В этой абсолютной пустоте я чувствовала себя хорошо, как никогда.
– Глупости! – резко оборвала внучку Роза. – Никогда не слышала подобной ерунды и слышать не желаю.
Голос старой женщины звенел – Роза дала волю возмущению.
– Ну вот, теперь я тебя узнаю, – с вымученной улыбкой произнесла Глория. – Не забудь, ты не должна меня утомлять, – иронически добавила девушка, намекая на рекомендации врача.
– Ладно, оставим пока, – сдалась бабушка.
Роза неотрывно смотрела на тонкий строгий профиль внучки, в ее огромные глубокие глаза, в которых еще таились мятежные отблески. А мягкие трепетные линии рта, казалось, дышали нежностью.
– Ты меня простила?
– Еще спрашиваешь!
Роза сделала вид, что рассердилась.
Ей показалось, будто жизнь вернулась в обычное русло и попытка самоубийства Глории – всего лишь дикая нелепость.
– Тебе тоже надо бы отдохнуть, – участливо заметила Глория.
– У тебя совета не спрашивают! – оборвала ее Роза.
– Да уж, конечно! – усмехнулась Глория.
В ней странно перемешалась кровь Дуньяни, уроженцев Ломбардии, сицилийцев Летициа и американцев Монро, среди предков которых были краснокожие. В двадцать шесть лет она имела диплом филолога, множество друзей по всему миру и титул княгини, полученный после бракосочетания с Консалво Брандолини дель Рио. Ею восхищались, и ей завидовали. И вот эта счастливица оказалась в реанимационном отделении, и ее чудом спасли.
– Неужели тебе так невмоготу? – спросила Роза, стараясь не выдать собственного волнения. – Неужели тебе так трудно жить?
– Этому ремеслу я еще не научилась.
– Опять слова! – рассердилась бабушка. – И где ты их только набралась! Не то чтобы нам выпала лучшая в мире участь, но жизнь-то Бог дал всего одну…
Глория устало смежила веки и отвернулась: что бы она ни сказала, все прозвучало бы фальшиво. Появилась медсестра – предупредить Розу, что пора уходить. Но, увидев, как безмолвно страдают обе женщины, осторожно прикрыла дверь.
– Как же я не заметила, что с тобой происходит? – вздохнула Роза.
– Я оказалась хитрей: мне удалось скрыть, а тебе не удалось обнаружить, – иронично заметила Глория, посмотрев бабушке в глаза.
– Именно это меня и тревожит…
– Думаешь, если бы ты догадалась, то смогла бы повлиять на меня?
Глория усмехнулась, в словах ее чувствовался вызов.
– Моя жизнь принадлежит мне! – резко произнесла она. Но тут же добавила: – К несчастью, мне…
И она отвернулась, прячась лицом в подушки.
Роза старалась подыскать нужные слова, уместные в такую минуту, но слова не находились, и она остро ощутила свою беспомощность. Ее обступали призраки прошлого, неуловимые и мучительные. Душевные силы, что когда-то помогали Розе пережить тяжелые моменты, теперь оставили ее. Она стара, безнадежно стара. Всего лишь снисходительная улыбка внучки развеяла иллюзии бабушки, считавшей себя сильной и могущественной.
Роза попыталась сделать Глории внушение:
– Глория, ты женщина, тебе уже двадцать шесть. У меня в твоем возрасте было двое сыновей…
Перед глазами Розы встали ее дети: крепкие, красивые мальчики. Эти воспоминания придали ей сил, но она тут же отбросила их и обратилась к внучке с суровыми словами:
– Ты живешь как во сне. Я считала тебя взрослой женщиной, да, видно, ошибалась.
Глаза Розы гневно сверкали, лицо пылало от негодования.
– Ты что думаешь, жизнь – это волшебная сказка?
– Ничего я не думаю… – робко возразила Глория.
– Конечно! Малейшая трудность – и тебе хочется уйти, хлопнув дверью. Но жизнь несется, как скорый поезд. На ходу не выскочишь… И не забудь, я тоже в этом поезде!
– Прости, бабушка…
Голос Глории звучал мягче.
– И я когда-то жила в розовом тумане, – не унималась Роза, – и я верила, что жизнь – прекрасный цветок, распустившийся для меня. Когда ты молода, тебе кажется, что только сорви его – и на твой век хватит этой живой благоуханной прелести. И ты осторожно прячешь цветок в ладонях, вдыхая его аромат, с закрытыми глазами, со счастливой улыбкой умиления… – Голос Розы срывался от волнения. – А когда раскроешь ладони, оказывается, твой прекрасный цветок завял; лепестки засохли и опали, развеялось благоухание. И ты держишь в руках что-то жалкое… Тогда тебя охватывает горечь, горечь утраченных иллюзий. Все существо твое рвется к этому цветку, а его уже нет. Но душевный порыв остается, остается до самого заката жизни, если, конечно, тебя не унесет в могилу раньше времени несчастный случай или безжалостная болезнь. Однако жизнь иногда дает нам утешение, спасая от безнадежности. Ты, например, мое спасение; ты вознаграждаешь меня за страдания. Где-то в этом необъятном мире есть утешение и для тебя, и ты его непременно найдешь.
Роза говорила искренне; последние слова она произнесла тихо и печально. Глория молча слушала бабушку.
– Все именно так, – продолжала Роза. – Ты искала смерти, потому как решила, будто тебя в жизни уже ничего не ждет. А ведь ты еще и не срывала свой прекрасный цветок!
Слушая бабушку, Глория ощутила, как глубоко одиночество старой женщины, которую считали всемогущей.
– Наверное, мы обе сегодня кое-что поняли, – произнесла она.
– Надеюсь, – грустно откликнулась Роза.
И печаль бабушки, словно в зеркале, отразилась в глазах внучки.
– Да, – вздохнула Роза, – в моем прошлом довольно тайн, несбывшихся желаний и утраченных грез. Сердце мое переполнено тоской, дорогая…
Никогда Глория не видела Розу Летициа такой – признания бабушки никак не соотносились с привычным для нее обликом главы семейства.
– Я сожалею… – произнесла Глория, то ли имея в виду свой безрассудный поступок, то ли неизвестные доселе страницы жизни Розы, что так неожиданно открылись ей.
– Ну, хватит, – отрезала Роза и, нажав кнопку, развернула кресло-каталку к огромному окну. Она не хотела, чтобы внучка заметила нахлынувшие слезы.
Роза сдвинула кремовую нейлоновую занавеску и взглянула на огни города. Ее затуманенному взору они казались колеблющимся пламенем свечей на фоне черных крыш и блестящего от дождя асфальта. На колокольне церквушки рядом с клиникой пробили часы. Синьора Роза нахохлилась в кресле. Никогда еще Глория не чувствовала, что бабушка так дорога ей.
В дверях показалась медсестра, из-за ее спины выглядывала вторая.
– Извините, – вполголоса, но твердо произнесла сестра, – надо сделать укол, а потом синьоре лучше отдохнуть.
Роза Летициа энергично высморкалась. К ней вернулась обычная уверенность.
– Ухожу! – заявила она и властно добавила, двигаясь к дверям: – Следите как следует за моей внучкой, а то не сносить вам головы!
Глава 3
Олимпия проверила температуру воды в ванне и осторожно подложила под голову синьоре Розе резиновую, обшитую губкой подушечку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
– Глупости! – резко оборвала внучку Роза. – Никогда не слышала подобной ерунды и слышать не желаю.
Голос старой женщины звенел – Роза дала волю возмущению.
– Ну вот, теперь я тебя узнаю, – с вымученной улыбкой произнесла Глория. – Не забудь, ты не должна меня утомлять, – иронически добавила девушка, намекая на рекомендации врача.
– Ладно, оставим пока, – сдалась бабушка.
Роза неотрывно смотрела на тонкий строгий профиль внучки, в ее огромные глубокие глаза, в которых еще таились мятежные отблески. А мягкие трепетные линии рта, казалось, дышали нежностью.
– Ты меня простила?
– Еще спрашиваешь!
Роза сделала вид, что рассердилась.
Ей показалось, будто жизнь вернулась в обычное русло и попытка самоубийства Глории – всего лишь дикая нелепость.
– Тебе тоже надо бы отдохнуть, – участливо заметила Глория.
– У тебя совета не спрашивают! – оборвала ее Роза.
– Да уж, конечно! – усмехнулась Глория.
В ней странно перемешалась кровь Дуньяни, уроженцев Ломбардии, сицилийцев Летициа и американцев Монро, среди предков которых были краснокожие. В двадцать шесть лет она имела диплом филолога, множество друзей по всему миру и титул княгини, полученный после бракосочетания с Консалво Брандолини дель Рио. Ею восхищались, и ей завидовали. И вот эта счастливица оказалась в реанимационном отделении, и ее чудом спасли.
– Неужели тебе так невмоготу? – спросила Роза, стараясь не выдать собственного волнения. – Неужели тебе так трудно жить?
– Этому ремеслу я еще не научилась.
– Опять слова! – рассердилась бабушка. – И где ты их только набралась! Не то чтобы нам выпала лучшая в мире участь, но жизнь-то Бог дал всего одну…
Глория устало смежила веки и отвернулась: что бы она ни сказала, все прозвучало бы фальшиво. Появилась медсестра – предупредить Розу, что пора уходить. Но, увидев, как безмолвно страдают обе женщины, осторожно прикрыла дверь.
– Как же я не заметила, что с тобой происходит? – вздохнула Роза.
– Я оказалась хитрей: мне удалось скрыть, а тебе не удалось обнаружить, – иронично заметила Глория, посмотрев бабушке в глаза.
– Именно это меня и тревожит…
– Думаешь, если бы ты догадалась, то смогла бы повлиять на меня?
Глория усмехнулась, в словах ее чувствовался вызов.
– Моя жизнь принадлежит мне! – резко произнесла она. Но тут же добавила: – К несчастью, мне…
И она отвернулась, прячась лицом в подушки.
Роза старалась подыскать нужные слова, уместные в такую минуту, но слова не находились, и она остро ощутила свою беспомощность. Ее обступали призраки прошлого, неуловимые и мучительные. Душевные силы, что когда-то помогали Розе пережить тяжелые моменты, теперь оставили ее. Она стара, безнадежно стара. Всего лишь снисходительная улыбка внучки развеяла иллюзии бабушки, считавшей себя сильной и могущественной.
Роза попыталась сделать Глории внушение:
– Глория, ты женщина, тебе уже двадцать шесть. У меня в твоем возрасте было двое сыновей…
Перед глазами Розы встали ее дети: крепкие, красивые мальчики. Эти воспоминания придали ей сил, но она тут же отбросила их и обратилась к внучке с суровыми словами:
– Ты живешь как во сне. Я считала тебя взрослой женщиной, да, видно, ошибалась.
Глаза Розы гневно сверкали, лицо пылало от негодования.
– Ты что думаешь, жизнь – это волшебная сказка?
– Ничего я не думаю… – робко возразила Глория.
– Конечно! Малейшая трудность – и тебе хочется уйти, хлопнув дверью. Но жизнь несется, как скорый поезд. На ходу не выскочишь… И не забудь, я тоже в этом поезде!
– Прости, бабушка…
Голос Глории звучал мягче.
– И я когда-то жила в розовом тумане, – не унималась Роза, – и я верила, что жизнь – прекрасный цветок, распустившийся для меня. Когда ты молода, тебе кажется, что только сорви его – и на твой век хватит этой живой благоуханной прелести. И ты осторожно прячешь цветок в ладонях, вдыхая его аромат, с закрытыми глазами, со счастливой улыбкой умиления… – Голос Розы срывался от волнения. – А когда раскроешь ладони, оказывается, твой прекрасный цветок завял; лепестки засохли и опали, развеялось благоухание. И ты держишь в руках что-то жалкое… Тогда тебя охватывает горечь, горечь утраченных иллюзий. Все существо твое рвется к этому цветку, а его уже нет. Но душевный порыв остается, остается до самого заката жизни, если, конечно, тебя не унесет в могилу раньше времени несчастный случай или безжалостная болезнь. Однако жизнь иногда дает нам утешение, спасая от безнадежности. Ты, например, мое спасение; ты вознаграждаешь меня за страдания. Где-то в этом необъятном мире есть утешение и для тебя, и ты его непременно найдешь.
Роза говорила искренне; последние слова она произнесла тихо и печально. Глория молча слушала бабушку.
– Все именно так, – продолжала Роза. – Ты искала смерти, потому как решила, будто тебя в жизни уже ничего не ждет. А ведь ты еще и не срывала свой прекрасный цветок!
Слушая бабушку, Глория ощутила, как глубоко одиночество старой женщины, которую считали всемогущей.
– Наверное, мы обе сегодня кое-что поняли, – произнесла она.
– Надеюсь, – грустно откликнулась Роза.
И печаль бабушки, словно в зеркале, отразилась в глазах внучки.
– Да, – вздохнула Роза, – в моем прошлом довольно тайн, несбывшихся желаний и утраченных грез. Сердце мое переполнено тоской, дорогая…
Никогда Глория не видела Розу Летициа такой – признания бабушки никак не соотносились с привычным для нее обликом главы семейства.
– Я сожалею… – произнесла Глория, то ли имея в виду свой безрассудный поступок, то ли неизвестные доселе страницы жизни Розы, что так неожиданно открылись ей.
– Ну, хватит, – отрезала Роза и, нажав кнопку, развернула кресло-каталку к огромному окну. Она не хотела, чтобы внучка заметила нахлынувшие слезы.
Роза сдвинула кремовую нейлоновую занавеску и взглянула на огни города. Ее затуманенному взору они казались колеблющимся пламенем свечей на фоне черных крыш и блестящего от дождя асфальта. На колокольне церквушки рядом с клиникой пробили часы. Синьора Роза нахохлилась в кресле. Никогда еще Глория не чувствовала, что бабушка так дорога ей.
В дверях показалась медсестра, из-за ее спины выглядывала вторая.
– Извините, – вполголоса, но твердо произнесла сестра, – надо сделать укол, а потом синьоре лучше отдохнуть.
Роза Летициа энергично высморкалась. К ней вернулась обычная уверенность.
– Ухожу! – заявила она и властно добавила, двигаясь к дверям: – Следите как следует за моей внучкой, а то не сносить вам головы!
Глава 3
Олимпия проверила температуру воды в ванне и осторожно подложила под голову синьоре Розе резиновую, обшитую губкой подушечку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107