От дурных денег Роби начал жмотничать и не давать женушки на карманные расходы. Придурок империалистический, он лопухнулся, не зная сложного менталитета russian baba, которая с молоком матери приучена командовать химическим производством, входить в горящие избы и задерживать броском своего тела таксо на столичных улицах. — в полночь.
Возникла война двух систем — ихней и нашей. Победила наша. По объективным причинам. Анна пользовалась системой залпового огня «Шилка», поражая одним махом все площади врага, отбивающегося с адвокатами только буквой закона.
В конце концов бывшая половина пригрозила заложить Фемиде быль о центах, укрытых от североамериканского народа. А это подобно смерти. Моральной. Для гражданина USA. Плюс сто двадцать лет тюрьмы. За ложь. И не это страшно: параша за океаном — рай на небесах; угнетает, повторю, мучительный стыд перед всей нацией.
Не законы — варварство. Инквизиция ХХ века. Вот почему наша система без труда победила — победила буквоедов.
Впрочем, Роби не зря прошел ускоренную подготовку по методу небезызвестного комбинатора в апельсиновых (по цвету) башмаках и кое-чему нахватался от благоверной.
И решил воплотить в жизнь главный принцип, прошу прощения, тоталитаризма: нет человека — нет и проблемы. И ничего не удумал лучшего, как заслать киллера япона мать в город-герой Moscow, насмотревшись криминальной хроники, где работа советской (б) милиции критиковалась немилосердно.
Занервничал капиталист от мысли, что его пленительный противник убыл в белокаменную с целью разоблачения грешков. Перед всей мировой общественностью. И обмишурился. По причинам известным.
— А не повторит ли он попытку? — поинтересовался я.
— Не-а, — усмехнулась сестричка. — Я его предупредила, ещё что-то подобное и все бумаги всплывут, как трупы…
— … на реке жизни, — романтично заметил я. И удивился. — Как же вы, мадам, не предусмотрели подобный ход развития?
— А черт его знает, — передернула плечами. — Что-то с Роби случилось?
— Не ваше ли это влияние, мадам Курье?
— Может быть, — засмеялась. — В мужика превращается компьютерный червяк.
— Во! Насчет писюка, — вспомнил я. — Есть работа.
— Работа?
— Ты же у нас, кажется, спец по этим ящикам. Помоги моему бойцу с крекером.
— Ломать — не строить, — прищурилась недобро. — И что будем ломать?
— Банковскую систему.
— Это можно, — засмеялась Анна, и мы начали выбираться из авто.
Брат подал руку сестре и обратил внимание на её пальцы в кольцах, вспомнив холерную Исидору. И мгновенно понял, как можно будет интересно отвадить бритую макаку от Ники.
…Прибыли мы на помощь бойцу Фадеечеву вовремя. Под его рукой уже находился молоток, коим он кокал орехи. Когда они были. Но я-то знал молоток очень действенен при взломе засекреченных файлов. Хрясь по экрану: и ваши тайны — наши тайны. No problem, yes?
Нельзя сказать, что Алеша обрадовался. Удивленно покосился на прелестницу, место которой было в ресторации «Метрополя», но ни как в душной клетушке с непродуктивно жужжащими вентиляторами.
— Что имеем? — поинтересовалась Анна, устремив хищнический взгляд на экран дисплея. — Крекер «Опиум» применял?
— Нет, — пошкрябал затылок Алеша от такой крутизны. — Пока «Minesweeper» ломает.
— Он слаб на передок, — цыкнула. — В последнюю секунду вязнет. Не лучше ли перекачать все файлы в прессингхресингфак`ю?
— А не в трессингхресингстар?
Я понял: проще удалиться — мне. В реальный мир. Вместе с молотком.
Я добился основного — один хакер хорошо, а перед двумя Система треснет, как орех. И мы вырвем из компьютерного мозга нужную информацию. И тогда враг наш обретет реальные очертания. Быть может. И разящий удар по нему будет беспощаден и необратим. Как удар каменного молотка. По черепу соплеменника. Много миллионов лет до нашей эры.
С легким сердцем я пришел в свой кабинетик. Включил электрический шипун. Можно и чаёк погонять с рафинадом.
Черт с ними — проблемами. Все завязалось в такой гордиев узел, что сама мысль об этом вызывает изжогу и желание отрыть колдовской меч и разрубить многие вопросы в мелкую вермишель.
Заварив чефирь, плюхнулся в кресло — в квадрат окна заглядывала улица, как человек. С небесными веждами, березовыми кудрями и детскими напевами. И почему я не пиит? Накропал бы что-нибудь бессмертное, вляпавшись в историю. Примерно такое: Чу! Слышите? Песня о небе в лунках с ангелами-рыбками, ждущим клева душ…
И только в моих умиротворенных мозгах проявилась эта странная строчка — телефонный сигнал. Как удар пяткой по лбу. От такого наглого вторжения в поэтический Мiръ я обварился кипятком. Мама родная! Что же это такое? Имею право я на личную жизнь или уже не имею? Но трубку цапнул. Выслушал уведомление. Молча. Я не говорить ни слова, и меня спросили, слышу ли я?
— Да, — ответил я, — все слышу.
Когда закончил разговор, обратил внимание на руку. В ней я зажимал алюминиевую солдатскую кружку. Я не чувствовал боли, хотя чай был заварен революционным кипяточком.
Потом боль пришла. От неё и собственного бессилия я влепил алюминиевую мину в стену.
Песня о небе в лунках с ангелами-рыбками, ждущих клева душ…
Ну-ну. Твоя первая и последняя строчка, Алекс, сказал я себе.
Первая и последняя. Следующая появится лишь после того, как ты, романтик, прихватишь за горло всю мерзость этого умалишенного мира — всех тех, кто объявил войну.
Она тлела, эта война. Необъявленная война. Как костер. Теперь она объявлена. В этом просчет врагов моих. Они уверены в победе.
Они заблуждаются, суки. Я их сделаю. Сделаю. И даже смерть моя меня не остановит — даже смерть.
У беседке, летней и воздушной, сидела девушка. Она сидела в шезлонге. Удобно отдыхать в подобном плетенном сооружении — британцы мастаки в вопросах комфорта. Казалось, Фору разморило на солнышке и она прикорнула, поникнув головой, как это делает младенец на материнском плече. И только червоточинка в точке «третьего глаза»…
Радовало лишь то, что она не почувствовала перехода из Этого, проклятого мира, в Тот, нам неведомый. В этом смысле, снайпер оказался гуманен. Хотя более бессмысленного убийства придумать было трудно.
Зачем уничтожать красивое растение? Чтобы доказать свое всесилие. Или это предупреждение. Скорее всего это так: предупредить. Но меня ли? Не господина Свечкина? Чтобы был сговорчивее в решении экономических вопросов. Не уверен. Он слишком мало действует на оружейном фронте. Впрочем, давление таки существует — статейка, мыльная бомба, а после — трупы, трупы, трупы. Много трупов на один квадратный метр полезной площади кладбища.
Возможно, наше движение верное. Иначе трудно объяснить причину возникновения этих серийных покойников. И враг наш рядом. Я чувствую его дыхание, взгляд, ухмылку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Возникла война двух систем — ихней и нашей. Победила наша. По объективным причинам. Анна пользовалась системой залпового огня «Шилка», поражая одним махом все площади врага, отбивающегося с адвокатами только буквой закона.
В конце концов бывшая половина пригрозила заложить Фемиде быль о центах, укрытых от североамериканского народа. А это подобно смерти. Моральной. Для гражданина USA. Плюс сто двадцать лет тюрьмы. За ложь. И не это страшно: параша за океаном — рай на небесах; угнетает, повторю, мучительный стыд перед всей нацией.
Не законы — варварство. Инквизиция ХХ века. Вот почему наша система без труда победила — победила буквоедов.
Впрочем, Роби не зря прошел ускоренную подготовку по методу небезызвестного комбинатора в апельсиновых (по цвету) башмаках и кое-чему нахватался от благоверной.
И решил воплотить в жизнь главный принцип, прошу прощения, тоталитаризма: нет человека — нет и проблемы. И ничего не удумал лучшего, как заслать киллера япона мать в город-герой Moscow, насмотревшись криминальной хроники, где работа советской (б) милиции критиковалась немилосердно.
Занервничал капиталист от мысли, что его пленительный противник убыл в белокаменную с целью разоблачения грешков. Перед всей мировой общественностью. И обмишурился. По причинам известным.
— А не повторит ли он попытку? — поинтересовался я.
— Не-а, — усмехнулась сестричка. — Я его предупредила, ещё что-то подобное и все бумаги всплывут, как трупы…
— … на реке жизни, — романтично заметил я. И удивился. — Как же вы, мадам, не предусмотрели подобный ход развития?
— А черт его знает, — передернула плечами. — Что-то с Роби случилось?
— Не ваше ли это влияние, мадам Курье?
— Может быть, — засмеялась. — В мужика превращается компьютерный червяк.
— Во! Насчет писюка, — вспомнил я. — Есть работа.
— Работа?
— Ты же у нас, кажется, спец по этим ящикам. Помоги моему бойцу с крекером.
— Ломать — не строить, — прищурилась недобро. — И что будем ломать?
— Банковскую систему.
— Это можно, — засмеялась Анна, и мы начали выбираться из авто.
Брат подал руку сестре и обратил внимание на её пальцы в кольцах, вспомнив холерную Исидору. И мгновенно понял, как можно будет интересно отвадить бритую макаку от Ники.
…Прибыли мы на помощь бойцу Фадеечеву вовремя. Под его рукой уже находился молоток, коим он кокал орехи. Когда они были. Но я-то знал молоток очень действенен при взломе засекреченных файлов. Хрясь по экрану: и ваши тайны — наши тайны. No problem, yes?
Нельзя сказать, что Алеша обрадовался. Удивленно покосился на прелестницу, место которой было в ресторации «Метрополя», но ни как в душной клетушке с непродуктивно жужжащими вентиляторами.
— Что имеем? — поинтересовалась Анна, устремив хищнический взгляд на экран дисплея. — Крекер «Опиум» применял?
— Нет, — пошкрябал затылок Алеша от такой крутизны. — Пока «Minesweeper» ломает.
— Он слаб на передок, — цыкнула. — В последнюю секунду вязнет. Не лучше ли перекачать все файлы в прессингхресингфак`ю?
— А не в трессингхресингстар?
Я понял: проще удалиться — мне. В реальный мир. Вместе с молотком.
Я добился основного — один хакер хорошо, а перед двумя Система треснет, как орех. И мы вырвем из компьютерного мозга нужную информацию. И тогда враг наш обретет реальные очертания. Быть может. И разящий удар по нему будет беспощаден и необратим. Как удар каменного молотка. По черепу соплеменника. Много миллионов лет до нашей эры.
С легким сердцем я пришел в свой кабинетик. Включил электрический шипун. Можно и чаёк погонять с рафинадом.
Черт с ними — проблемами. Все завязалось в такой гордиев узел, что сама мысль об этом вызывает изжогу и желание отрыть колдовской меч и разрубить многие вопросы в мелкую вермишель.
Заварив чефирь, плюхнулся в кресло — в квадрат окна заглядывала улица, как человек. С небесными веждами, березовыми кудрями и детскими напевами. И почему я не пиит? Накропал бы что-нибудь бессмертное, вляпавшись в историю. Примерно такое: Чу! Слышите? Песня о небе в лунках с ангелами-рыбками, ждущим клева душ…
И только в моих умиротворенных мозгах проявилась эта странная строчка — телефонный сигнал. Как удар пяткой по лбу. От такого наглого вторжения в поэтический Мiръ я обварился кипятком. Мама родная! Что же это такое? Имею право я на личную жизнь или уже не имею? Но трубку цапнул. Выслушал уведомление. Молча. Я не говорить ни слова, и меня спросили, слышу ли я?
— Да, — ответил я, — все слышу.
Когда закончил разговор, обратил внимание на руку. В ней я зажимал алюминиевую солдатскую кружку. Я не чувствовал боли, хотя чай был заварен революционным кипяточком.
Потом боль пришла. От неё и собственного бессилия я влепил алюминиевую мину в стену.
Песня о небе в лунках с ангелами-рыбками, ждущих клева душ…
Ну-ну. Твоя первая и последняя строчка, Алекс, сказал я себе.
Первая и последняя. Следующая появится лишь после того, как ты, романтик, прихватишь за горло всю мерзость этого умалишенного мира — всех тех, кто объявил войну.
Она тлела, эта война. Необъявленная война. Как костер. Теперь она объявлена. В этом просчет врагов моих. Они уверены в победе.
Они заблуждаются, суки. Я их сделаю. Сделаю. И даже смерть моя меня не остановит — даже смерть.
У беседке, летней и воздушной, сидела девушка. Она сидела в шезлонге. Удобно отдыхать в подобном плетенном сооружении — британцы мастаки в вопросах комфорта. Казалось, Фору разморило на солнышке и она прикорнула, поникнув головой, как это делает младенец на материнском плече. И только червоточинка в точке «третьего глаза»…
Радовало лишь то, что она не почувствовала перехода из Этого, проклятого мира, в Тот, нам неведомый. В этом смысле, снайпер оказался гуманен. Хотя более бессмысленного убийства придумать было трудно.
Зачем уничтожать красивое растение? Чтобы доказать свое всесилие. Или это предупреждение. Скорее всего это так: предупредить. Но меня ли? Не господина Свечкина? Чтобы был сговорчивее в решении экономических вопросов. Не уверен. Он слишком мало действует на оружейном фронте. Впрочем, давление таки существует — статейка, мыльная бомба, а после — трупы, трупы, трупы. Много трупов на один квадратный метр полезной площади кладбища.
Возможно, наше движение верное. Иначе трудно объяснить причину возникновения этих серийных покойников. И враг наш рядом. Я чувствую его дыхание, взгляд, ухмылку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102