Непроизвольно девушка вновь заговорила по-валлийски, хотя окружающие наверняка сообразили, что английский она понимает, да и скрывать это теперь, увы, было незачем. — Но уж всяко не такую вескую, как ты! Отец приор, каждая душа в приходе знает, что ты задался целью любой ценой забрать от нас святую Уинифред, чтобы прославить свое аббатство, а главное — прославиться самому. И кто стоял на твоем пути, если не мой отец? Это ли не причина желать его смерти? Все эти годы никому и в голову не приходило поднять на него руку, пока ты не захотел завладеть мощами святой и не явился к нам. Спор Энгеларда с моим отцом тянулся долго — об этом все знали, ты же рассорился с ним только вчера, и как рассорился! Мы с Энгелардом молоды и могли подождать, а ты ждать не мог. И кто лучше тебя мог знать, что сегодня мой отец отправится лесом к Гвитерину? И что он не пойдет на попятную?
Перепуганный отец Хью простер руку, пытаясь заставить девушку умолкнуть:
— Дитя, дитя, — повторял он, — да разве можно говорить такие ужасные вещи о преподобном отце приоре — это же смертный грех?
— Я не о приоре говорю, — отрезала Сионед, — а перечисляю факты, а уж они сами за себя скажут. Если приору Роберту можно говорить о том, что его устраивает, то почему мне нельзя? Мой отец был для него единственным препятствием — и теперь его не стало.
— Дитя мое, но ведь каждая душа в нашей долине знала, что твой отец собирается сегодня ко мне, и, уж конечно, многим его привычные тропки известны куда как лучше, чем добрым братьям из Шрусбери, Мало ли кто имел зуб на Ризиарта — а тут представился удобный случай. К тому же и отец приор, и брат Ричард, и брат Кадфаэль были со мной с самой утренней службы.
Умоляюще сложив руки, священник обернулся к приору Роберту:
— Отец приор, ради Бога, не гневайся на эту девушку, несчастье помутило ей разум. У нее ведь такое горе — отца потеряла… Не стоит удивляться, если она всех нас обвинит в его смерти.
— Я ее ни в чем не виню, — сказал приор, хотя и довольно холодно, — однако я вижу, что она хочет бросить тень на меня и моих спутников, — ты должен ответить ей, что, как и многие другие, видел меня в течение всего сегодняшнего дня.
Отец Хью, довольный тем, что можно сказать хоть что-то определенное, обернулся к Сионед, чтобы пересказать ей слова приора, но девушка резко отпрянула от него. Самообладание покинуло ее, ей не терпелось высказать все, что у нее на душе, напрямую, без переводчика.
— Может, оно и так, отец приор, — с горячностью заговорила она по-английски, — да я и не думаю, чтобы из тебя вышел хороший лучник. Но человек, который пытался купить согласие моего отца, вполне мог найти другого человека, продажного, который сделал бы за него эту работу. Ведь твой кошель остался при тебе! Отец отверг его с презрением!
— Поберегись! — вскричал приор, утратив присущую ему сдержанность. — Ты берешь грех на душу! Я позволил тебе зайти далеко, снисходя к твоему горю/но ни слова больше!
Они смотрели друг на друга, как смотрят соперники на турнире, ожидая, когда герольд подаст сигнал к бою: приор — высокий, непреклонный и холодный, как лед, и она — стройная и прекрасная в своем гневе. Льняной чепец девушка обронила в кустах, и черные волосы рассыпались по плечам. И в этот момент, прежде чем Сионед успела бросить еще одно обвинение или Роберт пригрозить еще более страшным проклятием, послышались голоса — мужской и девичий. Двое, озабоченно переговариваясь, спускались вниз по склону. Шелест ветвей указывал на то, что люди спешили — верно, уловив беспокойный, угрожающий шум, торопились выяснить, с чего это столько народу собралось в глубине леса и в чем там дело.
Звук приближавшихся голосов отвлек Сионед. Девушка узнала их, и по ее лицу пробежала тень отчаяния и страха. Она растерянно огляделась по сторонам, но помощи ждать было неоткуда. Девичья рука раздвинула кусты, и Аннест, ступив на поляну, недоуменно воззрилась на толпу.
Тропка, с которой появилась Аннест, была совсем узенькой, не шире оленьего следа, и того, кто шел следом, не было видно. Сионед поняла, что у нее появился шанс, и мужественно попыталась его использовать.
— Возвращайся домой, Аннест, — отчетливо произнесла она. — Я скоро вернусь, и не одна — так что иди и приготовь все, что нужно для гостей. И поспеши — у тебя мало времени.
Она говорила это громко и настойчиво, в надежде на то, что Аннест, которая не успела заметить лежавшее в траве тело Ризиарта, тут же повернет назад.
Но эта попытка не удалась. Большая мужская рука мягко легла на плечо замешкавшейся Аннест и отодвинула девушку в сторону.
— Что-то эта компания расшумелась не в меру, — произнес высокий и звучный мужской голос. — Поэтому, Сионед, мы уж, с твоего позволения, пойдем все вместе.
Энгелард легонько, по-братски, обнял Аннест за плечи и, оттеснив в сторону, вышел на поляну.
Он не смотрел ни на кого, кроме Сионед, и направился прямо к ней, лишь на ходу заметив, что девушка странно напряжена, лицо ее словно окаменело, а глаза горят. Это немедленно отразилось и на его лице — улыбка, с которой он вышел из-за кустов, исчезла, Энгелард насупил брови и его синие, как васильки, глаза гневно вспыхнули. На приора Роберта он не обратил никакого внимания, будто того здесь и вовсе не было, и, подойдя к Сионед, протянул ей руки, а она вложила в них свои и на миг закрыла глаза. Поздно было корить его за неосмотрительность — он стоял у всех на виду и толпа смыкалась вокруг. Может быть, и не все были настроены к нему враждебно, но, так или иначе, закрывали ему путь к отступлению.
И в этот момент, когда Энгелард держал руки девушки в своих, взгляд его упал на мертвое тело. Юноша застыл как вкопанный — ужас поразил его столь же внезапно, как стрела сразила Ризиарта. Кадфаэль заметил, как губы его беззвучно прошептали: «Господи помилуй!» То, что произошло потом, было красноречивее всяких слов. Молодой сакс любовно и бережно переложил обе руки Сионед в свою ладонь, а свободной рукой ласково и нежно провел по ее волосам и лицу. Сила его чувства, скрытого в этом движении, была такова, что девушка чуть успокоилась, хотя сам Энгелард был потрясен настолько, что едва сдерживал дрожь. Затем он обнял ее за плечи, медленно обвел взглядом настороженные лица и опустил глаза, полные холодного гнева, на тело своего хозяина.
— Кто это сделал?
Энгелард огляделся по сторонам, ища того, кто по праву мог бы говорить за всех, перебегая взглядом с приора Роберта, присвоившего не принадлежавшие ему полномочия, на отца Хью, которого здесь знали и которому верили.
Не дождавшись ответа, он повторил вопрос по-английски, но окружавшие по-прежнему хранили молчание.
Нарушила его Сионед. С явным предостережением в голосе она промолвила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Перепуганный отец Хью простер руку, пытаясь заставить девушку умолкнуть:
— Дитя, дитя, — повторял он, — да разве можно говорить такие ужасные вещи о преподобном отце приоре — это же смертный грех?
— Я не о приоре говорю, — отрезала Сионед, — а перечисляю факты, а уж они сами за себя скажут. Если приору Роберту можно говорить о том, что его устраивает, то почему мне нельзя? Мой отец был для него единственным препятствием — и теперь его не стало.
— Дитя мое, но ведь каждая душа в нашей долине знала, что твой отец собирается сегодня ко мне, и, уж конечно, многим его привычные тропки известны куда как лучше, чем добрым братьям из Шрусбери, Мало ли кто имел зуб на Ризиарта — а тут представился удобный случай. К тому же и отец приор, и брат Ричард, и брат Кадфаэль были со мной с самой утренней службы.
Умоляюще сложив руки, священник обернулся к приору Роберту:
— Отец приор, ради Бога, не гневайся на эту девушку, несчастье помутило ей разум. У нее ведь такое горе — отца потеряла… Не стоит удивляться, если она всех нас обвинит в его смерти.
— Я ее ни в чем не виню, — сказал приор, хотя и довольно холодно, — однако я вижу, что она хочет бросить тень на меня и моих спутников, — ты должен ответить ей, что, как и многие другие, видел меня в течение всего сегодняшнего дня.
Отец Хью, довольный тем, что можно сказать хоть что-то определенное, обернулся к Сионед, чтобы пересказать ей слова приора, но девушка резко отпрянула от него. Самообладание покинуло ее, ей не терпелось высказать все, что у нее на душе, напрямую, без переводчика.
— Может, оно и так, отец приор, — с горячностью заговорила она по-английски, — да я и не думаю, чтобы из тебя вышел хороший лучник. Но человек, который пытался купить согласие моего отца, вполне мог найти другого человека, продажного, который сделал бы за него эту работу. Ведь твой кошель остался при тебе! Отец отверг его с презрением!
— Поберегись! — вскричал приор, утратив присущую ему сдержанность. — Ты берешь грех на душу! Я позволил тебе зайти далеко, снисходя к твоему горю/но ни слова больше!
Они смотрели друг на друга, как смотрят соперники на турнире, ожидая, когда герольд подаст сигнал к бою: приор — высокий, непреклонный и холодный, как лед, и она — стройная и прекрасная в своем гневе. Льняной чепец девушка обронила в кустах, и черные волосы рассыпались по плечам. И в этот момент, прежде чем Сионед успела бросить еще одно обвинение или Роберт пригрозить еще более страшным проклятием, послышались голоса — мужской и девичий. Двое, озабоченно переговариваясь, спускались вниз по склону. Шелест ветвей указывал на то, что люди спешили — верно, уловив беспокойный, угрожающий шум, торопились выяснить, с чего это столько народу собралось в глубине леса и в чем там дело.
Звук приближавшихся голосов отвлек Сионед. Девушка узнала их, и по ее лицу пробежала тень отчаяния и страха. Она растерянно огляделась по сторонам, но помощи ждать было неоткуда. Девичья рука раздвинула кусты, и Аннест, ступив на поляну, недоуменно воззрилась на толпу.
Тропка, с которой появилась Аннест, была совсем узенькой, не шире оленьего следа, и того, кто шел следом, не было видно. Сионед поняла, что у нее появился шанс, и мужественно попыталась его использовать.
— Возвращайся домой, Аннест, — отчетливо произнесла она. — Я скоро вернусь, и не одна — так что иди и приготовь все, что нужно для гостей. И поспеши — у тебя мало времени.
Она говорила это громко и настойчиво, в надежде на то, что Аннест, которая не успела заметить лежавшее в траве тело Ризиарта, тут же повернет назад.
Но эта попытка не удалась. Большая мужская рука мягко легла на плечо замешкавшейся Аннест и отодвинула девушку в сторону.
— Что-то эта компания расшумелась не в меру, — произнес высокий и звучный мужской голос. — Поэтому, Сионед, мы уж, с твоего позволения, пойдем все вместе.
Энгелард легонько, по-братски, обнял Аннест за плечи и, оттеснив в сторону, вышел на поляну.
Он не смотрел ни на кого, кроме Сионед, и направился прямо к ней, лишь на ходу заметив, что девушка странно напряжена, лицо ее словно окаменело, а глаза горят. Это немедленно отразилось и на его лице — улыбка, с которой он вышел из-за кустов, исчезла, Энгелард насупил брови и его синие, как васильки, глаза гневно вспыхнули. На приора Роберта он не обратил никакого внимания, будто того здесь и вовсе не было, и, подойдя к Сионед, протянул ей руки, а она вложила в них свои и на миг закрыла глаза. Поздно было корить его за неосмотрительность — он стоял у всех на виду и толпа смыкалась вокруг. Может быть, и не все были настроены к нему враждебно, но, так или иначе, закрывали ему путь к отступлению.
И в этот момент, когда Энгелард держал руки девушки в своих, взгляд его упал на мертвое тело. Юноша застыл как вкопанный — ужас поразил его столь же внезапно, как стрела сразила Ризиарта. Кадфаэль заметил, как губы его беззвучно прошептали: «Господи помилуй!» То, что произошло потом, было красноречивее всяких слов. Молодой сакс любовно и бережно переложил обе руки Сионед в свою ладонь, а свободной рукой ласково и нежно провел по ее волосам и лицу. Сила его чувства, скрытого в этом движении, была такова, что девушка чуть успокоилась, хотя сам Энгелард был потрясен настолько, что едва сдерживал дрожь. Затем он обнял ее за плечи, медленно обвел взглядом настороженные лица и опустил глаза, полные холодного гнева, на тело своего хозяина.
— Кто это сделал?
Энгелард огляделся по сторонам, ища того, кто по праву мог бы говорить за всех, перебегая взглядом с приора Роберта, присвоившего не принадлежавшие ему полномочия, на отца Хью, которого здесь знали и которому верили.
Не дождавшись ответа, он повторил вопрос по-английски, но окружавшие по-прежнему хранили молчание.
Нарушила его Сионед. С явным предостережением в голосе она промолвила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61