Бабич рассказывал, что король строго запретил читать лютеранские книги, ввел строжайшую церковную цензуру, наказав воеводам бдить, чтобы запрет не нарушался. Ксендзам было разрешено обыскивать частные дома и уничтожать обнаруженные там еретические книги. Шляхте было объявлено, что всякий, кто окажется изобличенным в связях с лютеранскими проповедниками, будет лишен шляхетского достоинства.
Воевода виленский, Альбрехт Гаштольд, не пользовался ни милостью Сигизмунда, ни доверием католического духовенства. Принадлежавший к кругу высшей литовской знати, он казался ненадежным. Хотя король, опасаясь обострять отношения с литовскими магнатами, не отнимал воеводства у Гаштольда, однако наблюдение над ним поручил виленскому епископу. А недавно в Вильну прибыл сам барон фон Рейхенберг, должно быть с какими-то особыми полномочиями.
– Мне пришлось однажды встретиться с этим человеком, – молвил Скорина задумчиво. – Я хорошо знаю, на что он способен… Однако нелегко одолеть нас, друзья. С нами народ… многотерпеливый, но страшный в гневе своем.
– Истинно! – вскричал Богдан Онкович, мгновенно зажигаясь.
– К тому же есть у нас добрые союзники, – сказал Скорина, поглядев на собеседников.
– Пан Францишек говорит о лютеранах? – спросил Адверник.
Скорина отрицательно покачал головой.
– Повидал я самого Мартина Лютера, толковал с ним. Он бы не прочь нас под свою руку принять, да нам-то проку немного. Не о воле нашей он помышляет, но о владычестве германском над всеми землями. Нам, братья, – продолжал Скорина, – не туда глядеть надобно, где садится солнце, а туда, где восходит.
– Да, – проговорил Бабич задумчиво, – мудрые слова сказал ты сейчас, пан Францишек… Туда, где солнце восходит, а там Москва!
Якуб поднялся.
– Многие сейчас на Москву с надеждой взирают, и, кажется, наступает для нас новая пора… Мне, простому торговому человеку, ноша сия не под силу. Францишку Скорине и надлежит стать во главе братства.
Богдан и Адверник посмотрели на Георгия, ожидая ответа.
Георгий подошел к Бабичу, обнял его.
– Нет, пан Якуб! Лучшего главы виленскому братству не сыскать. Я же человек книжный, управлять не умею. А знания мои и так ваши. Для чего же иного возвратился я на родину?
* * *
С того дня, как Маргарита узнала, что Георгий в Вильне, мир, в котором она жила до сих пор, преобразился.
Дни наполнились ожиданием чего-то неведомого, лихорадочное возбуждение охватывало ее с самого утра. Обессилев от напряжения, она несколько раз готова была рассказать мужу все, надеясь тем облегчить свою муку, но что-то удерживало ее. Маргарита стала замкнутой и рассеянной. Она могла бы увидеть Георгия в любой день, но страшилась и избегала этой встречи. Пан Юрий часто рассказывал ей о докторе Францишке увлеченно, почти восторженно. Она слушала молча и, казалось, безучастно. Это огорчало Адверника, уже успевшего полюбить Скорину. Однажды, придя домой, он, сияя, объявил Маргарите:
– Приношу тебе радостную весть, дитя мое. Доктор Францишек завтра посетит нас.
В эту ночь Маргарита не сомкнула глаз.
Не лучше ли сейчас, пока еще есть время, упасть на колени перед паном Юрием и умолять: «Не надо, не надо впускать в дом наш этого человека… Нет у меня более сил скрывать от тебя, и нет у меня надежды, что эта встреча будет достойна твоей доброты. Не позволяй же мне видеть его…»
Утром Маргарита, сославшись на внезапную головную боль, сказала мужу, что не сможет выйти к гостю. Пан Юрий очень огорчился, но не стал настаивать.
Георгий явился вскоре после полудня. В спальню Маргариты доносились звуки шагов, голоса. Ей казалось, что она узнает его голос. Впрочем, быть может, это только казалось.
Приподнявшись на подушках, она открыла шкатулку из слоновой кости, стоявшую у ее изголовья… Вот первая его записка, переброшенная через садовую ограду… Вот его письмо, написанное после встречи в грозу… Еще и еще письма. Она сохранила их все до одного. Сколько раз, в часы одиночества, она перебирала эти пожелтевшие листки!..
Теперь он здесь… рядом. Стоит только сделать несколько шагов… Там, внизу, беседовали долго. А она все сидела, облокотившись на подушки, с полуистлевшими листками в руках… Наконец послышались отдаленные шаги, стук двери… Она подбежала к окну, отдернула кружевную занавеску… закрыла глаза и… вдруг, решившись, взглянула.
От ворот их дома быстро отъехали сани. Мелькнула фигура седока, одетого в зимний, отороченный мехом плащ, изогнутая спинка саней… Сани повернули за угол и скрылись. Она так и не увидела его, но теперь она знала твердо, что бессильна сопротивляться своей любви. Она знала, что рано или поздно встретит его, и уже не избегала этой встречи, а сама искала ее. Чуть ли не каждый день она навещала пани Варвару, надеясь увидеть его в доме Бабичей. Но Георгий, поглощенный оборудованием друкарни, редко появлялся на людях.
* * *
На четвертой неделе великого поста, в субботу, Маргарита, как всегда, поминала отца, умершего десять лет назад в этот день.
Маргарита долго молилась, стоя на коленях на холодных каменных плитах. Но молитва не приносила облегчения. Она поднялась, отерла мокрые от слез глаза и вышла из костела.
Снег уже таял, и камни площади, нагретые весенним солнцем, были сухи. На деревьях набухали первые почки.
Маргарита медленно брела по пустынной набережной, глядя на вздувшиеся воды Вилии. Кружась и сталкиваясь, неслись по реке грязно-бурые льдины.
Стаи ворон и белоклювых грачей, каркая, копошились в кучах нанесенного полой водой мусора. Далеко у излучины реки рыбак переправлял свой челн на другой берег, ловко лавируя между льдинами.
Воспоминания о детстве нахлынули на нее. Лица отца, матери, старой няни, лукавой и веселой служанки панны Зоей… Маргарита вздрогнула и остановилась…
На мосту, облокотись о деревянный парапет, стоял Георгий.
Она сразу узнала его, а он не видел ее, задумчиво всматриваясь в даль.
Без колебаний Маргарита подошла к нему и коснулась его руки. Несколько мгновений он смотрел на нее в упор остановившимися глазами. Потом лицо его осветилось радостной, почти детской улыбкой.
– Франек! – прошептала она. – Ты… ты не забыл меня?..
Он взял ее руки и поцеловал пальцы.
– Я всегда верил, что нам еще суждено встретиться. Всегда верил…
Крупные слезы дрожали на ее ресницах.
– Ах, Франек!.. Я ведь не свободна теперь.
– Я знаю, – сказал Георгий просто.
– Прости меня, Франек!
Он нежно погладил ее голову.
– Я не осуждаю тебя… Прошло столько лет. Разве могла ты дожидаться?
– А ты?
– Я никого не любил с тех пор, Маргарита. Но жизнь моя была полна. У тебя же не было ничего.
– Франек! – несмело прошептала она. – Теперь у меня есть ты… снова ты.
Георгий отпустил ее руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123