Его нервная походка, покрасневшие веки, беспорядочные жесты свидетельствовали не только о продолжительной бессоннице, но и о том беспокойстве, которое его удручало.
Стук в дверь заставил дона Родригеса остановиться. Не говоря ни слова, он осторожно подошел к двери и приставил глаз к замочной скважине. Не разглядев ничего, кроме груди какого-то человека, он решился наконец заговорить.
— Кто тут? — спросил он дрожащим голосом.
— Это я, мой дорогой учитель!
— Мигель?
— Да, Мигель, отворите.
— Отворить?
— Да, да, ради всех святых! Это именно я говорю.
— Это действительно ты, Мигель?
— Думаю, что так, доставьте мне удовольствие, откройте дверь — и вы сами увидите это.
— Послушай, отойди на несколько дюймов от замочной скважины, чтобы я мог разглядеть тебя.
Мигель готов был разнести дверь ударом ноги, но сдержался и исполнил желание своего учителя.
— Да, это действительно ты! — произнес дон Кандидо, открывая дверь.
— Да, сеньор, это я и, как видите, довольно терпелив с вами.
— Подожди, остановись, Мигель, не ходи дальше! — вскричал дон Кандидо, хватая за руку своего воспитанника.
— Черт возьми, что все это значит, сеньор дон Кандидо? Почему мне не надо идти дальше?
— Потому что я желаю, чтобы ты вошел сюда, в комнату Николасы.
— Что-нибудь случилось?
— Ничего, но войди в куарто Николасы!
— Но с вами ли я должен буду беседовать там?
— Да, со мной.
— Скверно.
— О вещах, очень серьезных.
— Еще хуже.
— Иди, Мигель.
— С одним условием.
— Говори, приказывай!
— Разговор не должен продолжаться более двух или трех минут.
— Иди, Мигель.
— Вы согласны?
— Согласен, иди.
— Тогда идем!
Дон Мигель вошел и сел в кресло, его старый учитель расположился около него.
— Пощупай мне пульс, Мигель.
— Я?
— Да, ты.
— Что я должен сделать?
— Ты поймешь, что у меня лихорадка, которая пожирает, сжигает, мучает меня с этой ночи! Что ты хочешь сделать со мной, Мигель? Что это за человек, которого ты привел ко мне?
— А, вас терзают сомнения? Разве вы его не знаете?
— Я его знал ребенком, как и тебя и других, когда он был маленьким, нежным, наивным и невинным, как все дети. Но теперь разве я знаю его взгляды, его настоящую жизнь, его знакомства? Разве я могу предполагать в нем невиновного человека, если ты приводишь его ко мне среди ночного мрака, если ты приказываешь мне прятать его от всех и если ничего не говоришь об этом деле? Разве я могу предполагать в нем друга правительства, если я не вижу девиза федерации и когда он носит белый с лиловыми крапинками галстук? Из всего этого не вправе ли я логично вывести заключение, что тут кроется политическая интрига, заговор, умысел, революция, в которой, быть может, я бессознательно и помимо своей воли принимаю участие, я — человек мирный, спокойный; я, который вследствие своего важного положения в качестве доверенного секретаря его превосходительства сеньора министра Араны, очень хорошего человека, каковы и его сеньора, и вся его почтенная семья, кончая слугами, должен в силу необходимости быть благоразумным и осмотрительным, лояльным при исполнении своих служебных обязанностей? Тебе кажется…
— Мне кажется, что вы потеряли способность рассуждать, сеньор дон Кандидо, и так я не хочу подвергнуться тому же и тратить даром свое время, то окончу этот разговор, а вы мне позволите пойти к Луису.
— Но сколько же времени он останется у меня?
— До тех пор, пока Богу будет угодно.
— Но это невозможно!
— Однако, это будет так.
— Мигель!
— Сеньор дон Кандидо, мой высокоуважаемый учитель, рассмотрим в двух словах наши взаимные отношения.
— Рассмотрим!
— Слушайте! Чтобы уберечь вас от тех опасностей, которым вы в наше время могли бы подвергнуться со стороны федерации, я заставил назначить вас частным секретарем сеньора Араны, правда это?
— Совершенно верно.
— Очень хорошо! Но сеньор Арана и все его секретари со дня на день могут быть повешены не по приказанию властей, а по воле народа, который может восстать против Росаса с минуты на минуту.
— О! — вскричал дон Кандидо, широко раскрыв глаза.
— Повешены, да, сеньор! — повторил Мигель.
— И секретари также?
— Да, и они также.
— Без пощады?
— Да!
— Это ужасно, — проговорил, задрожав от страха, дон Кандидо. — Так что, если я оставлю мою службу, я погибну от Масорки, если останусь, народ повесит меня: и в том, и в другом случае меня ждет смерть.
— Конечно, вот это логично.
— Адская логика, Мигель, причиной моей смерти будет твоя ошибка.
— Нет, сеньор, вы нисколько не пострадаете, если будете делать то, что я хочу.
— Что же я должен делать? Говори!
— Дело в том, что страна переживает теперь кризис: или Росас победит Лаваля или Л аваль Росаса, не так ли?
— Конечно, да.
— Хорошо. В первом случае вы будете иметь поддержку в лице Фелипе Араны, во втором — Луис послужит вам лучшими ножницами, которыми вы сможете разрезать народную веревку.
— Луис?
— Да, бесполезно говорить об этом и повторять еще раз.
— Так что…
— Так что вы должны держать у себя Луиса до тех пор, пока я не решу иначе.
— Но…
— Человек, менее великодушный чем я, купил бы вашу сговорчивость следующими словами; сеньор дон Кандидо, дневной приказ Лаваля, который вы отдали мне сегодня в копии, сделанной вами, весьма важен. При малейшей вашей нескромности этот ценный документ попадет в руки Росасу, сеньор дон Кандидо!
— Довольно, довольно, Мигель.
— Хорошо, довольно. Итак, мы согласны друг с другом?
— Согласны! О Боже, я таков же, как Росас, моя натура совершенно такая же, как у него, это ясно! — вскричал дон Кандидо, ходя по комнате и сжимая свои виски.
— У вас такая же натура, как у Росаса?
— Да, совершенно такая же.
— Черт возьми! Сделайте милость, объясните мне это, дон Кандидо, потому что если это так, то Луис и я могли бы сейчас оказать большую услугу человечеству.
— Да, Мигель, совершенно тождественная, совершенно! — отвечал дон Кандидо, не замечая, что Мигель потешается над ним.
— В чем же тождественная?
— В том, что я боюсь, Мигель, боюсь всего, что меня окружает.
— Ого! А вы знаете, что и сеньор губернатор боится?
— Знаю ли я! Вчера в канцелярии, когда я писал, вернее переписывал те бумаги, которые я тебе показывал, сеньор министр тихо разговаривал с сеньором Гарригосом, знаешь, что он сказал?
— Если вы мне это не скажете, то думаю, что мне невозможно будет отгадать это.
— Он сообщил сеньору Гарригосу, что сеньор губернатор приказал отнести на борт «Актеона» четыре шкатулки с унциями и что он предвидит момент, когда его превосходительство сядет на судно, потому что он боится всего, что его окружает.
— Ого!
— Это буквальные слова сеньора министра.
— Черт возьми!
— И вот я испытываю то же самое:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65