– Разумеется, если они будут грабить деревни поближе к дому, – заметил он.
Де Беллем театрально вздохнул.
– Ты был отвратным мальцом, де Санли, и с возрастом не изменился, только стал еще менее ловким, чем когда служил при дворе.
– Я тогда нарочно опрокинул на тебя миску с кашей. – Симон повысил голос. – И сноровка моя осталась при мне, в отличие от твоей чести, милорд. – Он наклонил голову, чтобы подчеркнуть сарказм, но в этом не было необходимости. Сейчас, будучи графом, он превосходил де Беллема по рангу.
– У меня нет ни времени, ни желания препираться с тобой, – огрызнулся де Беллем и, сняв ноги со стола, надел плащ и, захватив все остальное, собрался уходить.
– Может, и нет, но ты уж найди время для разговора с де Сериньи до отъезда, иначе я займусь им сам – и тут уж слов будет недостаточно.
Де Беллем с яростью посмотрел на Симона.
– Знаешь, что случилось с последним человеком, который посмел учить меня, что делать?
Симон пожал плечами.
– Вне сомнения, ты посадил его на кол или повесил на стене на его собственных кишках. – Он прямо и спокойно встретил взгляд серых глаз, хотя сердце его бешено колотилось, а рука так и чесалась обнажить меч и сразиться с де Беллемом.
Де Беллем фыркнул.
– Я тебя не выношу, – выпалил он, – но на этот раз я поговорю с де Сериньи. Мы не всегда будем союзниками, де Санли. Не забывай об этом.
Его шпоры оцарапали скамью, когда он, переступив через нее, пошел вдоль помоста. Симон провожал его холодным взглядом, пока тот не вышел из зала, но стоило де Беллему скрыться из виду, как он расслабился и устало ссутулился. В подмышках скопился холодный пот, а ладонь была такой влажной, что не удержала бы эфеса меча. Он знал, что так бывает при встрече со змеей. Для него это был Робер де Беллем.
Он допил вино и сам налил себе еще, отмахнувшись от слуги.
– Пойди и приготовь ванну, – попросил он. – От меня воняет, как от выгребной ямы.
Парнишка поспешил выполнять указание, но вернулся значительно раньше, чем надо бы, если бы он все сделал, и протянул Симону запечатанный пакет.
– Господин Симон, это мне дал посыльный, сказал, что личное.
Симон взял пакет, посмотрел на печать, но не узнал ее. Он решил вскрыть пакет после того, как вымоется. Посыльные прибывали часто – постоянно кому-то что-то было нужно, кто-то что-то предлагал. Но он знал, что он не успокоится, пока не узнает, что там. Личное. Он сначала подумал о Матильде, но у нее была другая печать.
– Посыльный сказал, откуда послание? – спросил он.
– Из женского монастыря в Эвре, милорд.
Выражение лица Симона не изменилось. Он поблагодарил парнишку и отпустил его выполнять первоначальное поручение, затем сломал печать и развернул пакет.
Когда он окончил читать единственный лист, исписанный коричневыми чернилами, он откинул голову назад, закрыл глаза и тихо застонал.
Симон натянул поводья и спешился. Так же поступили и люди из его отряда, и, не надеясь, что их впустят, они расселись вдоль стены монастыря и приготовились ждать.
Симон передал уздечку Тюрстану и постучал в дубовую дверь монастыря. В двери имелось небольшое отверстие, в которое выглянула монахиня.
– Симон де Санли, граф Нортгемитонский и Хантингдонский, – представился он. – Меня ждут.
В замке заскрипел ключ, и дверь открылась ровно настолько, чтобы он мог войти, – обязанности ключниц монахини всегда исполняли с рвением домохозяек, охраняющих своих цыплят от лисиц. Она наклонила голову в приветствии и слегка присела – это был намек на реверанс, но лишь после того, как она грозно взглянула на его людей и заперла за Симоном дверь.
– Я отведу вас к матери настоятельнице, – объявила монахиня. Губы ее были сжаты, словно стянуты шнурком. Симон понял: причину его появления здесь все знают и не одобряют. Встречавшиеся по пути монахини бросали на него косые взгляды и тут же опускали глаза. Они не станут обсуждать его за его спиной, потому что поклялись говорить только в случае необходимости, но он не мог не почувствовать глубины их осуждения.
Келья настоятельницы оказалась уютной комнатой, обогреваемой жаровнями. Стены украшали вышивки на религиозные темы. Комната так отличалась от той, в которой умерла Джудит, что Симон понял, как истязала себя его теща в последние годы.
Настоятельница сидела на стуле с высокой спинкой – руки сложены на коленях, пальцы перебирают великолепные агатовые четки. На груди – большой золотой крест. Она встала и сердечно приветствовала Симона. Потом велела ключнице позвать Сабину.
– Я признательна вам за то, что вы так быстро лично приехали, – сказала она, снова садясь и жестом приглашая его сесть на другой стул. Из изящного серебряного кувшина налила вина в один их двух кубков на столе и предложила ему.
– Вы думали, я пошлю кого-нибудь вместо себя? – спросил он, подняв брови.
– Не обижайтесь, милорд, но это приходило мне в голову. Ведь я не знала, будет ли у вас время… или желание.
– Для этой цели нашлось, – мрачно сказал он и сделал глоток вина. Как он и ожидал, оно оказалось превосходным. – Ведь я несу за это ответственность.
– Не каждый мужчина согласится с вами, милорд. У наших ворот мы видели множество несчастных женщин, которых бросили любовники и которые вынуждены были самостоятельно справляться с последствиями. И ведь случалось, что у отца имелось и кое-что еще, кроме плуга.
– Я не бросал Сабину, – пояснил Симон, невольно краснея. – Более того, я предложил ей кров, но она решила остаться у вас… До вашего письма я понятия не имел, что она беременна. – Он не прятал своих глаз от настоятельницы. – Она не моя любовница, которую я отправил в монастырь, когда она перестала меня устраивать. Этот ребенок родился из-за единственного случая слабости.
– Но сестра Сабина говорит, что вы хорошо знали друг друга.
– Верно… но не как любовники.
Монахиня скептически взглянула на него. Да и трудно было ее в этом винить.
– Мальчик крепкий и здоровый. Мы могли бы вырастить его здесь, а потом послать в мужской монастырь, когда подрастет, но неразумно держать младенца среди монахинь, если одна из них – его мать. Даже если он незаконнорожденный, он сын графа, и сестра Сабина хотела бы, чтобы вы вырастили его в своем собственном доме… Как я понимаю, Ваше присутствие здесь означает, что вы не возражаете?
Симон поставил пустую чашу на стол и отказался, когда она предложила налить еще.
– Разумеется, я не возражаю, – кивнул он.
В дверь постучали, и вошла Сабина, неся на руках спеленатого ребенка. Симон не мог отвести от нее глаз.
Она была привлекательной и в своем обычном платье и платке, но одеяние монахини превратило ее почти в Мадонну – овальное лицо, правильные черты, серо-фиалковые глаза, густые черные ресницы;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102