- Так, сказываешь, ученик?
- Ученик.
- А чего страшишься меня?
- Тебя как не страшиться? Ты - царь.
- А чей же сам будешь?
Турка поспешил рассказать всё, что знал об ученике.
- Во-он что, - деловито протянул Пётр. - Да из него и впрямь будет толк.
И, подумав, приказал Ваське идти за ним.
Вдоволь нашагавшись по городу, царь зашёл к Шафирову.
- Вот тебе чадушко для обучения, - представил он Ваську,
- Чему обучать, государь?
- Манирам галантным! Дурак. Не ты ли с Апраксиным и Евреиновым задумал фабрики строить?
- С твоего соизволения, государь
- Ну, так и бери его. Через него, как в зеркале, всё будешь видеть, что на фабрике деется. Клад, а не паренёк.
В тот же день Васька был зачислен челядинцем к Петру Павловичу.
В Преображенском государя дожидался только что приехавший из Константинополя подьячий Дешин. Едва взглянув на гостя, Пётр понял, что его ждут недобрые вести.
- Каково Толстой поживает?
- Денно и нощно трудится, - поклонился подьячий. - Токмо как ни заботится о деле своём, а турки всё своё гнут. По всему видать, надумали они рушить мир с нами.
- Ру-шить?
Заглохшее было недоверие к бывшему споручнику царевны Софьи, Петру Андреевичу Толстому, вновь пробудилось.
- А Пётр Андреевич всеми помыслами служит тебе, ваше царское величество, - перекрестился Дешин. - Тому Бог свидетель.
- К примеру?
- К примеру, - смело и как бы с гордостью тряхнул головой Дешин, - к прикладу, возьмём хоть Ахмета Третьего. Быть бы нашим кораблям заперту в Азовском море, коли б не Толстой.
Сидевшая у окна, ещё слабая после болезни, Екатерина фыркнула.
- Что же, море-то сундук, что в нём запереть что-нибудь можно?
- Можно, матушка, можно.
- Ведомо тебе, государь, - продолжал подьячий, - получше моего, что турки завсегда почитали Чёрное море словно бы внутренним своим домом.
- Ну?
- И задумал султан к дому своему, к Чёрному, значит, морю, как бы сенцы пристроить из моря Азовского.
Поощряемый нарастающим любопытством царя, Дешин принялся восхвалять ум и находчивость Толстого. По его словам выходило, что Пётр Андреевич «обворожил» всех ближних Ахмета, а те, в свою очередь, подзадорили духовенство добиваться у султана отмены «неугодного Аллаху» решения - засыпать Керченский пролив и тем запереть Азовское море.
Пётр подозрительно прищурился:
- И духовенство вступилось за неверного гяура?
- Деньги, ваше царское величество, за кого хошь заставят вступиться. А к тому же посол при всех вельможах обетование дал, что примет закон Магомета, ежели Ахмет залива не тронет.
Государь молча вышел из терема и вернулся с золотым, в бриллиантах, медальоном.
- Тут моё изображение - пантрет по-иноземному. Отдай Петру Андреевичу. И скажи ему: за Богом молитва, а за царём служба не пропадают.
Подали обед. Пётр и Екатерина наперебой ухаживали за Дешиным. Подьячий много пил, добросовестно ел, но разума за хмелем не терял и лишнего не болтал. Это не понравилось государю. «Лукав, - морщился он. - Всё у него во рту, как у купчин за прилавком. Что прикажешь, то и вытолкнет языком. И всё больше отменное. Дурного будто и нет ничего».
Сидевший рядом с Екатериной Шафиров зорко следил за каждым движением царя.
- Так-то так, - вставил наконец и он своё слово. - Спору нет, умён Толстой. Только… Только ведомо нам, что червонцы, кои ему дадены для мзды вельможам турецким, по сей день в его мошне лежат.
Дешин не растерялся. Спокойно допив кубок, он вынул из кармана бумагу, перо и чернила - принялся за исчисления.
- Вот вам мшел, Пётр Павлович, - сказал он и, сняв окуляры, бережно протёр их кончиком скатерти. - Весь тут в цифири мшел-то. А к нему, будь ласков, погляди, сколь ещё Пётр Андреевич собственного злата прикинул.
Перекрестившись и тяжело вздохнув, Дешин низко опустил большую, в пепельных завитках, голову.
- А что Тимофей подьячий отписывал, - продолжал он после недолгого молчания, - то всё облыжно. Злой был человек упокойничек. Язык турский познал и намерился было, конечно, басурманом стать. А как посол увидел, что Тимофей норовит от веры нашей и от тебя, государь, отложиться бесчестно, так немедля про сие духовнику своему обсказал.
- От кого ж узнал Толстой про окаянство Тимофея? - лукаво ухмыляясь, спросил Шафиров.
- Всё через деньги… От них узнал, да… И, помолясь Богу, духовник позвал к себе тайно подьячего. «Правду ли про тебя говорят?» На что тот ответствовал ничтоже сумняшеся: «А хоть бы и так?» Пётр Андреевич, в суседней горнице сидевший и всё сие слышавший, открыл дверь и вельми гневный, с кинжалом пошёл на иуду. Но духовник для тихости крестом и Евангелием остановил посла. И почал увещевать Тимофея. До той поры увещевал, покуда дал Тимофей согласие приобщиться Святых Тайн…
- И приобщился? - спросила Екатерина.
- Приобщился и в тот же час, понеже заместо вина в чаше зелье было, помре.
- Ай, и ловко! - воскликнул Пётр, наливая два кубка. - Выпьем, Дешин, за упокой Тимофея!
Что-то ледяное и жестокое почудилось подьячему в словах государя. Но делать было нечего. Царь держал кубок у самого его рта. Запрокинув голову, Дешин опорожнил кубок до самого дна.
- Доброе ли вино? - расхохотался Пётр.
Подьячий хотел ответить, но точно когти чьи-то вонзились в его сердце и потянули вверх к самому горлу. Его забил кашель. Бурно качаясь, уплыл куда-то ставший вдруг тесным, как гроб, и почерневший терем.
- Душ… возд…
К лицу подьячего склонился Пётр:
- Сгинь, вор, как по вашим проискам разбойным мой верный Тимофей сгинул!
На мгновение рассудок подьячего просветлел.
- Перед Богом клян… верой и правд… служил…
Царь сам перенёс Дешина на кровать.
- Будешь жив… То не смерть, а испытание тебе. Жив будешь, секретарь. Ныне и подьячих-то нет! Секретари ныне у нас. Жалую тебя секретарём, понеже верю и тебе и Толстому.
Вечером государь передал Дешину для Толстого дарственную на имение под Тулой.
Глава 7
ВЫЛАЗЬ, ПРИЕХАЛИ
Подлечившись, Купель ушёл из Москвы. В ближних лесах он узнал от товарищей, что Памфильев с ватагой орудует где-то невдалеке от Казани.
Путь был опасный. Силы то и дело покидали станичника. Перед самой Казанью он свалился при дороге и уже больше не мог подняться. Ночь была тёмная, где-то далеко поблёскивали молнии. В стороне послышался чей-то свист. Купель припал ухом к траве: «Так и есть! Наши!» - и, с трудом приподнявшись, слабым, срывающимся голосом что-то выкрикнул.
Над самым лицом его вспыхнул вдруг огонёк.
- Кто?
- А ты кака така птица, что могишь меня спрашивать?
- Бачите! - расхохотался стоявший над Купелем верзила. - Бачите, с каким гонором чоловик! Неначе сам губернатор… Яценко я, вот кто.
- А-а, слышал… Выходит, домой меня занесло. И я не кто-нибудь, а Купель.
- Брешешь! - отскочил Яценко. - Купель давно в царстве небесном.
- Дай токмо малость поотдышаться, я тебе покажу царство небесное!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248