тем
более, что "большой Петербург" уже обстроился кругом этой
долины железной дороги, подчеркнув далеко не географический
характер предместья. Оно лежит на закат от мест исторических:
здесь острое, потайное уединение. С мостков, в дожде, пруд,
талый из снега колодец, засвечивают, если вглядеться глубоко,
бродячие странного чувства изумрудные искры. Так и начинаются
сказки о "болотных огнях", глубоководных рыбках уродцах,
беспорядочно гоняющихся каждая за собственным зеленоватым
светляком. Но это первые намеки той скорой поры, когда
зеленые завязи, пока что проступающие в камне и бронзе как
признак гниения, трупной порчи - вдруг пробиваются из-под
спуда лужайками, вырываются из почек, окончательно
распускаясь в некий сад среди белых цветов, душистого ветерка
и мелодических трелей, обычно навевающих влюбленное,
поэтическое состояние духа. В этом пышном расцвете зной
собирает себя по тенистым, скоромным купинам, и разрешается в
нечаянные бельведеры - где все пейзажи, иллюзии и порывы
связуются весьма натурально, вдвоем. Впрочем, это домашние
нравы садов, тень палящая. От этого зноя и деревья в разгаре
июня вдруг покрываются, как изморозью, серебристой паутиной:
клещ опутывает на стволах кишащие изумрудные ростки своих
червей. Не они ли те бледные мотыльки, мошкара, которая
считается дыханием мира ночи и сновидений? Или это насекомое
заражение в болотистой местности, эхо ядерных катастроф?
Сезоны путаются, все времена года проходят, сменяясь и
перемешиваясь, беспорядочно быстро - а времена сливаются в
одно.
2
Единственное усилие, которое стоит сделать -
то, с которым узнаешь географию своей
собственной природы.
П.Боулз
С тех пор мои встречи идут своей чередой: трудно
пересказывать все их превратности и разговоры. По этим
запискам вы поняли, что роман мой не состоялся. За это время
вообще многого не случилось, и для меня и для других - однако
произошло многое. Пытаясь передать вам мои похождения и
дружеские беседы, я захлебнулся ... Внезапные мысли теряются,
ничего не сказано напрямую, намерения повисают, все походя
забывается - и какая же сила ведет нас, сопоставляющих
воображаемые миры, чтобы они рассыпались? Вместе с тем, что
заставляет жизнь вокруг нас меняться стремительно, искажая
привычные уголки и лица, исполняя какой-то болью наше уже
невнятное бормотание? Возможно, этот беспорядочный вихрь -
судороги; а пока что невероятные фантомы терзают наше слабое
пробуждение... Я видел изумительные вещи, но разве вы мне
поверите?
Среди нечаянных подарков, вообще справляющих нашу игру
в этой жизни, ее метки и марки, мне тоже выпало яичко. Гость
заявился на Пасху, как фокусник, с целой корзиной этих яиц,
которая нелепо шла и к восточному лицу со шрамом и к
элегантной черной паре под малиновым кепи. Так я узнал
Владимира Тамразова, курильщика и чародея, от него - многие
халдейские навыки. Теперь это один из моих любимых друзей,
однако дальше его история идет отдельно. Тогда, прощаясь
наутро, он подарил мне яичко, белое и со странным запахом.
Оно долго было в чашечке у меня на столе, а потом упало,
разбилось, и я обнаружил внутри скорлупы неизвестно как - и
на каком языке - нарисованные знаки. Когда я с этим
разберусь, то напишу вам.
Другую историю мне вспоминать стыдно: то, что
связывало меня с этим приятелем, нехорошо. Я жил у него,
когда было трудно, а потом избегал его. Какое-то время были
еще случайные встречи в кафейницах, были его телефонные
звонки и письма. Последнее письмо он сам опустил в мой
почтовый ящик, где-то через неделю после того, как я на ходу
возле "ЧеКа" на Невском проспекте бросил ему, что уезжаю в
Америку навсегда... Нечего сказать. Я спешил, баловень,
счастливый новым пальто... а рядом, "В двух шагах", меня
ждала Милена. Больше я его не видал и не вижу. Иногда мне
сдается, не уплыл ли он сам за тот океан, на который ему
намекали?
Итак, спустя многие события - а не годы - я снова
решил заработать на вас, читатели. Я проживаю письмом и
пользуюсь беспечными друзьями, чтобы развлекать за счет их
чудной гибели. Поспешно зарывая их в землю, потому что знаю,
насколько это ценится...
В письме моего приятеля много такого, что заставляет
за него объясняться, толковать и подталкивать его руку,
нотами безумия и поэзией сглаживая здравомыслие самоубийцы.
Но кто знает, если он жив, не придает ли моя работа правды
его словам? И тогда, нет ли здесь того запредельного опыта,
преодолевающего упадок и разобщение - когда не позор живым и
не мертвые счастливы, а пробегающая мимо колоннады по площади
душа моя целует меня, и дальше перед нами раскрываются
прогулки и объятия, где знать не надо, как в глубине Василия
Острова испытывал Андрей Николев
... как мне предметы очертить
и знать, что я, а что не я...
+ + +
"Со дня нашей встречи в Ленинграде мы все разъехались
далеко: уже и самого города нет, а есть Петербург, и он с
каждым месяцем моей новой жизни удаляется от тех друзей,
которые все еще мысленно собираются за чайным столом - хотя
кто из берлинского окна, кто скучая в американском кампусе, а
кто с берегов Мертвого моря, откуда не ходят почтовые
корабли.
Что ты, мой дорогой друг, там - откуда твои письма
дойдут сюда из прошлого, из-за океана почти символического? Я
вижу, как мы уже поблекли друг для друга, и только живая
память, теплеющая в письмах, преодолевает мир надгробий и
незавершенных возможностей, составляющий наше одиночество.
Нам даже некого назвать учителями, мы вспоминаем чужих людей,
которые начинали и не пережили эпоху: теперь, спустя
поколения, мы как будто бы живем заново. И не зря наше
рассеивание, наш опыт по-своему новый для вечно поэтического
ощущения себя бродягой. Ведь страны, где мы жили, больше нет:
рассыпалась и сейчас вместе с нами покоряет иные края. Не
удивляйся, если для тебя, издалека, здешняя жизнь
превращается в грандиозную фантасмагорию призраков, где мы
голодаем, рыщем стаями в беспорядочной войне, и уже не
красное, а зеленое знамя окрашивает Россию... А для меня
здесь разве существует Россия не мнимая и не хаотическая?
Спустя долгие советские годы никакая память не скажет о моем
праве на свой личный, организующий кусок земли. Но остаются
упрямая страсть пионера и воля к порядку вещей, бесстыдная
перед фактами. Так что и мои заметки вроде "письма
путешественника в Пекин"...
К тому же Санкт-Петербург не призрак, а напротив -
"камень отменный, недавно вышедший из воды на возвышенное
место"... Пусть в Москве неуверенный разум бродит по
осиротевшему театру сталинской столицы, и по всей России
разыскивает на пепелище войн и переселения признаки,
определяющие его правду и возможности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
более, что "большой Петербург" уже обстроился кругом этой
долины железной дороги, подчеркнув далеко не географический
характер предместья. Оно лежит на закат от мест исторических:
здесь острое, потайное уединение. С мостков, в дожде, пруд,
талый из снега колодец, засвечивают, если вглядеться глубоко,
бродячие странного чувства изумрудные искры. Так и начинаются
сказки о "болотных огнях", глубоководных рыбках уродцах,
беспорядочно гоняющихся каждая за собственным зеленоватым
светляком. Но это первые намеки той скорой поры, когда
зеленые завязи, пока что проступающие в камне и бронзе как
признак гниения, трупной порчи - вдруг пробиваются из-под
спуда лужайками, вырываются из почек, окончательно
распускаясь в некий сад среди белых цветов, душистого ветерка
и мелодических трелей, обычно навевающих влюбленное,
поэтическое состояние духа. В этом пышном расцвете зной
собирает себя по тенистым, скоромным купинам, и разрешается в
нечаянные бельведеры - где все пейзажи, иллюзии и порывы
связуются весьма натурально, вдвоем. Впрочем, это домашние
нравы садов, тень палящая. От этого зноя и деревья в разгаре
июня вдруг покрываются, как изморозью, серебристой паутиной:
клещ опутывает на стволах кишащие изумрудные ростки своих
червей. Не они ли те бледные мотыльки, мошкара, которая
считается дыханием мира ночи и сновидений? Или это насекомое
заражение в болотистой местности, эхо ядерных катастроф?
Сезоны путаются, все времена года проходят, сменяясь и
перемешиваясь, беспорядочно быстро - а времена сливаются в
одно.
2
Единственное усилие, которое стоит сделать -
то, с которым узнаешь географию своей
собственной природы.
П.Боулз
С тех пор мои встречи идут своей чередой: трудно
пересказывать все их превратности и разговоры. По этим
запискам вы поняли, что роман мой не состоялся. За это время
вообще многого не случилось, и для меня и для других - однако
произошло многое. Пытаясь передать вам мои похождения и
дружеские беседы, я захлебнулся ... Внезапные мысли теряются,
ничего не сказано напрямую, намерения повисают, все походя
забывается - и какая же сила ведет нас, сопоставляющих
воображаемые миры, чтобы они рассыпались? Вместе с тем, что
заставляет жизнь вокруг нас меняться стремительно, искажая
привычные уголки и лица, исполняя какой-то болью наше уже
невнятное бормотание? Возможно, этот беспорядочный вихрь -
судороги; а пока что невероятные фантомы терзают наше слабое
пробуждение... Я видел изумительные вещи, но разве вы мне
поверите?
Среди нечаянных подарков, вообще справляющих нашу игру
в этой жизни, ее метки и марки, мне тоже выпало яичко. Гость
заявился на Пасху, как фокусник, с целой корзиной этих яиц,
которая нелепо шла и к восточному лицу со шрамом и к
элегантной черной паре под малиновым кепи. Так я узнал
Владимира Тамразова, курильщика и чародея, от него - многие
халдейские навыки. Теперь это один из моих любимых друзей,
однако дальше его история идет отдельно. Тогда, прощаясь
наутро, он подарил мне яичко, белое и со странным запахом.
Оно долго было в чашечке у меня на столе, а потом упало,
разбилось, и я обнаружил внутри скорлупы неизвестно как - и
на каком языке - нарисованные знаки. Когда я с этим
разберусь, то напишу вам.
Другую историю мне вспоминать стыдно: то, что
связывало меня с этим приятелем, нехорошо. Я жил у него,
когда было трудно, а потом избегал его. Какое-то время были
еще случайные встречи в кафейницах, были его телефонные
звонки и письма. Последнее письмо он сам опустил в мой
почтовый ящик, где-то через неделю после того, как я на ходу
возле "ЧеКа" на Невском проспекте бросил ему, что уезжаю в
Америку навсегда... Нечего сказать. Я спешил, баловень,
счастливый новым пальто... а рядом, "В двух шагах", меня
ждала Милена. Больше я его не видал и не вижу. Иногда мне
сдается, не уплыл ли он сам за тот океан, на который ему
намекали?
Итак, спустя многие события - а не годы - я снова
решил заработать на вас, читатели. Я проживаю письмом и
пользуюсь беспечными друзьями, чтобы развлекать за счет их
чудной гибели. Поспешно зарывая их в землю, потому что знаю,
насколько это ценится...
В письме моего приятеля много такого, что заставляет
за него объясняться, толковать и подталкивать его руку,
нотами безумия и поэзией сглаживая здравомыслие самоубийцы.
Но кто знает, если он жив, не придает ли моя работа правды
его словам? И тогда, нет ли здесь того запредельного опыта,
преодолевающего упадок и разобщение - когда не позор живым и
не мертвые счастливы, а пробегающая мимо колоннады по площади
душа моя целует меня, и дальше перед нами раскрываются
прогулки и объятия, где знать не надо, как в глубине Василия
Острова испытывал Андрей Николев
... как мне предметы очертить
и знать, что я, а что не я...
+ + +
"Со дня нашей встречи в Ленинграде мы все разъехались
далеко: уже и самого города нет, а есть Петербург, и он с
каждым месяцем моей новой жизни удаляется от тех друзей,
которые все еще мысленно собираются за чайным столом - хотя
кто из берлинского окна, кто скучая в американском кампусе, а
кто с берегов Мертвого моря, откуда не ходят почтовые
корабли.
Что ты, мой дорогой друг, там - откуда твои письма
дойдут сюда из прошлого, из-за океана почти символического? Я
вижу, как мы уже поблекли друг для друга, и только живая
память, теплеющая в письмах, преодолевает мир надгробий и
незавершенных возможностей, составляющий наше одиночество.
Нам даже некого назвать учителями, мы вспоминаем чужих людей,
которые начинали и не пережили эпоху: теперь, спустя
поколения, мы как будто бы живем заново. И не зря наше
рассеивание, наш опыт по-своему новый для вечно поэтического
ощущения себя бродягой. Ведь страны, где мы жили, больше нет:
рассыпалась и сейчас вместе с нами покоряет иные края. Не
удивляйся, если для тебя, издалека, здешняя жизнь
превращается в грандиозную фантасмагорию призраков, где мы
голодаем, рыщем стаями в беспорядочной войне, и уже не
красное, а зеленое знамя окрашивает Россию... А для меня
здесь разве существует Россия не мнимая и не хаотическая?
Спустя долгие советские годы никакая память не скажет о моем
праве на свой личный, организующий кусок земли. Но остаются
упрямая страсть пионера и воля к порядку вещей, бесстыдная
перед фактами. Так что и мои заметки вроде "письма
путешественника в Пекин"...
К тому же Санкт-Петербург не призрак, а напротив -
"камень отменный, недавно вышедший из воды на возвышенное
место"... Пусть в Москве неуверенный разум бродит по
осиротевшему театру сталинской столицы, и по всей России
разыскивает на пепелище войн и переселения признаки,
определяющие его правду и возможности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28