Иногда она размышляла, не придётся ли ей защищать его, как одного из её сомнительных, выдающихся клиентов в последующие месяцы или годы.
В тот же день, как они познакомились, они катались по его белому берберскому ковру, от камина до окон, борясь безмолвно за лидерскую позицию, пока её не перестало волновать, как он брал её, особенно пока он это делал.
Согласно репутации, она имела острой как бритва язык и не менее острый ум, но она ни разу не испробовала их на нём. Она не имела ни малейшего понятия, как он поддерживал свой расточительный образ жизни, как мог позволить себе непристойно дорогостоящие коллекции произведений искусства и древнего оружия. Она не знала, где он родился, или даже когда был его день рождения.
На работе, она мысленно составляла свой список вопросов, но зондирующие вопросы неизбежно замирали на её языке в тот момент, когда она видела его. Она, безжалостно допрашивающая в зале суда, лишалась дара речи в его спальне. Время от времени, язык использовался гораздо более приятным способом. Этот мужчина был настоящим мастером чувственных удовольствий.
- Витаешь в облаках, девочка? Или просто решаешь, каким способом хочешь меня? - промурлыкал он.
Кэтрин облизнула губы. Каким способом она хотела его?
Она хотела его выбросить из головы. Продолжала надеяться на то, что в следующий раз, когда она будет спать с ним, секс не будет таким потрясающим. Мужчина был слишком опасен, чтобы эмоционально увлекаться им. Только вчера, она задержалась на мессе, молясь о том, что сможет пересилить свою зависимость от него - пожалуйста, Господи, как можно быстрее. Да, он зажигал её кровь, но было в нём что-то такое, что замораживало её душу.
Тем временем - безнадёжно заколдованная им - она в точности знала, как будет обладать им. Будучи сильной женщиной, она была взбудоражена силой доминирующего мужчины. Она завершит ночь, растянувшись на его кожаном диване. Он схватит её волосы в кулак и вонзится в неё сзади. Он будет кусать её затылок, когда она кончит.
Она резко вдохнула, сделала шаг вперёд, и он был на ней, стянув вниз на толстый ковёр. Твёрдые губы, чувственные, с намёком на жестокость, закрыли ей рот, когда он целовал её, его золотистые глаза сузились.
Было что-то в нём, что граничило с ужасом, подумала она, когда он пригвоздил её руки к полу и приподнялся над ней, слишком красивый и изобилующий тёмными тайнами, которые, как она подозревала, ни одной женщине не стоит когда-либо знать - и от этого секс становился намного острее, как на самом краю пропасти.
Это была её последняя связная мысль на долгое, долгое время.
Дэйгис МакКелтар прижал ладони к стеклянной стене и посмотрел в ночь, оконное стекло отделяло его тело от прыжка с сорок третьего этажа. Тихое гудение телевизора почти затерялось в барабанной дроби дождя по окнам. В нескольких футах справа от него, шестидесятидюймовый экран отражался в мерцающем стекле, и Дэвид Бореназ задумчиво вышагивал, играя Ангела, истязаемого вампира, обладающего душой. Дэйгис смотрел достаточно долго, чтобы удостовериться, что это было повторение, затем позволил своему взгляду скользнуть обратно в ночь.
Вампир всегда находил хотя бы частичное решение, а Дэйгис начал уже бояться, что для него не будет никакого. Никогда.
Кроме того, его проблема была немного более сложной, чем у Ангела. Проблемой Ангела была душа. Проблемой Дэйгиса был легион душ.
Запустив руку в волосы, он изучал город внизу. Манхэттен. Не более чем двадцать две квадратные мили. Заселённые почти двумя миллионами людей. Затем была сама столица, с семью миллионами людей, втиснутых в три сотни квадратных миль.
Это был город гротескных пропорций для горца из шестнадцатого века, абсолютно непостижимая необъятность. Когда он впервые приехал в Нью-Йорк, он прогуливался вокруг Эмпайр-стейт-билдинг часами. Состоящий из ста двух этажей, десяти миллионов кирпичей, внутри здания - тридцать семь миллионов кубических футов, высота здания - одна тысяча двести пятьдесят футов, в него ударяла молния в среднем пятьсот раз в год.
Что за человек построил такое уродство? - спрашивал он себя.
Чистейшим безумием, вот чем это было, изумлялся Горец.
Прекрасное место, чтобы назвать его домом.
Нью-Йорк взывал к мраку, что был внутри него. Он устроил свою берлогу в самом его пульсирующем сердце.
Человек без клана, изгнанник, бродяга, он снял с себя мужчину шестнадцатого века как некий изношенный плед и применил свой внушительный интеллект Друида для приспособления к двадцать первому веку: новый язык, обычаи, невероятные технологии. Хотя оставались ещё многие вещи, которых он не понимал - некоторые слова и выражения заводили его в совершенный тупик, и чаще всего он думал на гаэльском, латинском или греческом и вынужден был поспешно переводить - но всё же он адаптировался с поразительной скоростью.
Будучи человеком, который обладал таким эзотерическим знанием, как умение открывать врата сквозь время, он предполагал, что пять столетий превратят мир в совершенно другое место. И его понимание знаний Друидов, священной геометрии, космологии и естественных законов, тех, которых в двадцать первом веке называли физикой, позволило ему легче понять чудеса нового мира.
Не то, чтобы он время от времени не таращил глаза. Ему приходилось это делать. Полёт на самолёте очень обеспокоил его. Тонкое инженерное искусство и поразительная конструкция мостов Манхеттена занимало его на протяжении многих дней.
Люди, несметные массы людей, смущали его. И он подозревал, что так будет всегда. Он никогда не сможет изменить какую-то часть горца шестнадцатого века. Эта часть будет всегда тосковать по широким открытым просторам звёздного неба, по бесчисленным лигам чередующихся холмов, по бескрайним вересковым полям и по жизнерадостным и цветущим шотландским девушкам.
Он рискнул отправиться в Америку, потому что надеялся, что, уехав подальше от его любимой Шотландии, от мест, обладающих таким могуществом, как стоящие камни, он сможет уменьшить влияние древнего зла внутри него.
И это затронуло их, хотя всего лишь замедлило, но не остановило его падение в темноту. День за днём он продолжал меняться… чувствовал себя более холодным, менее связанным, менее стеснённым человеческими эмоциями. Больше становился независимым богом, чем человеком.
За исключением того времени, когда у него был секс - ох, тогда он был живой. Тогда он чувствовал. Тогда он не плыл по бездонному, тёмному, и неистовому морю с ничтожным куском дерева, за который цеплялся. Занятия любовью с женщиной отбрасывали темноту в сторону, снова наполняли его естественной человечностью. Будучи мужчиной безмерных аппетитов, сейчас он был ненасытен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
В тот же день, как они познакомились, они катались по его белому берберскому ковру, от камина до окон, борясь безмолвно за лидерскую позицию, пока её не перестало волновать, как он брал её, особенно пока он это делал.
Согласно репутации, она имела острой как бритва язык и не менее острый ум, но она ни разу не испробовала их на нём. Она не имела ни малейшего понятия, как он поддерживал свой расточительный образ жизни, как мог позволить себе непристойно дорогостоящие коллекции произведений искусства и древнего оружия. Она не знала, где он родился, или даже когда был его день рождения.
На работе, она мысленно составляла свой список вопросов, но зондирующие вопросы неизбежно замирали на её языке в тот момент, когда она видела его. Она, безжалостно допрашивающая в зале суда, лишалась дара речи в его спальне. Время от времени, язык использовался гораздо более приятным способом. Этот мужчина был настоящим мастером чувственных удовольствий.
- Витаешь в облаках, девочка? Или просто решаешь, каким способом хочешь меня? - промурлыкал он.
Кэтрин облизнула губы. Каким способом она хотела его?
Она хотела его выбросить из головы. Продолжала надеяться на то, что в следующий раз, когда она будет спать с ним, секс не будет таким потрясающим. Мужчина был слишком опасен, чтобы эмоционально увлекаться им. Только вчера, она задержалась на мессе, молясь о том, что сможет пересилить свою зависимость от него - пожалуйста, Господи, как можно быстрее. Да, он зажигал её кровь, но было в нём что-то такое, что замораживало её душу.
Тем временем - безнадёжно заколдованная им - она в точности знала, как будет обладать им. Будучи сильной женщиной, она была взбудоражена силой доминирующего мужчины. Она завершит ночь, растянувшись на его кожаном диване. Он схватит её волосы в кулак и вонзится в неё сзади. Он будет кусать её затылок, когда она кончит.
Она резко вдохнула, сделала шаг вперёд, и он был на ней, стянув вниз на толстый ковёр. Твёрдые губы, чувственные, с намёком на жестокость, закрыли ей рот, когда он целовал её, его золотистые глаза сузились.
Было что-то в нём, что граничило с ужасом, подумала она, когда он пригвоздил её руки к полу и приподнялся над ней, слишком красивый и изобилующий тёмными тайнами, которые, как она подозревала, ни одной женщине не стоит когда-либо знать - и от этого секс становился намного острее, как на самом краю пропасти.
Это была её последняя связная мысль на долгое, долгое время.
Дэйгис МакКелтар прижал ладони к стеклянной стене и посмотрел в ночь, оконное стекло отделяло его тело от прыжка с сорок третьего этажа. Тихое гудение телевизора почти затерялось в барабанной дроби дождя по окнам. В нескольких футах справа от него, шестидесятидюймовый экран отражался в мерцающем стекле, и Дэвид Бореназ задумчиво вышагивал, играя Ангела, истязаемого вампира, обладающего душой. Дэйгис смотрел достаточно долго, чтобы удостовериться, что это было повторение, затем позволил своему взгляду скользнуть обратно в ночь.
Вампир всегда находил хотя бы частичное решение, а Дэйгис начал уже бояться, что для него не будет никакого. Никогда.
Кроме того, его проблема была немного более сложной, чем у Ангела. Проблемой Ангела была душа. Проблемой Дэйгиса был легион душ.
Запустив руку в волосы, он изучал город внизу. Манхэттен. Не более чем двадцать две квадратные мили. Заселённые почти двумя миллионами людей. Затем была сама столица, с семью миллионами людей, втиснутых в три сотни квадратных миль.
Это был город гротескных пропорций для горца из шестнадцатого века, абсолютно непостижимая необъятность. Когда он впервые приехал в Нью-Йорк, он прогуливался вокруг Эмпайр-стейт-билдинг часами. Состоящий из ста двух этажей, десяти миллионов кирпичей, внутри здания - тридцать семь миллионов кубических футов, высота здания - одна тысяча двести пятьдесят футов, в него ударяла молния в среднем пятьсот раз в год.
Что за человек построил такое уродство? - спрашивал он себя.
Чистейшим безумием, вот чем это было, изумлялся Горец.
Прекрасное место, чтобы назвать его домом.
Нью-Йорк взывал к мраку, что был внутри него. Он устроил свою берлогу в самом его пульсирующем сердце.
Человек без клана, изгнанник, бродяга, он снял с себя мужчину шестнадцатого века как некий изношенный плед и применил свой внушительный интеллект Друида для приспособления к двадцать первому веку: новый язык, обычаи, невероятные технологии. Хотя оставались ещё многие вещи, которых он не понимал - некоторые слова и выражения заводили его в совершенный тупик, и чаще всего он думал на гаэльском, латинском или греческом и вынужден был поспешно переводить - но всё же он адаптировался с поразительной скоростью.
Будучи человеком, который обладал таким эзотерическим знанием, как умение открывать врата сквозь время, он предполагал, что пять столетий превратят мир в совершенно другое место. И его понимание знаний Друидов, священной геометрии, космологии и естественных законов, тех, которых в двадцать первом веке называли физикой, позволило ему легче понять чудеса нового мира.
Не то, чтобы он время от времени не таращил глаза. Ему приходилось это делать. Полёт на самолёте очень обеспокоил его. Тонкое инженерное искусство и поразительная конструкция мостов Манхеттена занимало его на протяжении многих дней.
Люди, несметные массы людей, смущали его. И он подозревал, что так будет всегда. Он никогда не сможет изменить какую-то часть горца шестнадцатого века. Эта часть будет всегда тосковать по широким открытым просторам звёздного неба, по бесчисленным лигам чередующихся холмов, по бескрайним вересковым полям и по жизнерадостным и цветущим шотландским девушкам.
Он рискнул отправиться в Америку, потому что надеялся, что, уехав подальше от его любимой Шотландии, от мест, обладающих таким могуществом, как стоящие камни, он сможет уменьшить влияние древнего зла внутри него.
И это затронуло их, хотя всего лишь замедлило, но не остановило его падение в темноту. День за днём он продолжал меняться… чувствовал себя более холодным, менее связанным, менее стеснённым человеческими эмоциями. Больше становился независимым богом, чем человеком.
За исключением того времени, когда у него был секс - ох, тогда он был живой. Тогда он чувствовал. Тогда он не плыл по бездонному, тёмному, и неистовому морю с ничтожным куском дерева, за который цеплялся. Занятия любовью с женщиной отбрасывали темноту в сторону, снова наполняли его естественной человечностью. Будучи мужчиной безмерных аппетитов, сейчас он был ненасытен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91