А он ездил в командировки в "горячие точки", туда, где часто было больше мертвых, чем живых, со своей клеенчатой сумкой или с матерчатой авоськой, какой-то немыслимо беззащитной на фоне гор, с которых стреляют - и попадают.
На его глазах в воздухе расстреляли самолет. Человек, который в те дни оказался с ним в одном номере гостиницы, рассказывал мне: Дима собирался "сменить тему". Ну не мог он, я точно знаю, смотреть на войну глазами бытописателя. В его архиве вперемешку с фотографиями старых церквей лежат фотографии убитых, обезображенных людей. Неизбежно одно из двух явлений должно было взять в нем верх. Война должна была проиграть. Но я думаю, что желание рассказать правду о невоенных маневрах военных людей, о неслыханном воровстве и казно-крадстве держало его в плену на самых жестких условиях. Кстати, именно у Димы дома, среди скромных вещей, именно только там и можно себе представить, как это безудержное лихоимство не давало ему "выйти из темы".
За что его убили?
Боялись, что опубликует документы, станут известны факты, такой-то, мол, защитник отечества вывез столько-то возов импортной техники, уволок столько-то мешков валюты, обтянул кожей белого носорога столько-то автомобилей, дрался до последней капли крови за генеральскую дачу на лужайке в 20 гектаров? Да можно ли поверить в такую робость? Каких только документов не публиковали, каких только имен не называли - ни у кого из разоблаченных даже легкий насморк не начался. Военачальники перекликаются с трибун: были или не были у Холодова секретные документы о том, как разворовали солдатский хлеб, предали и продали солдат России? Да полно звенеть эполетами. Нет таких слов и нет таких фактов, которыми можно смутить наших воров.
Его убили ПРОСТО ТАК. Просто взяли и убили.
О Грачеве хочу сказать особо, не в строку, чтобы даже так он не соприкоснулся с Димой. Монтескье в "Духе законов" поясняет: "Честь не может быть принципом деспотических государств: там все люди равны и потому не могут превозноситься друг над другом; там все люди рабы и потому не могут превозноситься ни над чем. Может ли деспот потерпеть её в своем государстве? Она полагает свою славу в презрении к жизни, а вся сила деспота только в том, что он может лишить жизни. Как она сама могла бы стерпеть деспота?"
История российского офицерства вряд ли знает ещё один подобный случай - когда высший среди высших военачальников позволил бы себе стерпеть неисчислимое множество оскорбительных подозрений и не ответил на это поступком, единственно возможным. Отставкой. Обоснованные и тем более необоснованные подозрения равно должны быть непереносимы для первого среди воинов. Так долго уговаривать себя и других насчет того, что попадает в глаза только божья роса...
Что же касается Алексея Ильюшенко, исполняющего обязанности генерального прокурора, он прямо так и говорит: "К сожалению, ничего, кроме оскорблений, я в этих публикациях не вижу. Фактуры там нет". То есть сейчас все, что будет и уже было опубликовано о воровстве и коррупции в ЗГВ, оценивается исключительно в соотношении с остротой зрения нашего почти уже генерального прокурора. Видит он или не видит. Лежит перед ним документ, в нем - факты, но если человек не видит, кто виноват?
Несмотря, однако, на плохое зрение, слух у Ильюшенко хороший. Впрочем, как очкарик с большим стажем подтверждаю: чем человек хуже видит, тем лучше слышит. И вот президент говорит: убийц Холодова надо найти, а почти генеральный прокурор отвечает: да, это дело необходимо расследовать. И расследуем. И положим президенту под елку.
То есть ЭТО ДЕЛО необходимо расследовать, потому что нужно. Генеральная прокуратура до потолка завалена делами, куда более простыми с профессиональной точки зрения, но их расследовать не так нужно, ну и все. Только нам ведь небезразлично, кого предъявят в качестве подозреваемого или подозреваемых. В убийстве отца Александра Меня давно сознался человек, совершивший много убийств. Еще одно ему не помешает - пока контора пишет, он жив. Правда, он понятия не имеет, где именно произошло убийство, но работа кипит. Не так ли она кипит и в нашем случае? У нас может не быть лекарств, колбасы, исподнего - со стрелочниками перебоев не было никогда.
...Димина мама показала мне тетрадку, в которой он делал записи. Не дневниковые, а от случая к случаю. Я не в силах была даже перелистать её. Точно я без его ведома копаюсь в его вещах. Я решила, что открою её наугад и несколько строчек, какие попадутся на глаза, приму как подсказку от него - нам. Вот эти строчки: "Вообще, читатель, представляете ли вы, во сколько сейчас обойдется строительство воздушного замка?"
... Уже совсем на прощание Димина мама сказала:
- Никак не могу найти, хотела показать вам фотографию. Знаете, есть такой храм Покрова на Нерли. Он стоит на берегу озера. И вода в озере редко бывает совершенно неподвижной. А Димка сфотографировал отражение храма в озере, случилось ему увидеть такую зеркальную гладь...
Я вскочила, будто меня кто-то в спину толкнул. Кричу: "Так ведь про храм-то Покрова!.."
Прямо за руку её схватила. А Зоя Александровна улыбнулась Диминой улыбкой и сказала так спокойно и тихо: "Так всегда бывает, когда про человека все время думаешь..."
СЫЩИК
Уговаривала три дня. Уже начала злиться. По какой причине начальник 12-го отдела МУРа по расследованию заказных убийств так упорно отказывается от публикации в газете? Нет - и точка. И только когда я обиделась, он, из уважения к нашей старой дружбе, смягчился. Мы долго разговаривали в его кабинете. Меняя кассету в диктофоне, огрызнулась: за такие рабочие условия мне надо премию назначить. Какие, говорит, условия? Да вот именно никаких. Каждую минуту звонит телефон. Причем он снимает трубку, слушает, что ему говорят, и на его лице отражается тщательно маскируемое желание запереть меня в шкафу и поговорить без посторонних. Потом кто-то влетает в кабинет. Потом опять. Потом он говорит сразу по двум телефонам. Потом заходит разгоряченный мужчина и, осторожно выбирая выражения, говорит, что нужно сменить человека, который уже сутки не жрамши, не спамши сидит в засаде на чердаке. Цхай поднимает на него глаза. Тот с лёта разворачивается со словами: понял, Ильич, понял...
Прочел он то, что у меня получилось, завизировал, а на другой день звонит с утра: срочно приезжайте в МУР и не забудьте статью. Я прилетела на такси. Он вынул из ящика толстый красный фломастер и вычеркнул из моей статьи все, что касалось его персоны, и все его частные рассуждения о работе в МУРе. То есть ровно половину. И, чтобы мне уж окончательно все стало понятно, добавил, что не будет фотографироваться.
По-настоящему мы познакомились с ним через несколько дней после того, как задержали Удава, то есть осенью 1992 года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
На его глазах в воздухе расстреляли самолет. Человек, который в те дни оказался с ним в одном номере гостиницы, рассказывал мне: Дима собирался "сменить тему". Ну не мог он, я точно знаю, смотреть на войну глазами бытописателя. В его архиве вперемешку с фотографиями старых церквей лежат фотографии убитых, обезображенных людей. Неизбежно одно из двух явлений должно было взять в нем верх. Война должна была проиграть. Но я думаю, что желание рассказать правду о невоенных маневрах военных людей, о неслыханном воровстве и казно-крадстве держало его в плену на самых жестких условиях. Кстати, именно у Димы дома, среди скромных вещей, именно только там и можно себе представить, как это безудержное лихоимство не давало ему "выйти из темы".
За что его убили?
Боялись, что опубликует документы, станут известны факты, такой-то, мол, защитник отечества вывез столько-то возов импортной техники, уволок столько-то мешков валюты, обтянул кожей белого носорога столько-то автомобилей, дрался до последней капли крови за генеральскую дачу на лужайке в 20 гектаров? Да можно ли поверить в такую робость? Каких только документов не публиковали, каких только имен не называли - ни у кого из разоблаченных даже легкий насморк не начался. Военачальники перекликаются с трибун: были или не были у Холодова секретные документы о том, как разворовали солдатский хлеб, предали и продали солдат России? Да полно звенеть эполетами. Нет таких слов и нет таких фактов, которыми можно смутить наших воров.
Его убили ПРОСТО ТАК. Просто взяли и убили.
О Грачеве хочу сказать особо, не в строку, чтобы даже так он не соприкоснулся с Димой. Монтескье в "Духе законов" поясняет: "Честь не может быть принципом деспотических государств: там все люди равны и потому не могут превозноситься друг над другом; там все люди рабы и потому не могут превозноситься ни над чем. Может ли деспот потерпеть её в своем государстве? Она полагает свою славу в презрении к жизни, а вся сила деспота только в том, что он может лишить жизни. Как она сама могла бы стерпеть деспота?"
История российского офицерства вряд ли знает ещё один подобный случай - когда высший среди высших военачальников позволил бы себе стерпеть неисчислимое множество оскорбительных подозрений и не ответил на это поступком, единственно возможным. Отставкой. Обоснованные и тем более необоснованные подозрения равно должны быть непереносимы для первого среди воинов. Так долго уговаривать себя и других насчет того, что попадает в глаза только божья роса...
Что же касается Алексея Ильюшенко, исполняющего обязанности генерального прокурора, он прямо так и говорит: "К сожалению, ничего, кроме оскорблений, я в этих публикациях не вижу. Фактуры там нет". То есть сейчас все, что будет и уже было опубликовано о воровстве и коррупции в ЗГВ, оценивается исключительно в соотношении с остротой зрения нашего почти уже генерального прокурора. Видит он или не видит. Лежит перед ним документ, в нем - факты, но если человек не видит, кто виноват?
Несмотря, однако, на плохое зрение, слух у Ильюшенко хороший. Впрочем, как очкарик с большим стажем подтверждаю: чем человек хуже видит, тем лучше слышит. И вот президент говорит: убийц Холодова надо найти, а почти генеральный прокурор отвечает: да, это дело необходимо расследовать. И расследуем. И положим президенту под елку.
То есть ЭТО ДЕЛО необходимо расследовать, потому что нужно. Генеральная прокуратура до потолка завалена делами, куда более простыми с профессиональной точки зрения, но их расследовать не так нужно, ну и все. Только нам ведь небезразлично, кого предъявят в качестве подозреваемого или подозреваемых. В убийстве отца Александра Меня давно сознался человек, совершивший много убийств. Еще одно ему не помешает - пока контора пишет, он жив. Правда, он понятия не имеет, где именно произошло убийство, но работа кипит. Не так ли она кипит и в нашем случае? У нас может не быть лекарств, колбасы, исподнего - со стрелочниками перебоев не было никогда.
...Димина мама показала мне тетрадку, в которой он делал записи. Не дневниковые, а от случая к случаю. Я не в силах была даже перелистать её. Точно я без его ведома копаюсь в его вещах. Я решила, что открою её наугад и несколько строчек, какие попадутся на глаза, приму как подсказку от него - нам. Вот эти строчки: "Вообще, читатель, представляете ли вы, во сколько сейчас обойдется строительство воздушного замка?"
... Уже совсем на прощание Димина мама сказала:
- Никак не могу найти, хотела показать вам фотографию. Знаете, есть такой храм Покрова на Нерли. Он стоит на берегу озера. И вода в озере редко бывает совершенно неподвижной. А Димка сфотографировал отражение храма в озере, случилось ему увидеть такую зеркальную гладь...
Я вскочила, будто меня кто-то в спину толкнул. Кричу: "Так ведь про храм-то Покрова!.."
Прямо за руку её схватила. А Зоя Александровна улыбнулась Диминой улыбкой и сказала так спокойно и тихо: "Так всегда бывает, когда про человека все время думаешь..."
СЫЩИК
Уговаривала три дня. Уже начала злиться. По какой причине начальник 12-го отдела МУРа по расследованию заказных убийств так упорно отказывается от публикации в газете? Нет - и точка. И только когда я обиделась, он, из уважения к нашей старой дружбе, смягчился. Мы долго разговаривали в его кабинете. Меняя кассету в диктофоне, огрызнулась: за такие рабочие условия мне надо премию назначить. Какие, говорит, условия? Да вот именно никаких. Каждую минуту звонит телефон. Причем он снимает трубку, слушает, что ему говорят, и на его лице отражается тщательно маскируемое желание запереть меня в шкафу и поговорить без посторонних. Потом кто-то влетает в кабинет. Потом опять. Потом он говорит сразу по двум телефонам. Потом заходит разгоряченный мужчина и, осторожно выбирая выражения, говорит, что нужно сменить человека, который уже сутки не жрамши, не спамши сидит в засаде на чердаке. Цхай поднимает на него глаза. Тот с лёта разворачивается со словами: понял, Ильич, понял...
Прочел он то, что у меня получилось, завизировал, а на другой день звонит с утра: срочно приезжайте в МУР и не забудьте статью. Я прилетела на такси. Он вынул из ящика толстый красный фломастер и вычеркнул из моей статьи все, что касалось его персоны, и все его частные рассуждения о работе в МУРе. То есть ровно половину. И, чтобы мне уж окончательно все стало понятно, добавил, что не будет фотографироваться.
По-настоящему мы познакомились с ним через несколько дней после того, как задержали Удава, то есть осенью 1992 года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154