Лились потоки норвежской, датской, английской и аквитанской крови, чахла изумрудная зелень британских пейзажей, пылали замки, в безумном крике надрывались вдовы. Отряд могущественного графа Ддейла, водимый его приемным сыном, всегда появлялся в нужную минуту, отстаивая интересы короны и справедливости, спасая невинных от неминуемой смерти.
Увлеченная развитием эпизода, в котором Женька со своими людьми едва успел прекратить кровавую резню в поместье норвежских переселенцев – баронов Тиитерсов, Флора Алексеевна не заметила внешней преграды и натолкнулась на молодого человека.
Сознание сразу переключилось на восприятие реального мира. Зная за собой «слабость к созерцательности» и будучи человеком воспитанным, она сразу же извинилась и подняла глаза. Акентьева Флора Алексеевна узнала мгновенно. Ей стало очень неловко и неприятно, появилось ощущение, что этот посторонний, но все же, чего греха таить, близкий человек, стал невольным свидетелем и зрителем ее приключенческой саги о сыне.
Еще раз извинившись, женщина поспешила удалиться.
* * *
– Вот вам мелодии, – увесистая пачка машинописных листов глухо ударилась об стол. – А вот и ритмы, – еще одна кипа бухнулась рядом, – зарубежной, так сказать, эстрады!
– Моща, Григорьев! С тобой приятно иметь дело, – Переплет принялся жадно перебирать листы.
– Иметь дело, Шурик, значит, определить интересы каждого из его участников. До этого мы с тобой еще не дошли. Материалец, – комсомольский вожак похлопал рукой по пачкам, – я приволок тебе для демонстрации возможностей, как это принято у серьезных людей. Теперь хотелось бы выслушать твои предложения.
Акентьев поморщился. Этот зеленый номенклатурщик всегда был ему неприятен своим биндюжьим нахрапом на грани откровенного хамства и незакомплексованностью в поведении. Вот и сейчас эта «комса» залетная пытается перехватить инициативу. «Хрена, баба Вера!»
– Дрюня, как ты думаешь, сколько нужно переплавить металлического лома, – он сделал ударение на двойном «л», – чтобы получить тонну приличной стали?
– Это не ко мне, а во Всесоюзную пионерскую организацию имени В. И. Ульянова-Ленина.
Но по тону собеседника стало ясно, что акентьевская контратака заставила противника смешаться.
– Так и эти листы, уважаемый, не более чем металлолом, – он вновь сделал ударение на двойном «л». – И мне предстоит много, очень много напряженной работы, прежде чем, как ты говоришь, «серьезные люди» решат заплатить за нее деньги. Заметь, Дрюня, что и ход к серьезным людям, и их благожелательное отношение зависит от меня. А значит, и деньги, которые ты можешь получить за этот хлам, зависят также от меня. Усек? – Внутренне Переплет гордился собой.
– Усекать тут нечего, твой расклад справедлив и понятен.
– Расклад? Слова-то какие! Видно, ты не зря в идеологах бродишь, держишь руку на пульсе большой жизни! – Единожды показавшего зубы нужно дожимать до конца. Это было железное правило Переплета.
– Ладно трепаться, Саня, давай-ка лучше дернем, коли в этом буржуйском доме что-то найдется.
– «Дергает» пролетариат в подворотне, а мы с тобой, Дрюня, в честь славного начала совместной работы продегустируем за-а-мечательную штуковину! – Акентьев подошел к роялю, приподнял крышку и извлек штофную бутылку в золотых разводах. – «Чивас Ригал» двадцатилетней выдержки! Цени! Для компаньона мне ничего не жалко!
Дегустация изрядно затянулась. После первой же пробы Григорьев стал хохмить и живописать сцены из развлечений командирского состава передового отряда советской молодежи. Его повествование, где скабрезности и уничижительные характеристики комсомольских вожаков перемежались с по-деревенски обстоятельными, хвастливыми гастрономическими описаниями, было занимательным и в бесконечности своей чем-то напоминало Переплету сказки Шахерезады.
По мере иссякания напитка извлекалась следующая, не менее изысканная бутылка с алкоголем. Дегустация окончательно утратила характер джентльменского мальчишника. На родной манер стаканы брались высокие, наливались по полной, а последнее, что отложилось в акентьевской памяти, – Дрюнина версия «Декамерона» из жизни Выборгского райкома. Заплетающимся языком Григорьев травил про какую-то сауну, но Переплету хотелось лишь одного – вырубиться, что и произошло.
Следующими отчетливыми и подконтрольными сознанию ощущениями были затрудненное дыхание и ощущение гнета на груди. Первое, что увидел перед собой Акентьев, открыв глаза, были абсолютно круглые, фосфоресцирующие в сумерках летней ночи глаза с кошачьими вертикальными зрачками.
Принадлежали они некоему небольшому, но, судя по ощущению, очень тяжелому существу, покрытому короткой густой шерсткой серого цвета, с четко выделяющимися на голове крохотными небольшими рожками.
– Подем, подем! – мягкая, но удивительно сильная ладонь, тянула Переплета за руку, приглашая куда-то. Состояние ужаса быстро сменилось полной апатией. Александру стало чуть легче дышать, и он скорее просипел, чем сказал: «Пойдем!»
Это было непривычное перемещение в пространстве. Он переходил из одного таинственного измерения в другое, не покидая дедовской квартиры. Акентьев будто плыл, увлекаемый странным созданием, через огромные залы, потолки которых пропадали в темной высоте, или через узкие коридоры, в которых тело само собой принимало горизонтальное положение, а плотный, но несильный встречный ветерок вынуждал закрывать глаза.
– Вотта! Вотта! – Они оказались в зале, где в мерцающих гнилушных огоньках, постоянно хаотично перемещавшихся, периферийная, фоновая темень скрадывала истинные его размеры. Но ощущение, что зал огромен, присутствовало.
Сноп бледно-голубого пламени вспыхнул прямо перед Переплетом и, поднимаясь все выше и выше, вытянулся в огромный световой столб.
В переливах пламенных струй показалась фигура в одеянии, похожем на рясы средневековых монахов, с полностью закрывавшим лицо капюшоном.
– Смотри и запомни! – бесстрастный голос заполнил все пространство, вытянувшаяся навстречу Переплету рука раскрыла ладонь. – Так выглядит перстень, который ты должен найти. Найти и бросить в невскую воду у устья Лебяжьей канавки. Внимательно смотри и запоминай: не сопротивляйся событиям, что станут происходить в твоей жизни. Это и составит твой поиск…
Акентьев вскочил. Весь в липком поту, он ошалело озирался по сторонам. Комната, в которой они вчера загуляли с Дрюней. Григорьев отсутствует. Кругом окурки, недопитое вино в стаканах, разбросанные повсюду машинописные листы. А он, он сидит на рояле и с бешено бьющимся сердцем вспоминает подробности увиденного сна.
– Все, пора завязывать! Пьянка в жару – гиблое дело, – тяжело спустившись на паркетный пол, он принял решение:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Увлеченная развитием эпизода, в котором Женька со своими людьми едва успел прекратить кровавую резню в поместье норвежских переселенцев – баронов Тиитерсов, Флора Алексеевна не заметила внешней преграды и натолкнулась на молодого человека.
Сознание сразу переключилось на восприятие реального мира. Зная за собой «слабость к созерцательности» и будучи человеком воспитанным, она сразу же извинилась и подняла глаза. Акентьева Флора Алексеевна узнала мгновенно. Ей стало очень неловко и неприятно, появилось ощущение, что этот посторонний, но все же, чего греха таить, близкий человек, стал невольным свидетелем и зрителем ее приключенческой саги о сыне.
Еще раз извинившись, женщина поспешила удалиться.
* * *
– Вот вам мелодии, – увесистая пачка машинописных листов глухо ударилась об стол. – А вот и ритмы, – еще одна кипа бухнулась рядом, – зарубежной, так сказать, эстрады!
– Моща, Григорьев! С тобой приятно иметь дело, – Переплет принялся жадно перебирать листы.
– Иметь дело, Шурик, значит, определить интересы каждого из его участников. До этого мы с тобой еще не дошли. Материалец, – комсомольский вожак похлопал рукой по пачкам, – я приволок тебе для демонстрации возможностей, как это принято у серьезных людей. Теперь хотелось бы выслушать твои предложения.
Акентьев поморщился. Этот зеленый номенклатурщик всегда был ему неприятен своим биндюжьим нахрапом на грани откровенного хамства и незакомплексованностью в поведении. Вот и сейчас эта «комса» залетная пытается перехватить инициативу. «Хрена, баба Вера!»
– Дрюня, как ты думаешь, сколько нужно переплавить металлического лома, – он сделал ударение на двойном «л», – чтобы получить тонну приличной стали?
– Это не ко мне, а во Всесоюзную пионерскую организацию имени В. И. Ульянова-Ленина.
Но по тону собеседника стало ясно, что акентьевская контратака заставила противника смешаться.
– Так и эти листы, уважаемый, не более чем металлолом, – он вновь сделал ударение на двойном «л». – И мне предстоит много, очень много напряженной работы, прежде чем, как ты говоришь, «серьезные люди» решат заплатить за нее деньги. Заметь, Дрюня, что и ход к серьезным людям, и их благожелательное отношение зависит от меня. А значит, и деньги, которые ты можешь получить за этот хлам, зависят также от меня. Усек? – Внутренне Переплет гордился собой.
– Усекать тут нечего, твой расклад справедлив и понятен.
– Расклад? Слова-то какие! Видно, ты не зря в идеологах бродишь, держишь руку на пульсе большой жизни! – Единожды показавшего зубы нужно дожимать до конца. Это было железное правило Переплета.
– Ладно трепаться, Саня, давай-ка лучше дернем, коли в этом буржуйском доме что-то найдется.
– «Дергает» пролетариат в подворотне, а мы с тобой, Дрюня, в честь славного начала совместной работы продегустируем за-а-мечательную штуковину! – Акентьев подошел к роялю, приподнял крышку и извлек штофную бутылку в золотых разводах. – «Чивас Ригал» двадцатилетней выдержки! Цени! Для компаньона мне ничего не жалко!
Дегустация изрядно затянулась. После первой же пробы Григорьев стал хохмить и живописать сцены из развлечений командирского состава передового отряда советской молодежи. Его повествование, где скабрезности и уничижительные характеристики комсомольских вожаков перемежались с по-деревенски обстоятельными, хвастливыми гастрономическими описаниями, было занимательным и в бесконечности своей чем-то напоминало Переплету сказки Шахерезады.
По мере иссякания напитка извлекалась следующая, не менее изысканная бутылка с алкоголем. Дегустация окончательно утратила характер джентльменского мальчишника. На родной манер стаканы брались высокие, наливались по полной, а последнее, что отложилось в акентьевской памяти, – Дрюнина версия «Декамерона» из жизни Выборгского райкома. Заплетающимся языком Григорьев травил про какую-то сауну, но Переплету хотелось лишь одного – вырубиться, что и произошло.
Следующими отчетливыми и подконтрольными сознанию ощущениями были затрудненное дыхание и ощущение гнета на груди. Первое, что увидел перед собой Акентьев, открыв глаза, были абсолютно круглые, фосфоресцирующие в сумерках летней ночи глаза с кошачьими вертикальными зрачками.
Принадлежали они некоему небольшому, но, судя по ощущению, очень тяжелому существу, покрытому короткой густой шерсткой серого цвета, с четко выделяющимися на голове крохотными небольшими рожками.
– Подем, подем! – мягкая, но удивительно сильная ладонь, тянула Переплета за руку, приглашая куда-то. Состояние ужаса быстро сменилось полной апатией. Александру стало чуть легче дышать, и он скорее просипел, чем сказал: «Пойдем!»
Это было непривычное перемещение в пространстве. Он переходил из одного таинственного измерения в другое, не покидая дедовской квартиры. Акентьев будто плыл, увлекаемый странным созданием, через огромные залы, потолки которых пропадали в темной высоте, или через узкие коридоры, в которых тело само собой принимало горизонтальное положение, а плотный, но несильный встречный ветерок вынуждал закрывать глаза.
– Вотта! Вотта! – Они оказались в зале, где в мерцающих гнилушных огоньках, постоянно хаотично перемещавшихся, периферийная, фоновая темень скрадывала истинные его размеры. Но ощущение, что зал огромен, присутствовало.
Сноп бледно-голубого пламени вспыхнул прямо перед Переплетом и, поднимаясь все выше и выше, вытянулся в огромный световой столб.
В переливах пламенных струй показалась фигура в одеянии, похожем на рясы средневековых монахов, с полностью закрывавшим лицо капюшоном.
– Смотри и запомни! – бесстрастный голос заполнил все пространство, вытянувшаяся навстречу Переплету рука раскрыла ладонь. – Так выглядит перстень, который ты должен найти. Найти и бросить в невскую воду у устья Лебяжьей канавки. Внимательно смотри и запоминай: не сопротивляйся событиям, что станут происходить в твоей жизни. Это и составит твой поиск…
Акентьев вскочил. Весь в липком поту, он ошалело озирался по сторонам. Комната, в которой они вчера загуляли с Дрюней. Григорьев отсутствует. Кругом окурки, недопитое вино в стаканах, разбросанные повсюду машинописные листы. А он, он сидит на рояле и с бешено бьющимся сердцем вспоминает подробности увиденного сна.
– Все, пора завязывать! Пьянка в жару – гиблое дело, – тяжело спустившись на паркетный пол, он принял решение:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83