ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Вновь блеснули умением воевать: взяли Черновицы, Станислав и вынудили румын выйти из союза с немцами. Как бальзам на раны! В Ставке, по слухам, появился генерал Корнилов, бежавший из немецкого плена. О нем говорили как о герое. Дикой дивизией, которая стояла рядом с нами, стал командовать донской казак генерал Крымов. Что-то готовилось…
В Могилеве, куда иной раз удавалось выбраться, я отыскал городскую библиотеку, просмотрел много довоенных и свежих журналов. Искал вестей о Кавказской охоте. Поиск увенчался двойным успехом. В одном из довоенных номеров «Вестника Русского географического общества» нашел статью Природоохранительной комиссии. Это был страстный призыв к общественности и правительству сохранить чудесные уголки России, создать заповедники. А вскоре наткнулся на хронику, касающуюся уже Кубанской охоты. В небольшой заметке сообщалось: «На заседании Совета министров 27 февраля был подвергнут рассмотрению вопрос об учреждении Кавказского государственного заповедника… Было поставлено передать его вновь на рассмотрение особой межведомственной комиссии под председательством его императорского высочества великого князя Сергея Михайловича…»
Сколько же лет пробежало, пока что-то стронулось! Уже перед войной комиссия «сработала», она даже границы заповедника определила — точно, как когда-то наметил в своем письме Шапошников, — и главную цель указала: «Охрану кавказского зубра». Но этот проект, как писалось в журнале, встретил резкое возражение со стороны наместника Кавказа графа Воронцова-Дашкова и снова был отослан в Совет министров, который после этого просто уже не возвращался к надоевшей теме. Не повезло Кавказу, вообще зубрам.
Подавленный, в плохом настроении шел я тем вечером в офицерское собрание, где у меня не было друзей. Разделся, отужинал в одиночестве и, встав из-за стола, вдруг как бы внове увидел в табачном дыму большого зала полупьяных, развязных, мрачных и драчливых казачьих офицеров. Говорили все сразу на высоких, порой истерических тонах, спорили с пеной у рта — и всё о положении на фронте, в Ставке, в Царском Селе. Слова «предательство», «заговор», «сильная власть», «бунтовщики» пересыпались ругательствами и бахвальством.
За одним из столов сидел, обхватив коротко стриженную голову руками, совсем пьяный полковник Улагай. Офицеры вокруг него продолжали пить и орать, а он только качал головой, зажатой в ладонях.
Я вышел. И больше в этом клубе не появлялся.
А дни шли. Время унылых дождей сменилось днями ясными. Установилось вёдро. Солнце грело, молодое лето правило миром. Сирень свисала из-за каждого забора. По-домашнему пахли сады. Тихое предместье неузнаваемо приукрасилось. По вечерам слабый серпик месяца светил со звездного неба. Казаки пели протяжные, грустные песни. Ничто не напоминало о войне, которая была рядом. О будущем думалось с тоской и стыдом. Враг-то на нашей земле!..
8
В эти теплые дни завязались упорные бои на всем Западном фронте. Сперва началось южнее Двинска. Казачий корпус снялся и в четыре перехода подошел к ожившему, гулкому от грохота орудий переднему краю. Зачитали приказ: как только пехота прорвет позиции врага, конным полкам идти в тыл немцам. Далее действовать сообразно обстановке, нанося всевозможный ущерб отходящему противнику. Лица казаков оживились. Страха не было. Заждались. Вот она, святая месть!
Стоять и ждать пришлось долго. Шли дни, а грохотало всё на том же месте. Кое-где наши сумели оттеснить врага, однако немцы тут же зацепились за вторую линию обороны, огрызались из тяжелых орудий, переходили в контратаки. Хода в их тылы не было. Мы поняли, что прорыва не получилось. Конница, поболтавшись во втором эшелоне, вернулась на старые квартиры.
Тем временем затихло и на Карпатах. Поговаривали, что потери с обеих сторон страшные, что брусиловским ударом мы спасли союзников под Верденом. Как бы там ни было, вернуть полностью боевой дух начала войны не сумел даже Брусилов.
Просматривая в полковой канцелярии кипу журналов «Нива», я нашел статью о Беловежской пуще. Надо ли говорить, с какой жадностью набросился на нее!
И вот что прочитал:
«…Перед отходом русских войск зубры, эти вымирающие дикие звери, были выпущены на свободу. Ныне они встретились со зверями-германцами…»
Далее шло описание, сделанное будто бы со слов пленного немца-очевидца, как зубры встретились с немецкой ротой: "На мгновение зубры остановились как вкопанные и, широко растопырив ноги, стали глядеть на немцев с тревожным ворчанием. Противник зубров тоже опешил, очевидно, никогда не видал подобных лесных чудищ, а наиболее робкие из солдат даже попятились было назад, хотя испуганные зубры, стоявшие от роты шагах в двадцати, и не намеревались трогаться с места.
И только выстрел немецкого поручика, вздумавшего поохотиться на редких зверей, вывел обе стороны из тупика. Выстрел оказался метким, и один зубр упал на землю. Стадо шарахнулось в сторону. Загремели выстрелы. Тогда звери, нагнув рогатые морды, бросились на солдат… От роты осталось двадцать человек. Погибло и восемь зубров".
Смесь фактов с очевидной выдумкой. Автор совсем не знал повадки зубров. Они никогда не допустят людей на двадцать шагов. Они не нападают, а бегут от запаха ружья. Да и не ходят большими стадами. Картина, дорисованная чрезмерным патриотизмом, все-таки говорила о многом. Трагическая действительность. Зубры не уцелеют в пуще.
Встретил Кожевникова, он поджидал меня. Без слов протянул письма, пошел рядом. Конверты, надписанные рукой Дануты, отца, весточки из мирного дома.
— А еще, — сказал Василий Васильевич, — тебя требуют в штаб, вестовой приезжал, когда ты был в отсутствии.
— Я и был в штабе. Не сказал, зачем нужен?
Кожевников ухмыльнулся в бороду.
— Сказывал, я пытал. Года не прошло, как вспомнили о наших путях-дорогах из этой самой пущи, когда через фронт… Так что геройством теперь прозвали и тебе рапорт определили писать, кто и как, значит, и вообще про кресты и прочие награды. Быть тебе есаулом!
Я взялся за письма.
Первая страничка ошеломила: неловкой детской рукой, где прямо, где вкось-вкривь, через какие-то зеленые кружочки, похоже на лес, было крупно написано слово «ПАПА». Это же мой Мишанька! Ну да, пять годов, мама успела научить. Сын уже пишет!.. А вот строчки Дануты: «Милый наш папочка, вот мы уже и сами пишем, правда с помощью мамы, но считается, что сами, высунув от усердия язычок. Как ты там, наш дорогой, мы измучились, когда от тебя так долго не было весточки…»
И еще много-много всякого хорошего, с отчетливой грустью, с героически подавленной слезой. Отец ребенка на фронте, а жизнь тем временем идет, сын подрастает, но неизвестно, увидит ли он своего отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168