На противоположной стене висела фотография Альфонсо, их умершего сына и ее единокровного брата. Лицо ребенка было серьезным, черная рамка лишь подчеркивала застывшую в его глазах печаль. Она встретилась с ним глазами и почувствовала, как у нее болезненно защемило сердце. Эти глаза были так похожи на глаза Джерарда. Так похожи на ее собственные глаза.
Потягивая бренди, Джерард наблюдал за ней.
– Что тебя так расстроило сегодня?
– Если тебе это необходимо знать – мне стало известно, как умерла мама.
Его мужественное лицо насторожилось.
– Каким образом?
– Я нашла женщину, которая была с ней в лагере для беженцев. В Аржелес-сюр-Мер.
– Как ты ее нашла?
– Через женщин, которые приходят ко мне за помощью. Я всегда спрашиваю их, не знают ли они кого-нибудь, кто был в Аржелесе. Я должна была выяснить, как умерла моя мать, Джерард. Мысль о ее смерти постоянно преследовала меня. Она снится мне по ночам…
– Ну вот, теперь ты выяснила это. Мерседес перевела на него взгляд.
– Она умерла от воспаления легких и недоедания.
– Вот как… – Он задумчиво поднес к губам бокал и сделал глоток. – Мне очень жаль.
– И это все, что ты можешь сказать? – В ее глазах заблестели слезы. – Только то, что тебе очень жаль?
– Сегодня вечером ты назвала меня лицемером, – напомнил Джерард. – Что еще ты хочешь от меня услышать?
– Твои доблестные фашисты прогнали ее и моего отца из их родного дома. – По щекам Мерседес покатились слезы. – Она умерла на руках у совершенно чужого человека.
– Ты все равно ничего не могла для нее сделать. – Он протянул ей бокал. – Выпей. Это тебе поможет.
Она двумя руками взяла бокал и, давясь, глотнула шипучей жидкости.
– Война отняла у меня все, Джерард. Все, что я когда-либо любила.
– От войны никто не выигрывает, – безразлично сказал Массагуэр.
– А ты выиграл! – с горечью закричала Мерседес. – Ты и эта свора бандитов, что собралась во дворце.
– Историю не остановить. И не надо тыкать мне в лицо своим горем. – В его глазах сверкнул гнев. – Во время войны я потерял жену и сына. Как бы тяжело тебе ни было, ты просто не можешь представить себе боль потери ребенка. А мне действительно очень жаль, – глядя ей в лицо, уже мягче произнес он. – Но, может, и лучше, что ее не стало.
– Я хочу поехать на ее могилу.
– Не может быть и речи, – отрезал Джерард. – Пусть мертвые хоронят мертвых.
– Я поеду.
– Нет, ты никуда не поедешь. – Он снова поднес к ее губам бокал. – И кончим об этом.
Она проглотила остатки бренди.
– Тебе ведь наплевать на нее, верно?
– Мне тоже осталось жить не так уж долго. И ты рано или поздно умрешь. Все мы рождаемся, чтобы умереть. Так что нечего притворяться, что мы собираемся жить вечно. А кроме того, твоя мать, Мерседес, значила для меня очень мало.
– Однако достаточно, чтобы ты ее трахнул! – Да скольких баб я перетрахал после Кончиты Баррантес! Пятьсот? Шестьсот? Я не испытывал к ним никаких нежных чувств, Мерседес. А с твоей матерью вообще больше возни было, чем удовольствия. Эти девственницы вечно сопротивляются, как бешеные.
Сначала Мерседес даже не поняла слов Джерарда. Затем она ошарашенно уставилась на него.
– Ты хочешь сказать… ты изнасиловал ее?
– Ну разумеется.
– Ты мне этого не говорил! Он пожал плечами.
– А что, это имеет какое-нибудь значение? У нее сдавило горло.
– Мерзавец!
– Мне было восемнадцать лет. Ей – на год или два меньше. Уверяю тебя, никто из нас не принял это близко к сердцу.
– Как же я тебя иногда ненавижу, – дрожащим голосом тихо проговорила Мерседес. – Так бы и убила тебя.
– Напомни мне, чтобы сегодня ночью я не поворачивался к тебе спиной. А то еще засадишь мне нож под ребра, – усмехнулся Джерард. – Неужели ты думала, что между мной и твоей матерью были какие-то нежные чувства?
– Мне казалось, вы испытывали хотя бы… взаимное влечение.
– Да она терпеть меня не могла.
– Потом да, я знаю. Но до этого…
– До этого ничего не было. Я встретил ее в поле, повалил, и мы разошлись в разные стороны. А потом появилась ты.
– Ты всех своих женщин насилуешь? – упавшим голосом спросила Мерседес. – Тебе это нравится?
– Только не надо хамить. – Большими пальцами Джерард вытер с ее щек слезы и наклонился, собираясь поцеловать.
– Не прикасайся ко мне. – Она отстранилась, а когда он попытался схватить ее за руки, стала отчаянно вырываться. – Не прикасайся ко мне!
Джерард с силой стиснул запястья Мерседес и, повернув ее лицом к себе, прошептал:
– Ты такая красивая.
– Я тебя ненавижу! – зло прошипела она.
Он засмеялся, обнажив ровный ряд белых зубов.
– Чепуха! Ты влюблена в меня с пятнадцати лет.
– Как ты можешь называть это любовью? – Она встала и подошла к камину. – Я знаю, что такое любовь. Любовь была у меня с Шоном. А это что-то совсем другое, что-то отвратительное…
Откинувшись на спинку кресла, Джерард со зловещим удовольствием в глазах наблюдал за ней.
– Не будь такой мелодраматичной, любовь моя. Лицо Мерседес было похоже на белую маску с темно-красными губами и горящими глазами – точь-в-точь как те, что были изображены на портрете, под которым она стояла.
– Зачем? Зачем тебе надо было делать это со мной?
– Ты так говоришь, будто ты здесь ни при чем.
– Я ни при чем, – взволнованно сказала она. – У меня не было выбора. Не было надежды…
Подавив зевок, Джерард взглянул на свои золотые часы.
– Давай не будем забывать, что я спас тебе жизнь, – лениво проговорил он. – Я вырвал тебя из лап солдат расстрельного взвода. От тебя остался один скелет. И я своими руками выходил тебя.
– Ты совратил меня, Джерард. Я еще не успела прийти в себя, когда ты меня изнасиловал. Так же, как изнасиловал мою мать. Я даже не могла сопротивляться. Ты что, думаешь, я тебя хотела? – В порыве отчаяния она ударила кулаком по каменной кладке камина. – Думаешь, я хотела стать любовницей собственного отца?
– Я смотрю на нас как на мужчину и женщину. А не как на отца и дочь.
– Но ведь ты действительно мой отец.
– В каком смысле? Только потому, что четверть века назад я трахнул одну из деревенских девчонок? Я не воспитывал тебя. Это делал сан-люкский кузнец. В истинном смысле этого слова он был твоим отцом. И он умер.
– Я всегда считала своим отцом тебя, – чуть слышно сказала Мерседес. – С того самого момента, как узнала правду.
Джерард встал и подошел к дорогому радиоприемнику в корпусе из орехового дерева, не спеша отыскал волну берлинского радио. Сладкий голос диктора представлял «блистательные страницы германской культуры» – скрипичный концерт Бетховена в исполнении оркестра Берлинской филармонии под руководством талантливого тридцатипятилетнего дирижера Герберта фон Караяна.
Из динамика полились величественные звуки вступления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102