Они часто орали что-нибудь про еду. Наверное, и М., и другие считали, что у осажденных существует явная нехватка продовольствия. Впоследствии мы узнали, что группа демонстрантов Фронта Комабы, которая несла нам провиант, была разгромлена третьим отрядом полиции особого назначения, часть демонстрантов схватили и посадили в тюрьму. Хотя мы находились в тени битвы за Ясуду, многих беспокоило, что при осаде отрядов педагогического факультета Всеуниверситетского объединенного фронта ситуация ухудшилась, не хватало воды и пищи. Впоследствии мы прочитали об этом статьи в газетах. Но на самом деле мы не голодали. У нас еще оставалось питания на три дня. Перед осадой мы напали на магазин продкооператива и стащили огромное количество лапши быстрого приготовления.
– Опять они эту чушь несут. Может, камнем в них кинуть?
– Перестань. Какой прок от оружия. Вот если б ты смог кого-нибудь из М. прикончить, другое дело.
Пока мы разговаривали, на крыше показалась хрупкая тень в черном шлеме. Кувано. Разумеется, мы уже несколько дней не мылись. Все были грязные. Его пальто тоже запачкалось. Но почему-то вокруг него по-прежнему сохранялась атмосфера чистоты. Вот каким был Кувано.
Он заметил нас и сказал:
– Так вы здесь. Нет чтобы пойти на общее собрание.
– Быстрее узнать решение от тебя, – ответил я.
– Ну что? Выбрали стратегию? – поинтересовалась Эндо.
– Пока ничего не решили. – Кувано покачал головой. – Ситуация значительно осложнилась. В общем, дискуссия идет по двум направлениям. Первое – бороться до конца. Потому что много тех, кто чисто эмоционально хочет следовать пути Ясуда. Но и в этом случае оставят, наверное, только специальный отряд человек из двадцати.
– Почему?
– Восьмой корпус выдержит противостояние с М. Но если мы будем биться с ними до последнего, университетская администрация, объявившая нам приказ покинуть корпус, отправит сюда стоящий наготове третий отряд особого назначения. Кроме того, есть вероятность, что власть вынесет самостоятельное решение о вмешательстве. После падения Хонго наступит полный крах руководства Всеуниверситетского объединенного фронта. Поэтому часть сил, включая руководство, должна покинуть корпус, а те, кто останется, будут бороться до конца. Это первое предложение. А второе – полное отступление. Вывести весь отряд, который находится здесь сейчас, сделав его центром народного движения, оплотом борьбы. Мнения окончательно разделились.
– А фракции?
– Как обычно, они тоже окончательно разделились. Но такое впечатление, что в конце концов всю власть отдадут нам, не принадлежащим ни к какой партии.
– Неужели они пойдут на такие уступки?
– Думаю, да. В Комабе изначально любое выпячивание своих партийных интересов ведет к поражению. Подобные решения неизбежны, особенно в таких сложных ситуациях. К тому же С, помощник руководителя Всеуниверситетского объединенного фронта, осуществляет логически выверенный, пристальный контроль.
– Ну а ты, Кувано, за что?
– Конечно, за полное отступление.
– Почему? – спросила Эндо.
Кувано бросил на нее беглый взгляд и продолжил:
– Если оставят специальный отряд, я тоже останусь. Не хочу оказаться среди тех, кто уйдет. К тому же мне не нравится идея сохранить все руководство. Но в этом случае, скорее всего, появятся тяжело раненные. А я больше не хочу крови. Помните, сегодня днем прошла деза о том, что в Хонго есть погибшие? Знаете, о чем я подумал? Хватит погибших и раненых. И у нас, и у властей, и даже у М.
– Кувано, что с тобой случилось? Когда это ты успел превратиться в хлюпика-гуманиста? Пары «Барусана» подействовали?
Кувано улыбнулся:
– Неужели они действительно думают, что от него может быть какой-то эффект?
– Хоть какой-то, глядишь, и есть, – вмешался я. – Когда наблюдаю за проходом на втором этаже, прямо оторопь берет. Очень понятно становится, что биологически в прошлом мы связаны с тараканами.
Кувано еще раз улыбнулся. А потом сказал:
– Я устал.
Раньше с ним такого не бывало. Потер руки, будто замерз. Поднял глаза, словно оглядывался вокруг. Смотрел на мерцающие огни Сибуи. Его профиль выделялся на фоне ночного неба.
– Надо же, – пробормотал он. – Красивые огни города. С декабря прошлого года сижу тут, а заметил в первый раз.
На следующий день, двадцатого января, по радио передали официальное решение о прекращении вступительных экзаменов. Решение было окончательным и обжалованию не подлежало. После объявления созвали общее собрание, на котором приняли стратегию полного отступления.
Днем двадцать первого числа мы покинули восьмой корпус. Бросили оружие, Эндо и других девчонок поставили в центр и рядами вышли на университетскую территорию. На нас тут же набросился союз М. Их оказалось неожиданно мало. Меньше двухсот человек. Наемный отряд предпочел не высовываться средь бела дня, когда могли пострадать простые студенты. Нас стали прицельно избивать и пинать. До сих пор парням из М. крепко доставалось. Вот они и озверели. Я шел в последнем ряду. Только дубинки свои они уже сожгли. Боялись, что их привлекут за применение оружия, если власть введет войска. Теперь жалеют, поди, что ничего не осталось, кроме голых рук. Тут я заметил, как Кувано встал ко мне за спину. «Наверное, основные удары придутся на тебя. Половина из них – моя», – сказал он перед отступлением. Свое обещание он выполнил. Наши глаза встретились. Его избивали, а он с довольным видом подмигнул мне.
Несколько дней спустя мы перешли к сопротивлению. Снова начали забастовку на университетской территории в Комабе, продолжая столкновения с союзом М. Мы несколько раз повторяли забастовки и стачки, и численность наша уменьшалась. Так проходили дни. Вскоре университетское руководство объявило о проведении семестровых экзаменов в форме докладов. Бессрочная забастовка постепенно сходила на нет. Мы становились все пассивнее.
В марте мы отправились в Киото. Собрали отряд человек пятьсот, чтобы поддержать движение, выступавшее за отмену вступительных экзаменов в Киотоском университете. Эндо с нами не поехала. Мы спали вповалку в университетской общаге Кумано и в здании Университета Досися, бросили пятьдесят тысяч бутылок с зажигательной смесью, участвовали в столкновениях с отрядами особого назначения, а потом отступили. Экзамены в Киотоский университет сорвать не удалось.
Нужно было возвращаться в Токио, но мы с Кувано остались в Киото. Вечером прошлись вдвоем по району Синкёгоку, поели лепешек окономияки. Кувано вырос на Хоккайдо и к окономияки не привык. Так что жарил я. Он же смотрел на мои руки и восхищался. Я жил у дяди в Осаке вплоть до старшей школы, поэтому лепешек этих нажарил несколько тысяч, не меньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
– Опять они эту чушь несут. Может, камнем в них кинуть?
– Перестань. Какой прок от оружия. Вот если б ты смог кого-нибудь из М. прикончить, другое дело.
Пока мы разговаривали, на крыше показалась хрупкая тень в черном шлеме. Кувано. Разумеется, мы уже несколько дней не мылись. Все были грязные. Его пальто тоже запачкалось. Но почему-то вокруг него по-прежнему сохранялась атмосфера чистоты. Вот каким был Кувано.
Он заметил нас и сказал:
– Так вы здесь. Нет чтобы пойти на общее собрание.
– Быстрее узнать решение от тебя, – ответил я.
– Ну что? Выбрали стратегию? – поинтересовалась Эндо.
– Пока ничего не решили. – Кувано покачал головой. – Ситуация значительно осложнилась. В общем, дискуссия идет по двум направлениям. Первое – бороться до конца. Потому что много тех, кто чисто эмоционально хочет следовать пути Ясуда. Но и в этом случае оставят, наверное, только специальный отряд человек из двадцати.
– Почему?
– Восьмой корпус выдержит противостояние с М. Но если мы будем биться с ними до последнего, университетская администрация, объявившая нам приказ покинуть корпус, отправит сюда стоящий наготове третий отряд особого назначения. Кроме того, есть вероятность, что власть вынесет самостоятельное решение о вмешательстве. После падения Хонго наступит полный крах руководства Всеуниверситетского объединенного фронта. Поэтому часть сил, включая руководство, должна покинуть корпус, а те, кто останется, будут бороться до конца. Это первое предложение. А второе – полное отступление. Вывести весь отряд, который находится здесь сейчас, сделав его центром народного движения, оплотом борьбы. Мнения окончательно разделились.
– А фракции?
– Как обычно, они тоже окончательно разделились. Но такое впечатление, что в конце концов всю власть отдадут нам, не принадлежащим ни к какой партии.
– Неужели они пойдут на такие уступки?
– Думаю, да. В Комабе изначально любое выпячивание своих партийных интересов ведет к поражению. Подобные решения неизбежны, особенно в таких сложных ситуациях. К тому же С, помощник руководителя Всеуниверситетского объединенного фронта, осуществляет логически выверенный, пристальный контроль.
– Ну а ты, Кувано, за что?
– Конечно, за полное отступление.
– Почему? – спросила Эндо.
Кувано бросил на нее беглый взгляд и продолжил:
– Если оставят специальный отряд, я тоже останусь. Не хочу оказаться среди тех, кто уйдет. К тому же мне не нравится идея сохранить все руководство. Но в этом случае, скорее всего, появятся тяжело раненные. А я больше не хочу крови. Помните, сегодня днем прошла деза о том, что в Хонго есть погибшие? Знаете, о чем я подумал? Хватит погибших и раненых. И у нас, и у властей, и даже у М.
– Кувано, что с тобой случилось? Когда это ты успел превратиться в хлюпика-гуманиста? Пары «Барусана» подействовали?
Кувано улыбнулся:
– Неужели они действительно думают, что от него может быть какой-то эффект?
– Хоть какой-то, глядишь, и есть, – вмешался я. – Когда наблюдаю за проходом на втором этаже, прямо оторопь берет. Очень понятно становится, что биологически в прошлом мы связаны с тараканами.
Кувано еще раз улыбнулся. А потом сказал:
– Я устал.
Раньше с ним такого не бывало. Потер руки, будто замерз. Поднял глаза, словно оглядывался вокруг. Смотрел на мерцающие огни Сибуи. Его профиль выделялся на фоне ночного неба.
– Надо же, – пробормотал он. – Красивые огни города. С декабря прошлого года сижу тут, а заметил в первый раз.
На следующий день, двадцатого января, по радио передали официальное решение о прекращении вступительных экзаменов. Решение было окончательным и обжалованию не подлежало. После объявления созвали общее собрание, на котором приняли стратегию полного отступления.
Днем двадцать первого числа мы покинули восьмой корпус. Бросили оружие, Эндо и других девчонок поставили в центр и рядами вышли на университетскую территорию. На нас тут же набросился союз М. Их оказалось неожиданно мало. Меньше двухсот человек. Наемный отряд предпочел не высовываться средь бела дня, когда могли пострадать простые студенты. Нас стали прицельно избивать и пинать. До сих пор парням из М. крепко доставалось. Вот они и озверели. Я шел в последнем ряду. Только дубинки свои они уже сожгли. Боялись, что их привлекут за применение оружия, если власть введет войска. Теперь жалеют, поди, что ничего не осталось, кроме голых рук. Тут я заметил, как Кувано встал ко мне за спину. «Наверное, основные удары придутся на тебя. Половина из них – моя», – сказал он перед отступлением. Свое обещание он выполнил. Наши глаза встретились. Его избивали, а он с довольным видом подмигнул мне.
Несколько дней спустя мы перешли к сопротивлению. Снова начали забастовку на университетской территории в Комабе, продолжая столкновения с союзом М. Мы несколько раз повторяли забастовки и стачки, и численность наша уменьшалась. Так проходили дни. Вскоре университетское руководство объявило о проведении семестровых экзаменов в форме докладов. Бессрочная забастовка постепенно сходила на нет. Мы становились все пассивнее.
В марте мы отправились в Киото. Собрали отряд человек пятьсот, чтобы поддержать движение, выступавшее за отмену вступительных экзаменов в Киотоском университете. Эндо с нами не поехала. Мы спали вповалку в университетской общаге Кумано и в здании Университета Досися, бросили пятьдесят тысяч бутылок с зажигательной смесью, участвовали в столкновениях с отрядами особого назначения, а потом отступили. Экзамены в Киотоский университет сорвать не удалось.
Нужно было возвращаться в Токио, но мы с Кувано остались в Киото. Вечером прошлись вдвоем по району Синкёгоку, поели лепешек окономияки. Кувано вырос на Хоккайдо и к окономияки не привык. Так что жарил я. Он же смотрел на мои руки и восхищался. Я жил у дяди в Осаке вплоть до старшей школы, поэтому лепешек этих нажарил несколько тысяч, не меньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63