Она все еще не привыкла к похвалам и открытому восхищению в глазах мужчин. Ее растущее осознание своей женской власти могло сравниться только со страхом, что чересчур быстро и слишком высоко она забралась.
– А он не говорил мне, что у него такие галантные друзья, – парировала она, найдя слова, подсказанные ей обретенной уверенностью в себе.
Де Тосни рассмеялся.
– Может бытк, он боится соперников, – предположил он. Затем он взглянул на Джудит, которая скромно стояла рядом с Матильдой.
– Это моя младшая сестра, Джудит, – представила ее Матильда.
Джудит присела, а де Тосни поклонился.
– Ты и про сестру своей жены мне не говорил, – упрекнул он Симона.
– Хороший пастух всегда настороже, когда вокруг шныряют волки. – Симон улыбался, но в голосе звучало предупреждение.
– Оскорбить меня хочешь?
– Здравый смысл! Я еще помню наши дни и ночи при дворе. Или вернее будет сказать, твои дни и ночи?
Ранульф фыркнул.
– Выходит, своих ты теперь не помнишь, оказавшись по другую сторону забора? – Он подмигнул Матильде и Джудит. – Я мог бы вам много чего порассказать…
Симон откашлялся.
– Россказни, они и есть россказни. – Но Матильда с изумлением увидела, что он покраснел. Вспомнив свою супружескую кровать и его постоянное стремление к новшествам, она не сомневалась, что дыма без огня не бывает.
– Россказни – язык двора, – напомнил де Тосни. – Щепоток там, намек здесь…
Симон поднял брови.
– И о чем же сейчас шепчутся при дворе?
Де Тосни пожал плечами.
– Пусть шептуны сами рассказывают. Достаточно сказать, что епископ Одо из Байё подбирается ко двору и всюду разбрасывает свои сети.
– А… – кивнул Симон, как будто это объяснило все. – Старый паук снова взялся за свое?
– Больше чем когда-либо. Старый король был ему братом, но это не отвадило его от интриг. Теперь он хочет манипулировать племянниками, он считает, что они куда податливее, чем их железный отец. – Де Тосни оглянулся. Никто не мог его слышать, и все же он спрятал рожки. – Потом поговорим, когда устроишься. – Он снова хлопнул Симона по плечу. – Не хочу, чтобы твои овечки замерзли, баранина всегда вкуснее, когда теплая. – Он поклонился, обворожительно улыбнулся Джудит и исчез в быстро сгущающихся сумерках.
– У тебя любопытные друзья, – заметила Матильда с интересом. – У него действительно такая плохая репутация с женщинами?
– Только с теми, у кого тоже плохая репутация, – ответил Симон. – Но известно, что он опасно заигрывал с женами и дочерьми придворных и знати, бывающих при дворе.
– Он женат или помолвлен?
– Пока нет, – коротко ответил Симон.
Матильда кивнула и промолчала, но она успела заметить яркий румянец сестры и тон, каким ей ответил муж. Все разбрасывают сети, подумала она, только одни делают это более незаметно, чем другие.
Матильда привыкла к удобству и роскоши. Хотя мать и склонялась к религиозной жизни, она считала, что надо соблюдать условности, и главный зал в Нортгемптоне убранством был не хуже любого другого в стране. Но ничто не подготовило ее к роскоши большого вестминстерского зала. Уголь горел в декоративных кованых жаровнях, распространяя волны красного жара. Пахнущие известкой свежевыбеленные стены сверкали, не успев еще покрыться неизбежным налетом сажи. На них висели вышивки в деревянных рамах, красиво украшенные щиты и знамена. По всему периметру зала, иногда закрывая вышивки, были развешаны ветви вечнозеленых растений, знаменуя наступающее Рождество, и запах хвои наполнял зал. Пол покрывал толстый слой сухого тростника, по которому были разбросаны пряные травы, издающие приятный аромат. Садовник в Матильде определил бергамот, лаванду и руту.
В зале находились одна или две женщины и множество мужчин, к изумлению Матильды, наряженных богаче женщин.
– Закрой рот, милая, неприлично так глазеть, – прошептал ей на ухо Симон.
– Тебе, верно, Нортгемптон показался очень унылым, когда ты приехал, – заметила она, когда мимо прошел мужчина, пальцы которого были унизаны кольцами, а туника расшита мелким жемчугом и маленькими золотыми бусами.
– Согласен, двор старого короля был скромнее, но ведь сегодня Рождество – вот все и стараются одеться во все самое лучшее.
Самое лучшее у Матильды сводилось к темно-зеленому шерстяному платью, украшенному ожерельем из янтаря, которое когда-то принадлежало ее прапрабабке по отцовской линии. На Джудит было темно-красное платье и золотой крест. Вполне пристойно, но среди ярких бабочек они напоминали монахинь.
– Твоему бы отцу понравилось, – заметил Симон. – Он бы всех превзошел… и я говорю это как похвалу. – Он сжал руку жены. – Хотя по правде, его дочь – более чем достойна его.
Она засмеялась.
– Не надо изображать со мной придворного. У птиц самцы всегда имеют более яркое оперение, так?
Симон ухмыльнулся и подергал ее за одну из толстых кос.
– Хотя, наверное, насчет отца ты прав, – тихо сказала она. – Я помню, он носил золотые браслеты на запястьях. Вижу их, как будто это было вчера. Мать их ненавидела, а я считала очень красивыми.
– Он их и на свадьбу надел, – вздохнул Симон. – Он подстриг волосы и сбрил бороду, чтобы угодить твоей матери. Он и браслеты хотел снять, но я его отговорил. – Он печально улыбнулся. – Мне было всего тринадцать, что я понимал?
Она посмотрела на него сияющими глазами.
– Ты знал его.
– Возможно, – кивнул Симон и прикусил язык, чтобы не сказать, что у Уолтефа, пожалуй, было больше общего с тринадцатилетним мальчиком, чем с женщиной, на которой он собирался жениться.
Затем их провели в конец зала, где на возвышении, окруженный придворными, сидел новый король. При виде Вильгельма Руфуса Матильда остановилась, но толчок в спину заставил ее подойти ближе. Она потупила глаза, подавила желание хихикнуть и присела в глубоком реверансе.
Раздался скрип стула с высокой спинкой. Это поднялся Руфус. Она была поставлена на ноги и попала в мощные объятия, оказавшись лицом к лицу с королем, который фигурой напоминал бочку и не мог похвастать ростом.
– Кузина Матильда, добро пожаловать в Вестминстер. – Голос Руфуса был громким и грубым, напоминающим карканье вороны. Очень светлые, расчесанные на прямой пробор волосы обрамляли грубое, обветренное лицо. На нем была ярко-красная туника, вышитая зеленым. Он напомнил Матильде развратника, которого мать однажды выгнала из церковного прихода.
– Я рада быть здесь, ваша светлость, – ответила она.
– Разрази меня гром, как же ты на отца похожа, верно, Симон?
– Это правда, ваше величество, – согласился Симон. – Она унаследовала от него и умение радоваться жизни.
– Но не способность к опрометчивым решениям, надеюсь? – засмеялся Руфус, и его огромный живот затрясся.
Матильда покраснела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
– А он не говорил мне, что у него такие галантные друзья, – парировала она, найдя слова, подсказанные ей обретенной уверенностью в себе.
Де Тосни рассмеялся.
– Может бытк, он боится соперников, – предположил он. Затем он взглянул на Джудит, которая скромно стояла рядом с Матильдой.
– Это моя младшая сестра, Джудит, – представила ее Матильда.
Джудит присела, а де Тосни поклонился.
– Ты и про сестру своей жены мне не говорил, – упрекнул он Симона.
– Хороший пастух всегда настороже, когда вокруг шныряют волки. – Симон улыбался, но в голосе звучало предупреждение.
– Оскорбить меня хочешь?
– Здравый смысл! Я еще помню наши дни и ночи при дворе. Или вернее будет сказать, твои дни и ночи?
Ранульф фыркнул.
– Выходит, своих ты теперь не помнишь, оказавшись по другую сторону забора? – Он подмигнул Матильде и Джудит. – Я мог бы вам много чего порассказать…
Симон откашлялся.
– Россказни, они и есть россказни. – Но Матильда с изумлением увидела, что он покраснел. Вспомнив свою супружескую кровать и его постоянное стремление к новшествам, она не сомневалась, что дыма без огня не бывает.
– Россказни – язык двора, – напомнил де Тосни. – Щепоток там, намек здесь…
Симон поднял брови.
– И о чем же сейчас шепчутся при дворе?
Де Тосни пожал плечами.
– Пусть шептуны сами рассказывают. Достаточно сказать, что епископ Одо из Байё подбирается ко двору и всюду разбрасывает свои сети.
– А… – кивнул Симон, как будто это объяснило все. – Старый паук снова взялся за свое?
– Больше чем когда-либо. Старый король был ему братом, но это не отвадило его от интриг. Теперь он хочет манипулировать племянниками, он считает, что они куда податливее, чем их железный отец. – Де Тосни оглянулся. Никто не мог его слышать, и все же он спрятал рожки. – Потом поговорим, когда устроишься. – Он снова хлопнул Симона по плечу. – Не хочу, чтобы твои овечки замерзли, баранина всегда вкуснее, когда теплая. – Он поклонился, обворожительно улыбнулся Джудит и исчез в быстро сгущающихся сумерках.
– У тебя любопытные друзья, – заметила Матильда с интересом. – У него действительно такая плохая репутация с женщинами?
– Только с теми, у кого тоже плохая репутация, – ответил Симон. – Но известно, что он опасно заигрывал с женами и дочерьми придворных и знати, бывающих при дворе.
– Он женат или помолвлен?
– Пока нет, – коротко ответил Симон.
Матильда кивнула и промолчала, но она успела заметить яркий румянец сестры и тон, каким ей ответил муж. Все разбрасывают сети, подумала она, только одни делают это более незаметно, чем другие.
Матильда привыкла к удобству и роскоши. Хотя мать и склонялась к религиозной жизни, она считала, что надо соблюдать условности, и главный зал в Нортгемптоне убранством был не хуже любого другого в стране. Но ничто не подготовило ее к роскоши большого вестминстерского зала. Уголь горел в декоративных кованых жаровнях, распространяя волны красного жара. Пахнущие известкой свежевыбеленные стены сверкали, не успев еще покрыться неизбежным налетом сажи. На них висели вышивки в деревянных рамах, красиво украшенные щиты и знамена. По всему периметру зала, иногда закрывая вышивки, были развешаны ветви вечнозеленых растений, знаменуя наступающее Рождество, и запах хвои наполнял зал. Пол покрывал толстый слой сухого тростника, по которому были разбросаны пряные травы, издающие приятный аромат. Садовник в Матильде определил бергамот, лаванду и руту.
В зале находились одна или две женщины и множество мужчин, к изумлению Матильды, наряженных богаче женщин.
– Закрой рот, милая, неприлично так глазеть, – прошептал ей на ухо Симон.
– Тебе, верно, Нортгемптон показался очень унылым, когда ты приехал, – заметила она, когда мимо прошел мужчина, пальцы которого были унизаны кольцами, а туника расшита мелким жемчугом и маленькими золотыми бусами.
– Согласен, двор старого короля был скромнее, но ведь сегодня Рождество – вот все и стараются одеться во все самое лучшее.
Самое лучшее у Матильды сводилось к темно-зеленому шерстяному платью, украшенному ожерельем из янтаря, которое когда-то принадлежало ее прапрабабке по отцовской линии. На Джудит было темно-красное платье и золотой крест. Вполне пристойно, но среди ярких бабочек они напоминали монахинь.
– Твоему бы отцу понравилось, – заметил Симон. – Он бы всех превзошел… и я говорю это как похвалу. – Он сжал руку жены. – Хотя по правде, его дочь – более чем достойна его.
Она засмеялась.
– Не надо изображать со мной придворного. У птиц самцы всегда имеют более яркое оперение, так?
Симон ухмыльнулся и подергал ее за одну из толстых кос.
– Хотя, наверное, насчет отца ты прав, – тихо сказала она. – Я помню, он носил золотые браслеты на запястьях. Вижу их, как будто это было вчера. Мать их ненавидела, а я считала очень красивыми.
– Он их и на свадьбу надел, – вздохнул Симон. – Он подстриг волосы и сбрил бороду, чтобы угодить твоей матери. Он и браслеты хотел снять, но я его отговорил. – Он печально улыбнулся. – Мне было всего тринадцать, что я понимал?
Она посмотрела на него сияющими глазами.
– Ты знал его.
– Возможно, – кивнул Симон и прикусил язык, чтобы не сказать, что у Уолтефа, пожалуй, было больше общего с тринадцатилетним мальчиком, чем с женщиной, на которой он собирался жениться.
Затем их провели в конец зала, где на возвышении, окруженный придворными, сидел новый король. При виде Вильгельма Руфуса Матильда остановилась, но толчок в спину заставил ее подойти ближе. Она потупила глаза, подавила желание хихикнуть и присела в глубоком реверансе.
Раздался скрип стула с высокой спинкой. Это поднялся Руфус. Она была поставлена на ноги и попала в мощные объятия, оказавшись лицом к лицу с королем, который фигурой напоминал бочку и не мог похвастать ростом.
– Кузина Матильда, добро пожаловать в Вестминстер. – Голос Руфуса был громким и грубым, напоминающим карканье вороны. Очень светлые, расчесанные на прямой пробор волосы обрамляли грубое, обветренное лицо. На нем была ярко-красная туника, вышитая зеленым. Он напомнил Матильде развратника, которого мать однажды выгнала из церковного прихода.
– Я рада быть здесь, ваша светлость, – ответила она.
– Разрази меня гром, как же ты на отца похожа, верно, Симон?
– Это правда, ваше величество, – согласился Симон. – Она унаследовала от него и умение радоваться жизни.
– Но не способность к опрометчивым решениям, надеюсь? – засмеялся Руфус, и его огромный живот затрясся.
Матильда покраснела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102