— Говори свободно, брат, — промолвил он, — позволь нам разделить твою радость.
— Отче, в полуночный час, стоя на коленях перед алтарем, услышал я сладостный голос, выкликавший мое имя, и поднялся, повинуясь его призыву. Что случилось тогда с моим телом, то мне неведомо — ты сказал, что, когда вы пришли, я лежал, будто во сне. Но мне казалось, что я ступил к алтарю и узрел, как вокруг него нежданно воссиял золотистый свет. Он разгорался все ярче, и вот из облака света явилась дева невиданной красоты. Чудесный дождь из белоснежных лепестков осыпал ее, волосы и одеяние источали божественный аромат. И она милостиво заговорила со мной, поведав, что имя ее Уинифред и явилась она, дабы благословить наше паломничество и даровать свое прощение тем заблудшим, кто из преданности и почтения к ней противился до сих пор нашим намерениям. А затем, о диво, она возложила свою руку на грудь Ризиарта — так, как его дочь просила сделать нас, в знак прощения. Дева милостию Господней даровала ему отпущение грехов, явив такое милосердие и величие, что язык мой не в силах описать это.
— О сын мой! — воскликнул охваченный восторгом приор Роберт, заглушая ропот, растекавшийся по церкви, как круги по воде. — Ты поведал нам о великом чуде, на которое мы и не смели надеяться. Ныне и падший спасен!
— Воистину так! Но, отче, это еще не все! Возложив длань свою на покойного, дева повелела мне объявить ее исполненную милосердия волю всем в Гвитерине — и местным, и пришлым. И воля ее такова: «Когда кости мои извлекут из земли, останется отверзтая могила. Да будет то, что я покидаю, даром моим иному. Пусть будет погребен в ней Ризиарт и упокоится навеки в память о явленном мною знамении» .
— Ну что мне оставалось делать, — промолвила Сионед, — кроме как поблагодарить его за добрую весть о том, что мой отец обрел божественное утешение. И все же это меня возмущает. Может, мне стоило прямо сказать, что у меня и в мыслях не было, что мой отец мог быть лишен благодати, — ведь он был хорошим человеком и никогда не творил зла ближнему. Конечно, любезно со стороны святой Уинифред предложить ему место которое она оставляет, и простить его — да только за что его прощать? И отпущение ему дала — но чего? Могла бы и наградить его, и раз уж занялась этим надо было сказать, что он оправдан, а не прощен.
— И ведь как продумано это небесное послание, — отметил Кадфаэль, — рассчитано на то, чтобы и мы получили то, за чем явились, и Гвитерин успокоился, и была бы повсюду тишь да гладь.
— Еще и на то, — добавила Сионед, — чтобы задобрить меня. Чтобы я отказалась от преследования убийцы и погребла его злодеяние вместе с жертвой. Но этого не будет — я не успокоюсь, пока не узнаю.
— А кроме того, — продолжил Кадфаэль, — и на то, чтобы свет его славы пал и на приора. Хотел бы я знать, в чьей голове зародился этот замысел!
Они разговаривали в кузнице у Бенеда, куда Кадфаэль пришел, чтобы позаимствовать лопату и мотыгу для предстоявших братьям благочестивых трудов. Даже кое-кто из гвитеринцев вызвался участвовать в извлечении святых мощей. Хоть и жаль им было лишиться своей святой, да видно, она сама захотела оставить их, и теперь уже никто не имел желания ей перечить. Пророчества-то сбываются, и лучше уж заслужить ее милость и благословение, чем рисковать нарваться на ее стрелы.
— Сдается мне, что в последнее время на долю Колумбануса выпадает больше славы, чем на долю приора Роберта, — проницательно заметила Сионед, — а тот воспринимает это со смирением и вовсе не пытается поставить его на место. Это заставляет меня думать, что приор, может быть, и ни при чем.
Услышав это, Кадфаэль, помедлив, почесал нос и внимательно посмотрел на девушку:
— Пожалуй, ты права. И уж точно, что вся эта история потянется за нами до Шрусбери, а когда мы с триумфом вернемся в обитель, разнесется по всем окрестным бенедиктинским монастырям. Да, имя Колумбануса будет известно всему ордену — ведь он сподобился Божественной благодати.
— Говорят, что в монастыре честолюбивый человек многого может добиться, — продолжила Сионед, — вероятно, сейчас он закладывает основу для своего восхождения. И первой ступенью будет то, что он сам станет приором, когда Роберт сделается аббатом. А то и сразу станет аббатом, в обход приора. Ведь это его будут прославлять повсюду как человека, которому являются святые, дабы объявить свою волю.
— Возможно, и так, — согласился Кадфаэль. — Правда, похоже, приор Роберт этого еще не понял, но когда вся эта шумиха поутихнет, сообразит. Ведь он решил написать житие святой и завершить его рассказом о нашем паломничестве. И не исключено, что Колумбанус будет упомянут там лишь как некий безымянный брат, случайно избранный святой, для того чтобы передать ее послание приору. Что стоит хронисту занести в рукопись одним именем меньше? Но парень этот, скажу я тебе, происходит из честолюбивого нормандского рода — даже младших отпрысков таких фамилий не станут обряжать в рясу затем, чтобы они всю жизнь копались на грядках.
— Но мы не продвинулись дальше в нашем деле, — с горечью промолвила Сионед.
— Так-то оно так, но мы ведь еще не закончили.
— А по-моему, дело идет к тому, чтобы покончить со всей этой историей и забыть ее ко всеобщему удовлетворению, как будто все уже разрешилось. Однако же это не так! По этой земле ходит человек, который нанес удар в спину моему отцу, а всех нас призывают закрыть на это глаза и радоваться достигнутому примирению. Но я хочу, чтобы этот человек был найден, Энгелард — оправдан, а мой отец — отомщен. И пока я не добьюсь этого, я не буду знать покоя и не дам успокоиться никому. А сейчас скажи, что я должна делать?
— То, что я тебе уже говорил, — ответил Кадфаэль. — Пусть все твои домочадцы и друзья соберутся у часовни, когда будут раскапывать могилу. И сделай так, чтобы Передар непременно был там.
— Я уже послала за ним Аннест, — сказала Сионед. — Ну а потом? Что мне сказать Передару, как поступить с ним?
— Ты носишь на шее серебряный крест. Согласна ты расстаться с ним, если это на один шаг приблизит нас к тому, что ты хочешь знать? — спросил Кадфаэль.
— И с ним, и со всем ценным, что имею. Ты же это знаешь!
— В таком случае, вот что ты должна сделать…
С мотыгами и лопатами в руках, распевая псалмы и молитвы, они поднялись к заросшему кладбищу у часовни, выпололи цветы и выкорчевали ежевику с маленького холмика над могилой святой и с благоговением принялись за работу. Копали по очереди, чтобы каждому выпало участвовать в благочестивом деле. Большинство гвитеринцев, забросив свои дела на полях и подворьях, собрались посмотреть на окончательное завершение спора. Сионед и ее слуги, в траурных одеждах, стояли в толпе гвитеринцев и ждали, когда придет время выносить из часовни тело Ризиарта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61