Аммиачный запах быстро заполнил площадку.
– Я все отдам, – просипела Муранец.
– Мне «все» не надо. Сейчас ты быстро разъяснишь, что за историю устроила с мальчишкой-практикантом, Женей Невским.
Рассказ Муранец был краток и честен.
У Альбины сжалось сердце. Будь у нее сейчас настоящий нож…
– Запомни этот день, – зловеще шепнула она перепуганной медсестре и устремилась вниз по ступенькам.
* * *
В тот день Альбина была тиха и задумчива.
– Моисей Аронович!
– Да, прекрасное создание, я весь – одно большое ухо, – старик, как мог, уже битый час пытался поднять настроение ученицы.
– «Во многом знании – многие печали», кто из пророков это сказал?
– Детка! Я же простой ремесленник, а не чтец-толкователь Великой книги, хоть дважды в день и прохожу мимо синагоги.
Альбина вздохнула.
– И что, это так важно?
– Да нет, просто как-то на ум пришло, – девушка рассеянно стирала резинкой карандашные пометки на лекалах.
– М-да, чтоб жили так твои враги. – Наппельбаум подошел к ней и по-отечески погладил по плечу. – Но нужно собраться. Сегодня Олег привезет работу, и нам придется задержаться.
В паре с Моисеем Ароновичем Альбина до девяти вечера кроила привезенные Олегом отрезы. Старый мастер был разговорчив и весел.
По окончании аврала Олег, отказавшись от помощи закройщиков, ловко сложил готовые детали в свою большую сумку, протянул Наппельбауму конверт – «Как обычно, уважаемый!» – и, подмигнув Альбине, ушел.
– Мы славно потрудились, пора передохнуть, – сказал мастер и, вынув из конверта сторублевую купюру, передал ее помощнице. – Ученические двадцать пять процентов, твердый тариф со времен моей туманной юности, что «вяло ковыляла по пыльным швальням Львова», – пропел Наппельбаум. – Держите, Альбина, это ваше…
Двадцать восьмой трамвай не торопился. В густых сумерках, после внезапно окончившегося ритмичного напряжения последних часов, Альбина чувствовала себя потерянной и одинокой. Мысли перескакивали с одного на другое, но преобладало общее состояние душевного томления.
– Альбина, – она и не заметила, как к остановке подъехал «жигуленок» Олега. Это была красная «тройка», из приоткрытой передней дверцы которой негромко лилась песенка Пиаф «Non, rien de rien», – вы извините, может быть, я назойлив?
Альбина, шагнувшая было в сторону машины, остановилась, вопросительно посмотрела на загорелого красавца.
– Могу довезти до дома или, если решитесь, давайте махнем на залив.
«Решительность, решение, поступки…» – под этими знаковыми определениями она прожила последние три недели. Еще стоя на тротуаре, она знала, чем закончится эта встреча. Готовность Альбины изменить свою жизнь одержала верх над доводами разума.
– Поехали на залив, но мне сначала необходимо позвонить.
– Да вот же, телефонная будка у вас за спиной, – Олег рассмеялся.
– Алло, папа?
– Да.
– Ложись, не жди меня. Хорошо?
Глава 6
Количественные и качественные изменения в семействе Иволгиных
Тревога и нехорошие предчувствия Наташи по поводу приезда в Ленинград ее родителей оправдались. Забуга-отец дал таки «прощальную гастроль».
Дом свадебных торжеств имел два зала, где одновременно проходили мероприятия указанного плана. В одном зале праздновали день бракосочетания Иволгины–Забуги, в другом отдавали замуж за газовщика-югослава какую-то гатчинскую девицу.
Выйдя на улицу освежиться и услышав звуки неродной речи, Забуга-отец для начала вполне миролюбиво попросил у соседей огоньку. Слово за слово, и, уже переходя на повышенный тон, дальневосточный отец счел своим долгом подвергнуть суровой критике ревизионистскую политику маршала Тито. Не найдя в этом важном политическом вопросе понимания, он в довольно грубой форме попрекнул жениха и его родню, а также все народы братской Югославии в потребительском подходе к СССР вообще, и к его природным богатствам в частности.
Схватив незадачливого гатчинского коллегу-тестя за грудки, он бросал ему в лицо суровые обвинения вперемежку с матерными словами. Браты-хорваты, свято чтившие честь национального оружия, разумно решив, что противник «первым начал», парой не совсем корректных ударов в низ забугского живота отбили у агрессора своего нового родственника.
Профбогиня Соколова, предводительствовавшая на свадьбе комсомольско-молодежным звеном и по этому случаю выпившая довольно много спиртного, скорее по инерции, свойственной любому коллективному организатору, нежели по объективной необходимости, ввела в гущу боя смешанный отряд института им. Лесгафта с истошным воплем: «Наших бьют!» Победа профессионалов над любителями была бесспорной.
Впрочем, радость победы была омрачена вмешательством миротворческих сил, но не в белых ооновских касках, а в серых мундирах и того же цвета фуражках с красными околышами ленинградской милиции.
Большинство активных участников побоища были препровождены в ближайшее отделение милиции. Возможно, это принудительное некомфортное размещение и послужило причиной сближения недавних врагов, которые, сбившись в кучку и поминутно с опаской поглядывая на решетчатую дверь, приступили к составлению плана своего освобождения, благо, что партизанские традиции были известны обеим сторонам. Слава богу, что осуществить этот план они не успели.
Прибывший по тревожному вызову начальник милицейского отдела (двадцать задержанных – не шутка!) быстро разобрался в причинах и следствиях, и задержанные были отпущены.
* * *
«Интересно, – думал Вадим Иволгин, прожив календарную неделю в новом гражданском состоянии, – замечают ли женщины перемены в своем отношении к партнеру после получения свидетельства о браке?» Несмотря на то, что Вадим слепо обожал супругу, он это заметил и не знал, как справиться с возникшим душевным дискомфортом.
Вроде бы все осталось по-прежнему: Наташе, несомненно, были приятны и лестны его забота и внимание. Она по-прежнему не медлила с ответной реакцией – жестом, взглядом, поцелуем или более интимным образом поощряя Домового к романтическому восприятию начального этапа семейного строительства. Она по-прежнему живо интересовалась его мнением, первая начинала исполненные уверенности и оптимизма разговоры о благополучном исходе родов и возвращении в спорт. По вечерам, когда Дим-Вадим усаживался на кухне ремонтировать очередной бытовой электроприбор, сидела с ним рядом и притворно сетовала: «Конечно же, бездушные железки мужикам всегда дороже и ближе». Молодой супруг в ответ начинал взволнованно оправдываться, доказывать необходимость поддержания процесса материального обеспечения семьи и, в конце концов, сбитый с толку лукавым взглядом супруги, сдавался на милость коварной победительницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
– Я все отдам, – просипела Муранец.
– Мне «все» не надо. Сейчас ты быстро разъяснишь, что за историю устроила с мальчишкой-практикантом, Женей Невским.
Рассказ Муранец был краток и честен.
У Альбины сжалось сердце. Будь у нее сейчас настоящий нож…
– Запомни этот день, – зловеще шепнула она перепуганной медсестре и устремилась вниз по ступенькам.
* * *
В тот день Альбина была тиха и задумчива.
– Моисей Аронович!
– Да, прекрасное создание, я весь – одно большое ухо, – старик, как мог, уже битый час пытался поднять настроение ученицы.
– «Во многом знании – многие печали», кто из пророков это сказал?
– Детка! Я же простой ремесленник, а не чтец-толкователь Великой книги, хоть дважды в день и прохожу мимо синагоги.
Альбина вздохнула.
– И что, это так важно?
– Да нет, просто как-то на ум пришло, – девушка рассеянно стирала резинкой карандашные пометки на лекалах.
– М-да, чтоб жили так твои враги. – Наппельбаум подошел к ней и по-отечески погладил по плечу. – Но нужно собраться. Сегодня Олег привезет работу, и нам придется задержаться.
В паре с Моисеем Ароновичем Альбина до девяти вечера кроила привезенные Олегом отрезы. Старый мастер был разговорчив и весел.
По окончании аврала Олег, отказавшись от помощи закройщиков, ловко сложил готовые детали в свою большую сумку, протянул Наппельбауму конверт – «Как обычно, уважаемый!» – и, подмигнув Альбине, ушел.
– Мы славно потрудились, пора передохнуть, – сказал мастер и, вынув из конверта сторублевую купюру, передал ее помощнице. – Ученические двадцать пять процентов, твердый тариф со времен моей туманной юности, что «вяло ковыляла по пыльным швальням Львова», – пропел Наппельбаум. – Держите, Альбина, это ваше…
Двадцать восьмой трамвай не торопился. В густых сумерках, после внезапно окончившегося ритмичного напряжения последних часов, Альбина чувствовала себя потерянной и одинокой. Мысли перескакивали с одного на другое, но преобладало общее состояние душевного томления.
– Альбина, – она и не заметила, как к остановке подъехал «жигуленок» Олега. Это была красная «тройка», из приоткрытой передней дверцы которой негромко лилась песенка Пиаф «Non, rien de rien», – вы извините, может быть, я назойлив?
Альбина, шагнувшая было в сторону машины, остановилась, вопросительно посмотрела на загорелого красавца.
– Могу довезти до дома или, если решитесь, давайте махнем на залив.
«Решительность, решение, поступки…» – под этими знаковыми определениями она прожила последние три недели. Еще стоя на тротуаре, она знала, чем закончится эта встреча. Готовность Альбины изменить свою жизнь одержала верх над доводами разума.
– Поехали на залив, но мне сначала необходимо позвонить.
– Да вот же, телефонная будка у вас за спиной, – Олег рассмеялся.
– Алло, папа?
– Да.
– Ложись, не жди меня. Хорошо?
Глава 6
Количественные и качественные изменения в семействе Иволгиных
Тревога и нехорошие предчувствия Наташи по поводу приезда в Ленинград ее родителей оправдались. Забуга-отец дал таки «прощальную гастроль».
Дом свадебных торжеств имел два зала, где одновременно проходили мероприятия указанного плана. В одном зале праздновали день бракосочетания Иволгины–Забуги, в другом отдавали замуж за газовщика-югослава какую-то гатчинскую девицу.
Выйдя на улицу освежиться и услышав звуки неродной речи, Забуга-отец для начала вполне миролюбиво попросил у соседей огоньку. Слово за слово, и, уже переходя на повышенный тон, дальневосточный отец счел своим долгом подвергнуть суровой критике ревизионистскую политику маршала Тито. Не найдя в этом важном политическом вопросе понимания, он в довольно грубой форме попрекнул жениха и его родню, а также все народы братской Югославии в потребительском подходе к СССР вообще, и к его природным богатствам в частности.
Схватив незадачливого гатчинского коллегу-тестя за грудки, он бросал ему в лицо суровые обвинения вперемежку с матерными словами. Браты-хорваты, свято чтившие честь национального оружия, разумно решив, что противник «первым начал», парой не совсем корректных ударов в низ забугского живота отбили у агрессора своего нового родственника.
Профбогиня Соколова, предводительствовавшая на свадьбе комсомольско-молодежным звеном и по этому случаю выпившая довольно много спиртного, скорее по инерции, свойственной любому коллективному организатору, нежели по объективной необходимости, ввела в гущу боя смешанный отряд института им. Лесгафта с истошным воплем: «Наших бьют!» Победа профессионалов над любителями была бесспорной.
Впрочем, радость победы была омрачена вмешательством миротворческих сил, но не в белых ооновских касках, а в серых мундирах и того же цвета фуражках с красными околышами ленинградской милиции.
Большинство активных участников побоища были препровождены в ближайшее отделение милиции. Возможно, это принудительное некомфортное размещение и послужило причиной сближения недавних врагов, которые, сбившись в кучку и поминутно с опаской поглядывая на решетчатую дверь, приступили к составлению плана своего освобождения, благо, что партизанские традиции были известны обеим сторонам. Слава богу, что осуществить этот план они не успели.
Прибывший по тревожному вызову начальник милицейского отдела (двадцать задержанных – не шутка!) быстро разобрался в причинах и следствиях, и задержанные были отпущены.
* * *
«Интересно, – думал Вадим Иволгин, прожив календарную неделю в новом гражданском состоянии, – замечают ли женщины перемены в своем отношении к партнеру после получения свидетельства о браке?» Несмотря на то, что Вадим слепо обожал супругу, он это заметил и не знал, как справиться с возникшим душевным дискомфортом.
Вроде бы все осталось по-прежнему: Наташе, несомненно, были приятны и лестны его забота и внимание. Она по-прежнему не медлила с ответной реакцией – жестом, взглядом, поцелуем или более интимным образом поощряя Домового к романтическому восприятию начального этапа семейного строительства. Она по-прежнему живо интересовалась его мнением, первая начинала исполненные уверенности и оптимизма разговоры о благополучном исходе родов и возвращении в спорт. По вечерам, когда Дим-Вадим усаживался на кухне ремонтировать очередной бытовой электроприбор, сидела с ним рядом и притворно сетовала: «Конечно же, бездушные железки мужикам всегда дороже и ближе». Молодой супруг в ответ начинал взволнованно оправдываться, доказывать необходимость поддержания процесса материального обеспечения семьи и, в конце концов, сбитый с толку лукавым взглядом супруги, сдавался на милость коварной победительницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83