— Ну, ты в предпоследнюю ночь обязался нанести визит этой сеньоре, чтобы слушать чтение ее мемуаров? Судя по твоим словам, вчера ты не сдержал своего слова, кабальеро, но я полагаю, сегодня ты восстановил свою добрую репутацию.
— Нет, дорогая кузина! — отвечал дон Мигель, разрезая цыпленка.
— Это дурно!
— Возможно, но я не вернусь к своей восторженной приятельнице, не имея чести быть сопровождаемым Луисом.
— Как? — спросила молодая вдова, сдвинув брови.
— Со мной! — вскричал дон Луис.
— Конечно! Мне кажется, здесь нет другого Луиса, кроме тебя.
— Не упустите случай, сеньор Бельграно! — сказала донья Эрмоса насмешливо.
— Я еще не сошел с ума, дорогая Эрмоса!
— Это плохо, так как сумасшедшие обыкновенно имеют успех.
— А, очень хорошо! Вот это мне и объясняет твое постоянное счастье! — сказала Эрмоса, иронично улыбаясь.
— Правильно! Как говорит почтенный президент Соломон, и, если бы Луис был немного более сумасброден, он бы воспользовался могучим покровительством, которое ему предлагают в столь трудное для него время, то есть нанес бы визит сестре Ресторадора законов: он бы слушал чтение ее мемуаров, обедал с нею до прихода Риверы, запирался вместе с нею в ее спальне в то время, когда Ривера обедал… и после мне нечего было бы бояться доньи Марии-Хосефы и никого вообще.
— Ну, Луис, не упускайте этого случая!
— Дорогая Эрмоса, разве вы не знаете Мигеля?
— Кто знает, быть может, он имеет основание говорить так?
— Верно, кузина, верно: никогда не делают предложений, не имея полной уверенности в том, что они будут приняты. Что ты на это скажешь, Луис?
— Я скажу, Мигель, что прошу тебя переменить тему разговора!
Молодой человек расхохотался.
— Они неподражаемы! — вскричал он. — Аврора моложе тебя, Эрмоса, я — моложе Луиса, однако мы будем гораздо благоразумнее вас: мы будем ссориться никак не больше трех раз в неделю. По крайней мере, я решил поставить дело так, чтобы иметь три примирения.
— Но ты будешь заставлять ее страдать?
— Чтобы потом доставить ей удовольствие, Эрмоса, нет счастья, большего чем то, которое следует за размолвкой влюбленных, и если я обещаю вам ссорить вас три раза в неделю…
— Нет, нет, Мигель, ради Бога! — вскричал Луис.
— Как хочешь, это предложение, вот и все!
— Ну, Мигель, будем говорить о серьезных вещах…
— Что в этом доме будет чудом!
— Есть ли у тебя новости о Барракасе?
— Да, они еще не взяли дома приступом, что очень удивительно в наше время святого дела федералистов.
— Шпионство прекратилось?
— Уже три ночи там никого не было видно, что также резкий поступок со стороны федералистов. Я ходил туда сегодня утром: все так, как мы оставили две недели тому назад. Я велел переменить замки. Твои верные негры спят днем, чтобы сторожить ночью, хотя и тогда они притворяются спящими, поэтому они видят и слышат все.
— О, мои старые слуги, я их награжу!
— Вчера донья Мария-Хосефа велела позвать их к себе, но они не могли ей ничего сказать, кроме того, что ты уехала а они не знают куда.
— О, какая женщина, какая женщина, Луис!
— Но не ей мы должны мстить! — вскричал молодой человек, сверкнув глазами.
— Есть, однако, одна вещь, которая нам полезна.
— Какая? — спросили дон Луис и донья Эрмоса в один голос.
— Общее положение дел, — продолжал дон Мигель. — Освободительная армия находится еще в Гуардиа-де-Лухан, но завтра, первого сентября, она продолжит свое наступление. Росас думает сейчас только об угрожающей ему опасности, никто не осмеливается утруждать его личными просьбами. Преследование, жертвой Которого ты стала и которое продолжается против Луиса, — дело частных лиц и идет снизу, Росас не давал никакого приказания на этот счет. Масорка и другие корифеи федерации не хотят продолжать наступления, не уверенные в результатах вторжения, итак, со времени события двадцать второго числа, ничего серьезного не произошло, но Росас сам был виновником печального события, последовавшего по его приказу.
— На какое несчастье ты намекаешь? — спросила с беспокойством Эрмоса.
— Это ужасное дело, которое мог совершить только Росас!
— Говори, Мигель, говори!
— Слушайте: некий Рамос де Кордова, человек мирный, простой, не имевший никакого отношения к политике, прибыл двадцать первого числа этого месяца в Буэнос-Айрес с несколькими повозками, из южных деревень, утром двадцать третьего его жена родила мертвого ребенка и, естественно, поэтому очень плохо себя чувствовала. Рамос вышел,
чтобы заняться погребением своего ребенка, но на улице его арестовал полицейский комиссар, вернулся с ним в его квартиру и без всякого сострадания к этим беднякам начал производить самый мелочный и дотошный обыск, взламывая комоды, обыскивая даже одеяла и тюфяк больной! Хотя все его поиски были безуспешны, все же в силу полученных им приказаний он велел своим полицейским арестовать Рамоса, вывел его за город в Сан-Хосе-де-Флорес, где и объявил ему, что тот должен умереть и что его превосходительство Ресторадор законов дает ему два часа на примирение с Богом. Через два часа он был расстрелян полицейскими из пистолетов!
— Какой ужас! — вскричала донья Эрмоса, закрыв лицо руками. — А его жена, что сталось с этой несчастной?
— С его женой? Она сошла с ума, кузина!
— Сошла с ума!
— Да, и умрет через несколько дней!
Дон Луис сделал знак своему другу переменить тему разговора, так как донья Эрмоса страшно побледнела.
— Когда пройдет это ужасное время, — начал снова дон Мигель, — когда мы все вместе снова спокойно заживем, тогда я расскажу тебе, дорогая кузина, о тех страшных преступлениях, которые совершались вокруг тебя и которых ты не знала. Правда, мы тогда будем так счастливы, что и не захотим более говорить о подобных вещах. Выпьем за это счастливое время!
— Да, да!
— Выпьем за наше будущее счастье!
— Ты едва омочила свои губы в вине, Эрмоса, но мы с Луисом выпили полные бокалы и хорошо сделали: вино подкрепляет силы, а они нам нужны, так как сейчас надо проскакать галопом около трех лье по берегу реки.
— Боже мой, вы меня беспокоите! В такой поздний час?
— До сих пор нам все удавалось, поэтому будет удача и в будущем.
— Не обманчива ли эта надежда?
— Нет, друг мой, нет, убийцы Росаса, правда, никогда не приходят одни, но их конвой всегда не больше шести или восьми человек.
— Но вас только трое!
— Правда, Эрмоса, нас трое, а масоркерос соберется, по крайней мере, человек двенадцать, то есть четыре человека против одного, что сделало бы борьбу, быть может, слишком неравной, но им надо время, чтобы собраться.
Дон Луис проговорил эти слова с такой уверенностью, что молодая женщина почувствовала себя успокоенной.
— Однако, — сказала она, — вы будете избегать встречи, не правда ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65