А караул уже возвращается! Увидел их Самак, соскочил с седла. Там какая-то рытвина была, столкнул он Катрана в эту яму, а сам бросился бежать и был таков.
А дозорные подъехали, повернули на лошадиное ржание, смотрят, это пегий конь Катрана. Подивились они, говорят друг другу:
– Ну и дела! Глядите до чего дошло: коня здесь поставил! Один из них сказал:
– Глянь, конь с той рытвины глаз не сводит. Что-то там неладно.
Несколько человек подошли поближе, видят, узел большой валяется. Одни говорят:
– Видно, вор награбил чего-то, а нас увидел – бросил и убежал.
А другие возражают:
– А лошадь-то откуда взялась? Или вор хотел и коня увести?
Попробовали они вытащить узел – тяжелый! Развязали веревку, а внутри-то – Катран-пахлаван! Поднялся тут крик и шум, досада их взяла. Катур к брату подошел, высвободил его оттуда, развязали путы, но спросить, как он попал в такое положение, никто не решался. Катран тоже ничего не стал рассказывать, сел на коня и уехал обратно в лагерь. Очень он разозлился. На следующее утро он приказал бить в барабаны войны: дескать, я сегодня такое им покажу, что до конца света об этом говорить будут.
И вот готовятся они к сражению, а Самак тем временем пришел в царский шатер – в этот час Хоршид-шах на тахте восседал. При виде Самака он стал его приветствовать, ласково Расспрашивать. Рассказал Самак свои приключения – богатыри от смеха наземь попадали! А Самак так говорил:
– О царевич, этот конь мне все дело испортил! Уж я и так и сяк старался его в сторону повернуть – не идет, да и только! А тут дозор меня настигать стал. Больно норовистый конь попался! А хуже всего было, когда он ржать начал. Я боялся, что на месте, его пришибу, коня этого…
Опять богатырей хохот разобрал. Отсмеялись они и говорят:
– Самак, надо было нас с собой позвать, мы бы этого жеребца за уши сюда притащили.
Так они шутили и пересмеивались, пока власть ночи не кончилась и воссияло могущество дня. Омраченный мир сбросил траурные одежды и воссел на царский трон. Озаряющее землю солнце выглянуло из-за края неба и величаво поплыло на служение миру. Встало у него в головах и осыпало его нисаром своих лучей. Владыка дня воссел на трон и повелел, чтобы жители земные шли служить падишаху. Когда дневной мир победил мир ночной, из лагеря Газаль-малека донесся грохот военных барабанов. Войско пришло в движение. Тридцать тысяч всадников оделись железом и устремились на поле брани. Самак находился подле Хоршид-шаха, он сказал:
– О шах, это Катран приказал поскорее бой начинать, чтобы отомстить за вчерашнее, когда я его чуть было не захватил. Жаль, что ночью так все получилось!
Хоршид-шах и другие опять захохотали.
Приказал Хоршид-шах войску на поле выходить. Сам на коня сел, подняли над ним балдахин, самоцветами украшенный, и расположился он в самой середине своего войска. Раздался над бранным полем гром барабанов и литавр, на весь мир грохот поднялся, старшины войсковые вышли, ряды воинов выровняли, тут и выехал из войска Газаль-малека Катран. В тот день Катран сидел верхом на караковом скакуне, покоряющем леса и долы, пустыни и реки, на боевом коне, подобном утесу, вместившем в себя все четыре стихии: землю и ветер, воду и огонь.
О славный конь, могучий, как утес.
Но кто встречал утес, чтобы скакал?
Как ярый слон он рвался напролом.
Как лев свирепый, прыгал среди скал.
Гроза волков, врагов своих гроза,
В день битвы он их наземь повергал.
Средь недругов, когда он мчался в бой.
Скакун смертельный ужас вызывал.
Вот такой конь, наряженный в кольчужный панцирь, под украшенным золотом седлом, в уздечке с золотой насечкою, появился на поле. А на нем сидел Катран: поверх платья кольчуга надета, шлем золотой, самоцветами украшенный, кольчужные ноговицы, пояс весь в драгоценных каменьях и тесьмой плетеной украшен. Вооружен он двумя мечами: один – на перевязи подвешен, другой – под стременем, у луки седельной, лук, изготовленный в Чаче Хорезмском , через плечо надет, ременный аркан из кожи онагра к седлу приторочен, перед богатырем на седле палица тяжелая лежит, древко копья, подобное столбу, по земле за ним волочится. Ехал он, грозный боевой клич испускал, врагов своих поносил, коня горячил. А конь копытом о камень бил – камни дробил, рвался в поле погарцевать.
Вот подъехал Катран к самой середине войска Хоршид-шаха, стал на бой вызывать:
– О богатыри, что медлите? У кого чаша жизни переполнилась, от кого счастье отвернулось? Смело выходи на мейдан, испытаем малость друг друга!
После этих слов Катрана выехал из войска Хоршид-шаха всадник по имени Санджам на пегом коне, резвом, как ветер. Скакуна с головы до копыт в железо заковали, а Санджам одет в красные одежды. Подъехал он к Катрану, издал клич боевой, стал его стращать. Говорит:
– Богатырь, к чему этот крик и рык? Ты едва только на поле вышел, яви же свою доблесть!
Тут Катран к нему устремился, копьем нацелился прямо в грудь Санджаму, но тот отбил удар. Час бились они копьями, но, хоть Санджам богатырем был, все же против Катрана послабее. Несколько раз сходились они, и вот ударил Катран его в грудь так, что конец копья через спину вышел. Убил он Санджама и завопил победно:
– Ликуйте те, кто на поле брани мужество свое подтвердит! Выходите, мужи, покажите себя! Где же ваш Фаррох-руз, который прошлый раз своей храбростью удивлял? Вот кого на поле высылать надо!
По воле божьей Фаррох-руз в тот день животом страдал. Хоршид-шах поглядел на него, говорит:
– Брат, Катран ведь тебя вызывает.
– О государь, – отвечает Фаррох-руз, – я нынче болен, животом маюсь так, что двинуться не могу. А то я не дал бы ему слова сказать… Ты уж не серчай, извини.
Тогда выехал другой воин со стороны Хоршид-шаха, и Катран его сразил. Человек пятьдесят он одолел и, как кого победит, вопль испускает и приговаривает:
– Эй, Фаррох-руз, где ты? Выходи на мейдан, поучись сражаться!
Надоело Фаррох-рузу его насмешки слушать. Хоть он и болен был, надел на себя доспехи и двинулся на поле брани, чтобы с Катраном сразиться. Тут Хоршид-шах забеспокоился:
– Ведь Фаррох-руз нездоров, не сможет он сражаться!
Тогда Самак сказал:
– О шах, будь спокоен, твой слуга не допустит, чтобы Фаррох-руз на поле вышел.
С этими словами он бегом побежал, их догнал и говорит:
– О богатырь Катран, как я вчера не дал тебе с ним сражаться, так и сегодня не дам ему сражаться с тобой – ведь ты устал, до него-то сколько человек поразил!
Глядит Катран на Самака и думает: «Уж не этот ли негодяй хотел меня с таким позором утащить? Если это он, с чего ему мне сочувствовать? А если не он, где мне того искать?» А вслух сказал:
– О юноша, с чего это ты так меня жалеешь, даже в бой не даешь вступить?
Самак-айяр ему отвечает:
– Мужчина до пятидесяти лет в доблести и мужестве совершенствуется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
А дозорные подъехали, повернули на лошадиное ржание, смотрят, это пегий конь Катрана. Подивились они, говорят друг другу:
– Ну и дела! Глядите до чего дошло: коня здесь поставил! Один из них сказал:
– Глянь, конь с той рытвины глаз не сводит. Что-то там неладно.
Несколько человек подошли поближе, видят, узел большой валяется. Одни говорят:
– Видно, вор награбил чего-то, а нас увидел – бросил и убежал.
А другие возражают:
– А лошадь-то откуда взялась? Или вор хотел и коня увести?
Попробовали они вытащить узел – тяжелый! Развязали веревку, а внутри-то – Катран-пахлаван! Поднялся тут крик и шум, досада их взяла. Катур к брату подошел, высвободил его оттуда, развязали путы, но спросить, как он попал в такое положение, никто не решался. Катран тоже ничего не стал рассказывать, сел на коня и уехал обратно в лагерь. Очень он разозлился. На следующее утро он приказал бить в барабаны войны: дескать, я сегодня такое им покажу, что до конца света об этом говорить будут.
И вот готовятся они к сражению, а Самак тем временем пришел в царский шатер – в этот час Хоршид-шах на тахте восседал. При виде Самака он стал его приветствовать, ласково Расспрашивать. Рассказал Самак свои приключения – богатыри от смеха наземь попадали! А Самак так говорил:
– О царевич, этот конь мне все дело испортил! Уж я и так и сяк старался его в сторону повернуть – не идет, да и только! А тут дозор меня настигать стал. Больно норовистый конь попался! А хуже всего было, когда он ржать начал. Я боялся, что на месте, его пришибу, коня этого…
Опять богатырей хохот разобрал. Отсмеялись они и говорят:
– Самак, надо было нас с собой позвать, мы бы этого жеребца за уши сюда притащили.
Так они шутили и пересмеивались, пока власть ночи не кончилась и воссияло могущество дня. Омраченный мир сбросил траурные одежды и воссел на царский трон. Озаряющее землю солнце выглянуло из-за края неба и величаво поплыло на служение миру. Встало у него в головах и осыпало его нисаром своих лучей. Владыка дня воссел на трон и повелел, чтобы жители земные шли служить падишаху. Когда дневной мир победил мир ночной, из лагеря Газаль-малека донесся грохот военных барабанов. Войско пришло в движение. Тридцать тысяч всадников оделись железом и устремились на поле брани. Самак находился подле Хоршид-шаха, он сказал:
– О шах, это Катран приказал поскорее бой начинать, чтобы отомстить за вчерашнее, когда я его чуть было не захватил. Жаль, что ночью так все получилось!
Хоршид-шах и другие опять захохотали.
Приказал Хоршид-шах войску на поле выходить. Сам на коня сел, подняли над ним балдахин, самоцветами украшенный, и расположился он в самой середине своего войска. Раздался над бранным полем гром барабанов и литавр, на весь мир грохот поднялся, старшины войсковые вышли, ряды воинов выровняли, тут и выехал из войска Газаль-малека Катран. В тот день Катран сидел верхом на караковом скакуне, покоряющем леса и долы, пустыни и реки, на боевом коне, подобном утесу, вместившем в себя все четыре стихии: землю и ветер, воду и огонь.
О славный конь, могучий, как утес.
Но кто встречал утес, чтобы скакал?
Как ярый слон он рвался напролом.
Как лев свирепый, прыгал среди скал.
Гроза волков, врагов своих гроза,
В день битвы он их наземь повергал.
Средь недругов, когда он мчался в бой.
Скакун смертельный ужас вызывал.
Вот такой конь, наряженный в кольчужный панцирь, под украшенным золотом седлом, в уздечке с золотой насечкою, появился на поле. А на нем сидел Катран: поверх платья кольчуга надета, шлем золотой, самоцветами украшенный, кольчужные ноговицы, пояс весь в драгоценных каменьях и тесьмой плетеной украшен. Вооружен он двумя мечами: один – на перевязи подвешен, другой – под стременем, у луки седельной, лук, изготовленный в Чаче Хорезмском , через плечо надет, ременный аркан из кожи онагра к седлу приторочен, перед богатырем на седле палица тяжелая лежит, древко копья, подобное столбу, по земле за ним волочится. Ехал он, грозный боевой клич испускал, врагов своих поносил, коня горячил. А конь копытом о камень бил – камни дробил, рвался в поле погарцевать.
Вот подъехал Катран к самой середине войска Хоршид-шаха, стал на бой вызывать:
– О богатыри, что медлите? У кого чаша жизни переполнилась, от кого счастье отвернулось? Смело выходи на мейдан, испытаем малость друг друга!
После этих слов Катрана выехал из войска Хоршид-шаха всадник по имени Санджам на пегом коне, резвом, как ветер. Скакуна с головы до копыт в железо заковали, а Санджам одет в красные одежды. Подъехал он к Катрану, издал клич боевой, стал его стращать. Говорит:
– Богатырь, к чему этот крик и рык? Ты едва только на поле вышел, яви же свою доблесть!
Тут Катран к нему устремился, копьем нацелился прямо в грудь Санджаму, но тот отбил удар. Час бились они копьями, но, хоть Санджам богатырем был, все же против Катрана послабее. Несколько раз сходились они, и вот ударил Катран его в грудь так, что конец копья через спину вышел. Убил он Санджама и завопил победно:
– Ликуйте те, кто на поле брани мужество свое подтвердит! Выходите, мужи, покажите себя! Где же ваш Фаррох-руз, который прошлый раз своей храбростью удивлял? Вот кого на поле высылать надо!
По воле божьей Фаррох-руз в тот день животом страдал. Хоршид-шах поглядел на него, говорит:
– Брат, Катран ведь тебя вызывает.
– О государь, – отвечает Фаррох-руз, – я нынче болен, животом маюсь так, что двинуться не могу. А то я не дал бы ему слова сказать… Ты уж не серчай, извини.
Тогда выехал другой воин со стороны Хоршид-шаха, и Катран его сразил. Человек пятьдесят он одолел и, как кого победит, вопль испускает и приговаривает:
– Эй, Фаррох-руз, где ты? Выходи на мейдан, поучись сражаться!
Надоело Фаррох-рузу его насмешки слушать. Хоть он и болен был, надел на себя доспехи и двинулся на поле брани, чтобы с Катраном сразиться. Тут Хоршид-шах забеспокоился:
– Ведь Фаррох-руз нездоров, не сможет он сражаться!
Тогда Самак сказал:
– О шах, будь спокоен, твой слуга не допустит, чтобы Фаррох-руз на поле вышел.
С этими словами он бегом побежал, их догнал и говорит:
– О богатырь Катран, как я вчера не дал тебе с ним сражаться, так и сегодня не дам ему сражаться с тобой – ведь ты устал, до него-то сколько человек поразил!
Глядит Катран на Самака и думает: «Уж не этот ли негодяй хотел меня с таким позором утащить? Если это он, с чего ему мне сочувствовать? А если не он, где мне того искать?» А вслух сказал:
– О юноша, с чего это ты так меня жалеешь, даже в бой не даешь вступить?
Самак-айяр ему отвечает:
– Мужчина до пятидесяти лет в доблести и мужестве совершенствуется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89