И это после того как он собирался когда-то стать священником.
– Знаю я этих бывших священников, – подлила масла в огонь Чеккина. – Нет больше религии. Нет больше порядка на свете.
Задребезжал звонок рядом с буфетом и зажглась лампочка, обозначающая комнату синьорины Джузеппины. Мария быстро поднялась и вышла из кухни, в то время как слуги, оживленные предстоящей свадьбой адвоката, продолжали бурно ее обсуждать.
– У меня есть две вещи, – сказала при виде ее больная, – одна для тебя, а другая для Пациенцы.
– Для меня? – удивилась экономка.
– Правильнее сказать, для твоего сына, – Джузеппина протянула ей блестящую монету. – Это золотой маренго. Возьми для твоего малыша. Немного, конечно, но на что-нибудь ему пригодится.
– Но мне неудобно… – попыталась было отказаться Мария. Она рассказывала Джузеппине свою историю с Немезио, и та знала о ней почти все.
– Ты должна думать о своем будущем, – напомнила она Марии. – У тебя впереди еще целая жизнь. Все может случиться. Это у меня впереди ничего нет.
– Ну о чем вы говорите, – мягко укорила ее Мария.
– У тебя доброе сердце, – вздохнула Джузеппина. – И муж твой человек искренний. Он, как цыган, соткан из ветра. А ты Миланка, ты дочь земли. На мгновение ветер приласкал землю, и земля почувствовала себя счастливой. Но ветер улетел далеко – у ветра нет цели. А земля остается там, где питает свои корни.
– Благодарю вас, – сказала Мария, кладя в карман золотую монету. Она была для нее скорее талисманом, залогом привязанности, чем денежной единицей.
– А это, – снова начала больная, протягивая ей небольшой сверток, перевязанный золоченым шпагатом, – это мой свадебный подарок для Пациенцы. Отнеси его на виа Безана, прежде чем он уедет в Неаполь.
– Через час он его получит, – уверила Мария, поворачиваясь, чтобы уйти.
– Нет, не уходи пока, – сказала Джузеппина. – Посиди еще минутку со мной. – Ее руки, теперь свободные, беспокойно теребили простыню. – Знаешь, он хороший парень, этот Пациенца. Всю жизнь был такой рассудительный. А теперь, в тридцать лет, точно сошел с ума.
– Мне он тоже кажется хорошим человеком, – ограничилась замечанием Мария, которая обычно, не зная сути дела, не поддакивала никому.
– Это вне сомнения, – согласилась Джузеппина. – Но я себя спрашиваю, возможно ли, чтобы такой серьезный и положительный человек, как он… Даже если он имел несчастье родиться на Сицилии, – проявила она неистребимый дух сепаратизма, свойственный всем миланцам, – а потом переехал к нам, говорит на нашем языке, у него наши привычки и в то же время собирается жениться на какой-то особе, которую зовут Роза Эспозито. На театральной актрисе, неаполитанке. Была бы хоть Элеонорой Дузе, а то актриса на вторых ролях, которую в хорошем доме без него и не приняли бы.
– Но если они любят друг друга, – заметила Мария примирительным тоном. Ведь и сама она вышла за такого же чужака из Модены, как эта Роза из Неаполя, и к тому же бывшего циркача.
– Бедный Пациенца, – вздохнула Джузеппина. – Помоги ему бог. Вчера, когда он пришел навестить меня, у него на глазах были слезы. Знаешь, что я сказала ему? Я ему сказала: «Ты уверен, что делаешь разумный шаг? Ты вырос на моих глазах. Ты хороший парень. А какие партии ты мог бы иметь в Милане»! А он: «Увидишь, Джузеппина, она тебе понравится. Она добрая, моя Роза». Потом, когда он ушел, мой брат сказал, что если она по нраву ему, то должна понравиться и нам. Однако я знаю Чезаре – он в этом не уверен.
– А может, они все-таки будут счастливы, – высказала предположение Мария. – Адвокат Миммо Скалья богат, а когда есть деньги, многое устраивается само собой. – Ей самой эта свадьба, которая так заботила Джузеппину, представлялась сказкой о балерине и принце. И, увы, эта сказка была совсем не похожа на ту, героиней которой она стала сама, – сказку о недоучившейся модистке и легкомысленном циркаче.
– Ты, верно, думаешь о муже? – удивила ее своей проницательностью Джузеппина.
– Да, – призналась грустно она.
– Ты вышла замуж за бродягу, и он остался бы бродягой даже с деньгами. Ты все равно была бы несчастлива с ним.
– Теперь, – стряхнув с себя грусть и задумчивость, сказала Мария, – об этом уже бесполезно жалеть. Надо думать о будущем.
– Вот это другой разговор. Послушай, Мария, – доверительно сказала ей Джузеппина, приподнявшись немного на кровати. – После венчания Пациенца с женой поедут в свадебное путешествие в Америку. Он воспользуется медовым месяцем, чтобы выполнить там кое-какие поручения моего брата. Когда они вернутся, меня уже может не быть.
– Ну о чем вы думаете? – возмутилась Мария, говоря это с улыбкой, чтобы ободрить ее и отвлечь от тяжелых мыслей. – Вам в последнее время стало получше.
– Не знаю, не знаю. Но если я все-таки окажусь права и мой брат пригласит молодоженов на обед, посмотри, чтобы все было как следует. Ты должна заменить меня. Ты ведь знаешь теперь все о доме, о наших привычках, о привычках синьора Чезаре. – В первый раз она назвала его так.
– Но вам сейчас гораздо лучше, – продолжала настаивать Мария. – А с наступлением лета дела пойдут на поправку. Вы будете сами принимать гостей. Я же только экономка в доме Больдрани.
– Тебе придется заменить меня, – настаивала больная. – У тебя есть все задатки для этого. Ты хорошей породы.
В ту же ночь Джузеппина умерла. Утром Мария нашла ее с закрытыми глазами, лежащей, опершись на подушки, с таким спокойным выражением лица, словно ото сна она незаметно перешла в вечность. Ее похоронили на кладбище Караваджо в семейной усыпальнице, не уступающей своим великолепием семейной капелле графов Казати.
Глава 9
– И ты собираешься просветить меня? – бросил Чезаре, охлаждая пыл своего собеседника.
– Просто нам есть чему поучиться у них, – сказал Пациенца, который вернулся из Америки ярым энтузиастом менеджмента. Он достал из коробки американскую сигарету с резким ароматом и закурил, с удовольствием затянувшись ею.
– Слишком вонючая, – отозвался Чезаре о ней, берясь за свои любимые «Македонии» с золоченым мундштуком. – Эти сигареты годятся только для самих американцев. Как и разговоры о тонкостях менеджмента. – Он сидел, как всегда, за своим красивым письменным столом в кожаном кресле, но на нем был нарядный синий костюм и, что поразительно, с легкомысленным цветочком в петлице.
– Мы не промышленники в американском, английском или немецком смысле этого слова, – продолжил свою мысль Больдрани. – Мы производители. Кто-то выпускает обувь, кто-то ткани, кто-то пушки, кто-то сыры. Мы производим дома. Покупаем земли, продаем земли. Если я начну сейчас искать лучшие материалы, которых, вполне вероятно, и не найду, если увлекусь прогрессивными технологиями, – я пропал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
– Знаю я этих бывших священников, – подлила масла в огонь Чеккина. – Нет больше религии. Нет больше порядка на свете.
Задребезжал звонок рядом с буфетом и зажглась лампочка, обозначающая комнату синьорины Джузеппины. Мария быстро поднялась и вышла из кухни, в то время как слуги, оживленные предстоящей свадьбой адвоката, продолжали бурно ее обсуждать.
– У меня есть две вещи, – сказала при виде ее больная, – одна для тебя, а другая для Пациенцы.
– Для меня? – удивилась экономка.
– Правильнее сказать, для твоего сына, – Джузеппина протянула ей блестящую монету. – Это золотой маренго. Возьми для твоего малыша. Немного, конечно, но на что-нибудь ему пригодится.
– Но мне неудобно… – попыталась было отказаться Мария. Она рассказывала Джузеппине свою историю с Немезио, и та знала о ней почти все.
– Ты должна думать о своем будущем, – напомнила она Марии. – У тебя впереди еще целая жизнь. Все может случиться. Это у меня впереди ничего нет.
– Ну о чем вы говорите, – мягко укорила ее Мария.
– У тебя доброе сердце, – вздохнула Джузеппина. – И муж твой человек искренний. Он, как цыган, соткан из ветра. А ты Миланка, ты дочь земли. На мгновение ветер приласкал землю, и земля почувствовала себя счастливой. Но ветер улетел далеко – у ветра нет цели. А земля остается там, где питает свои корни.
– Благодарю вас, – сказала Мария, кладя в карман золотую монету. Она была для нее скорее талисманом, залогом привязанности, чем денежной единицей.
– А это, – снова начала больная, протягивая ей небольшой сверток, перевязанный золоченым шпагатом, – это мой свадебный подарок для Пациенцы. Отнеси его на виа Безана, прежде чем он уедет в Неаполь.
– Через час он его получит, – уверила Мария, поворачиваясь, чтобы уйти.
– Нет, не уходи пока, – сказала Джузеппина. – Посиди еще минутку со мной. – Ее руки, теперь свободные, беспокойно теребили простыню. – Знаешь, он хороший парень, этот Пациенца. Всю жизнь был такой рассудительный. А теперь, в тридцать лет, точно сошел с ума.
– Мне он тоже кажется хорошим человеком, – ограничилась замечанием Мария, которая обычно, не зная сути дела, не поддакивала никому.
– Это вне сомнения, – согласилась Джузеппина. – Но я себя спрашиваю, возможно ли, чтобы такой серьезный и положительный человек, как он… Даже если он имел несчастье родиться на Сицилии, – проявила она неистребимый дух сепаратизма, свойственный всем миланцам, – а потом переехал к нам, говорит на нашем языке, у него наши привычки и в то же время собирается жениться на какой-то особе, которую зовут Роза Эспозито. На театральной актрисе, неаполитанке. Была бы хоть Элеонорой Дузе, а то актриса на вторых ролях, которую в хорошем доме без него и не приняли бы.
– Но если они любят друг друга, – заметила Мария примирительным тоном. Ведь и сама она вышла за такого же чужака из Модены, как эта Роза из Неаполя, и к тому же бывшего циркача.
– Бедный Пациенца, – вздохнула Джузеппина. – Помоги ему бог. Вчера, когда он пришел навестить меня, у него на глазах были слезы. Знаешь, что я сказала ему? Я ему сказала: «Ты уверен, что делаешь разумный шаг? Ты вырос на моих глазах. Ты хороший парень. А какие партии ты мог бы иметь в Милане»! А он: «Увидишь, Джузеппина, она тебе понравится. Она добрая, моя Роза». Потом, когда он ушел, мой брат сказал, что если она по нраву ему, то должна понравиться и нам. Однако я знаю Чезаре – он в этом не уверен.
– А может, они все-таки будут счастливы, – высказала предположение Мария. – Адвокат Миммо Скалья богат, а когда есть деньги, многое устраивается само собой. – Ей самой эта свадьба, которая так заботила Джузеппину, представлялась сказкой о балерине и принце. И, увы, эта сказка была совсем не похожа на ту, героиней которой она стала сама, – сказку о недоучившейся модистке и легкомысленном циркаче.
– Ты, верно, думаешь о муже? – удивила ее своей проницательностью Джузеппина.
– Да, – призналась грустно она.
– Ты вышла замуж за бродягу, и он остался бы бродягой даже с деньгами. Ты все равно была бы несчастлива с ним.
– Теперь, – стряхнув с себя грусть и задумчивость, сказала Мария, – об этом уже бесполезно жалеть. Надо думать о будущем.
– Вот это другой разговор. Послушай, Мария, – доверительно сказала ей Джузеппина, приподнявшись немного на кровати. – После венчания Пациенца с женой поедут в свадебное путешествие в Америку. Он воспользуется медовым месяцем, чтобы выполнить там кое-какие поручения моего брата. Когда они вернутся, меня уже может не быть.
– Ну о чем вы думаете? – возмутилась Мария, говоря это с улыбкой, чтобы ободрить ее и отвлечь от тяжелых мыслей. – Вам в последнее время стало получше.
– Не знаю, не знаю. Но если я все-таки окажусь права и мой брат пригласит молодоженов на обед, посмотри, чтобы все было как следует. Ты должна заменить меня. Ты ведь знаешь теперь все о доме, о наших привычках, о привычках синьора Чезаре. – В первый раз она назвала его так.
– Но вам сейчас гораздо лучше, – продолжала настаивать Мария. – А с наступлением лета дела пойдут на поправку. Вы будете сами принимать гостей. Я же только экономка в доме Больдрани.
– Тебе придется заменить меня, – настаивала больная. – У тебя есть все задатки для этого. Ты хорошей породы.
В ту же ночь Джузеппина умерла. Утром Мария нашла ее с закрытыми глазами, лежащей, опершись на подушки, с таким спокойным выражением лица, словно ото сна она незаметно перешла в вечность. Ее похоронили на кладбище Караваджо в семейной усыпальнице, не уступающей своим великолепием семейной капелле графов Казати.
Глава 9
– И ты собираешься просветить меня? – бросил Чезаре, охлаждая пыл своего собеседника.
– Просто нам есть чему поучиться у них, – сказал Пациенца, который вернулся из Америки ярым энтузиастом менеджмента. Он достал из коробки американскую сигарету с резким ароматом и закурил, с удовольствием затянувшись ею.
– Слишком вонючая, – отозвался Чезаре о ней, берясь за свои любимые «Македонии» с золоченым мундштуком. – Эти сигареты годятся только для самих американцев. Как и разговоры о тонкостях менеджмента. – Он сидел, как всегда, за своим красивым письменным столом в кожаном кресле, но на нем был нарядный синий костюм и, что поразительно, с легкомысленным цветочком в петлице.
– Мы не промышленники в американском, английском или немецком смысле этого слова, – продолжил свою мысль Больдрани. – Мы производители. Кто-то выпускает обувь, кто-то ткани, кто-то пушки, кто-то сыры. Мы производим дома. Покупаем земли, продаем земли. Если я начну сейчас искать лучшие материалы, которых, вполне вероятно, и не найду, если увлекусь прогрессивными технологиями, – я пропал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123