Мои «мальчики» раздражены этим обстоятельством — это отрицательно.
8. Никитин влюблен в Нику — это положительно. Ника симпатизирует франту из Opel — это отрицательно.
9. Понедельник заканчивается — это положительно. Осталось пяток минут — это тоже положительно.
Что может случиться за эти минутки? Триста секунд — и все, новый светлый, без трупов день. И только я потянулся от этой приятной мысли, как джип подпрыгнул, как горный баран, и заюзил по угольному асфальту, норовя завалиться в бездонный и мрачный кювет. И лишь мастерство аса наших отечественных дорог…
— Что такое?! — заорал я. — Этот еп`ный день закончится когда-ни-будь или нет?!
— Кажись, колесо пробило, — выпрыгнул в ночь ас. — Точно! Что за дела? Сейчас запаску…
И тут я, каюсь, выматерился в полный голос, тоже выпрыгнув в ночное немое и огромное пространство.
Я орал, как полоумный, на тридцать седьмом километре скоростного хавбея. Я посылал такие исступленные проклятия к звездной сыпи, что в своих смрадных столичных комнатушках-клетушках вскинулись с испугу все литераторы-землепашцы, радетели за чистоту словесности; заколдобились они малость от страстного вопля, перекрестились: свят-блядь-свят, а затем ухнули в свои лицемерно-лживые и завистливые организмы по стакан`у теплой водочки, занюхали сивуху никогда нестиранным носком, да и отдалились в беспокойный мечтательный сон, где они все гениальною толпою изгоняют из своего литературного хлева какого-нибудь наглого и свободного матерщиника…
Вот такая вот странная картинка из жизни литературных марак нарисовалась перед моими воспаленными от ора очами. Черт-те что! Причудится же такая гадость! Тьфу!..
— Ты чего, Алекс? — голос Никитушки привел меня в чувство. — Никого же нет?
— Ты есть, — буркнул я.
— И чего?
— Ни-че-го!
— Так поехали или как? — не понимал моих сложных чувств.
Я прыгнул в джип и увидел, как стрелки на циферблате переползли «12», и кое-что сказал по этому поводу, и так, что несчастные радетели чистоты рядов своих и словестности вновь вскинулись в потливом страхе…
Пожав плечами, мой друг утопил ножищей акселератор, и мы продолжили свой бреющий полет над ночной, утомленной от всевозможных мелкотравчатых (и не только) придурков, великой и вечной страной.
На следующий день все отдыхали. И убийцы. И баба Маня. И наша группа. Затянутое сырыми и низкими облаками небо угрожало дождем. Он накрапывал прекращался.
Пасмурное состояния, когда ни войны, ни мира. По всей вероятности, за прошедший понедельник все проблемы были решены истребляющей стороной.
Кто же это мог быть? Столь кровожадный и жестокий? Кто у нас такой неряшливый укладчик трупов?
Не стрелки ли это генерала в отставке Бобока, являющегося по совместительству главным охранником в Рост-банке? А может, ГРУшники с некто Масловым? Не знаю. Слишком уверенная и наглая работа. Если все это, можно назвать работой. Кто-то имеет хорошую «крышу», выражаясь современным слогом. По-моему, трудягам по разделке трупов отпущены все грехи и выдан рулон индульгенции. Кем?
Возникает впечатление, что Некто очень хорошо осведомлен о наших оперативных действиях. И желаниях. И даже знает, что мы в этой история публика случайная. Иначе?..
Подозрительно все это. Должна быть разгадка. Не такие шарады мы ломали. И ребусы. Если уж мне удалось выцарапать вексель. Из полоумных извилин господина Смирнова. Кстати, где вексель? В сейфе. Под пачкой сахара. О его существовании никто не знает. Даже я забываю об этой банковской затирке. И что же? Ровным счетом ничего.
Вот именно, ничего. Ничего не происходит. Не люблю я подобного затишья — жди дождя. И порой свинцового.
Одним словом, весь день прошел в мелкой суете и размышлениях о смысле жизни. Что делать? И кто виноват?
Ближе к вечеру проявился капитан Коваль. По телефону. И я подтвердил свое желание увидеть дорогих сыскарей. Шашлык — ваш, пошутил я, горькая наша. Капитан вздохнул — шашлык, то бишь куртка из барана, всегда с ним.
Приятно, черт подери, в сумрачно-невнятный, дождливый вечерок собраться на шашлычок. В исключительно мужской и суровой компании. В коммунальном доме. С видом на детский парк имени Павлика Морозова. Времена меняются, а юный Павлик всегда с нами.
Капитан Коваль прибыл с Вахтангом. Когда в компании один грузин значит, будут песни до утра. Загадочные, как далекие горы, покрытые холодным и заливным снежным кремом… Два грузина — и песни, и лезгинка. Я к тому, что Хулио и Вахтанг взяли на себя обязанности шашлычных дел мастеров, а мы с капитаном повели разговор о погоде в высших сферах.
Погода там была мерзкая, как февральская изморось с пронизывающим ветром. Путник, угодивший под ледяной ветерок, был обречен. На охлаждение всего организма. И бесславную погибель.
— Более того, друзья мои, — проговорил капитан, обращаясь ко мне во множественном числе. Знамо, я двоился в его глазах. Хотя мы были трезвее медведей в зоопарке в ожидании мяса. — Сегодня меня вызвал Рушик, это мой руководитель, и сказал, чтобы это дело с академиком я забыл, как сон.
— Почему? — задал идиотский вопрос.
— Вопрос интересный, — ухмыльнулся Коваль. — Давай лучше, дружище, по махонькой. Чтобы понимать друг друга.
— А шашлык?
— Занюхаем портмоне, — и плюхнул на стол искомый предмет.
Я похвалил собеседника за находчивость, и мы дернули по рюмашечки. Стало чуть уютнее, точно над нашими душами открылся невидимый, но надежный зонтик.
— Итак, что имеем, друзья мои? — вопросил капитан.
— Много трупов, — честно признался я.
— Я не про это, Саша, — легкомысленно отмахнулся. — Что труп величина постоянная. С него даже показаний взять нельзя или допросить с пристрастием. Так?
— Так, — согласился я.
— Так вот, УГРО может все, но… до определенного уровня, — поднял руку над собой. Покружил ладошкой перед носом — моим. И своим. — Понимаешь о чем я?
— Догадываюсь.
— Алекс, ты даже не представляешь? Какая битва. Между динозаврами. Кстати, почему они вымерли?
— Кто?
— Динозавры.
— Весь папоротник сожрали и передохли.
— Вот! Точно так! Зелень, Саша, и больше ничего.
— А конкретно, капитан?
— Конкретно? — подумав, погрозил пальцем. — Можно и конкретно. И только потому, что это уже стало достоянием общественности.
— Щелкоперы надыбили?
— Не-а, германские спецслужбы.
— Да ну?
— Я тебе говорю, — поморщился. — Хотя этого Прораба стройки века мы засветили и вели. А потом: стоп, машина!
— Стройка века — это что?
— Давай еще, Алекс, по махонькой, — выпил, нюхнул свой кошелек, повинился. — Устал, Саша, прости.
— Ничего, выдюжим, — и напомнил вопрос о стройке века.
Стройкой века оказалось восстановление Храма Христа Спасителя. Ухнули на него миллиарды народных рубликов и миллионы долларов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
8. Никитин влюблен в Нику — это положительно. Ника симпатизирует франту из Opel — это отрицательно.
9. Понедельник заканчивается — это положительно. Осталось пяток минут — это тоже положительно.
Что может случиться за эти минутки? Триста секунд — и все, новый светлый, без трупов день. И только я потянулся от этой приятной мысли, как джип подпрыгнул, как горный баран, и заюзил по угольному асфальту, норовя завалиться в бездонный и мрачный кювет. И лишь мастерство аса наших отечественных дорог…
— Что такое?! — заорал я. — Этот еп`ный день закончится когда-ни-будь или нет?!
— Кажись, колесо пробило, — выпрыгнул в ночь ас. — Точно! Что за дела? Сейчас запаску…
И тут я, каюсь, выматерился в полный голос, тоже выпрыгнув в ночное немое и огромное пространство.
Я орал, как полоумный, на тридцать седьмом километре скоростного хавбея. Я посылал такие исступленные проклятия к звездной сыпи, что в своих смрадных столичных комнатушках-клетушках вскинулись с испугу все литераторы-землепашцы, радетели за чистоту словесности; заколдобились они малость от страстного вопля, перекрестились: свят-блядь-свят, а затем ухнули в свои лицемерно-лживые и завистливые организмы по стакан`у теплой водочки, занюхали сивуху никогда нестиранным носком, да и отдалились в беспокойный мечтательный сон, где они все гениальною толпою изгоняют из своего литературного хлева какого-нибудь наглого и свободного матерщиника…
Вот такая вот странная картинка из жизни литературных марак нарисовалась перед моими воспаленными от ора очами. Черт-те что! Причудится же такая гадость! Тьфу!..
— Ты чего, Алекс? — голос Никитушки привел меня в чувство. — Никого же нет?
— Ты есть, — буркнул я.
— И чего?
— Ни-че-го!
— Так поехали или как? — не понимал моих сложных чувств.
Я прыгнул в джип и увидел, как стрелки на циферблате переползли «12», и кое-что сказал по этому поводу, и так, что несчастные радетели чистоты рядов своих и словестности вновь вскинулись в потливом страхе…
Пожав плечами, мой друг утопил ножищей акселератор, и мы продолжили свой бреющий полет над ночной, утомленной от всевозможных мелкотравчатых (и не только) придурков, великой и вечной страной.
На следующий день все отдыхали. И убийцы. И баба Маня. И наша группа. Затянутое сырыми и низкими облаками небо угрожало дождем. Он накрапывал прекращался.
Пасмурное состояния, когда ни войны, ни мира. По всей вероятности, за прошедший понедельник все проблемы были решены истребляющей стороной.
Кто же это мог быть? Столь кровожадный и жестокий? Кто у нас такой неряшливый укладчик трупов?
Не стрелки ли это генерала в отставке Бобока, являющегося по совместительству главным охранником в Рост-банке? А может, ГРУшники с некто Масловым? Не знаю. Слишком уверенная и наглая работа. Если все это, можно назвать работой. Кто-то имеет хорошую «крышу», выражаясь современным слогом. По-моему, трудягам по разделке трупов отпущены все грехи и выдан рулон индульгенции. Кем?
Возникает впечатление, что Некто очень хорошо осведомлен о наших оперативных действиях. И желаниях. И даже знает, что мы в этой история публика случайная. Иначе?..
Подозрительно все это. Должна быть разгадка. Не такие шарады мы ломали. И ребусы. Если уж мне удалось выцарапать вексель. Из полоумных извилин господина Смирнова. Кстати, где вексель? В сейфе. Под пачкой сахара. О его существовании никто не знает. Даже я забываю об этой банковской затирке. И что же? Ровным счетом ничего.
Вот именно, ничего. Ничего не происходит. Не люблю я подобного затишья — жди дождя. И порой свинцового.
Одним словом, весь день прошел в мелкой суете и размышлениях о смысле жизни. Что делать? И кто виноват?
Ближе к вечеру проявился капитан Коваль. По телефону. И я подтвердил свое желание увидеть дорогих сыскарей. Шашлык — ваш, пошутил я, горькая наша. Капитан вздохнул — шашлык, то бишь куртка из барана, всегда с ним.
Приятно, черт подери, в сумрачно-невнятный, дождливый вечерок собраться на шашлычок. В исключительно мужской и суровой компании. В коммунальном доме. С видом на детский парк имени Павлика Морозова. Времена меняются, а юный Павлик всегда с нами.
Капитан Коваль прибыл с Вахтангом. Когда в компании один грузин значит, будут песни до утра. Загадочные, как далекие горы, покрытые холодным и заливным снежным кремом… Два грузина — и песни, и лезгинка. Я к тому, что Хулио и Вахтанг взяли на себя обязанности шашлычных дел мастеров, а мы с капитаном повели разговор о погоде в высших сферах.
Погода там была мерзкая, как февральская изморось с пронизывающим ветром. Путник, угодивший под ледяной ветерок, был обречен. На охлаждение всего организма. И бесславную погибель.
— Более того, друзья мои, — проговорил капитан, обращаясь ко мне во множественном числе. Знамо, я двоился в его глазах. Хотя мы были трезвее медведей в зоопарке в ожидании мяса. — Сегодня меня вызвал Рушик, это мой руководитель, и сказал, чтобы это дело с академиком я забыл, как сон.
— Почему? — задал идиотский вопрос.
— Вопрос интересный, — ухмыльнулся Коваль. — Давай лучше, дружище, по махонькой. Чтобы понимать друг друга.
— А шашлык?
— Занюхаем портмоне, — и плюхнул на стол искомый предмет.
Я похвалил собеседника за находчивость, и мы дернули по рюмашечки. Стало чуть уютнее, точно над нашими душами открылся невидимый, но надежный зонтик.
— Итак, что имеем, друзья мои? — вопросил капитан.
— Много трупов, — честно признался я.
— Я не про это, Саша, — легкомысленно отмахнулся. — Что труп величина постоянная. С него даже показаний взять нельзя или допросить с пристрастием. Так?
— Так, — согласился я.
— Так вот, УГРО может все, но… до определенного уровня, — поднял руку над собой. Покружил ладошкой перед носом — моим. И своим. — Понимаешь о чем я?
— Догадываюсь.
— Алекс, ты даже не представляешь? Какая битва. Между динозаврами. Кстати, почему они вымерли?
— Кто?
— Динозавры.
— Весь папоротник сожрали и передохли.
— Вот! Точно так! Зелень, Саша, и больше ничего.
— А конкретно, капитан?
— Конкретно? — подумав, погрозил пальцем. — Можно и конкретно. И только потому, что это уже стало достоянием общественности.
— Щелкоперы надыбили?
— Не-а, германские спецслужбы.
— Да ну?
— Я тебе говорю, — поморщился. — Хотя этого Прораба стройки века мы засветили и вели. А потом: стоп, машина!
— Стройка века — это что?
— Давай еще, Алекс, по махонькой, — выпил, нюхнул свой кошелек, повинился. — Устал, Саша, прости.
— Ничего, выдюжим, — и напомнил вопрос о стройке века.
Стройкой века оказалось восстановление Храма Христа Спасителя. Ухнули на него миллиарды народных рубликов и миллионы долларов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102