Тюрстан заметно побледнел, но оставался на месте.
– Вижу, нога была сломана много лет назад, – сказал грек. Он промыл рану подсоленной водой. – Теперь следует сделать примочку и перевязать. – Он щелкнул пальцами, давая понять, что ему нужны горячая вода и повязки.
Сабина, превозмогая отвращение, подошла со всем необходимым к постели. Даже промытая и очищенная, рана выглядела так ужасно, что Сабине не верилось, что она может когда-либо зажить.
Алексиус коснулся воды локтем, удовлетворенно кивнул и отлил примерно четвертую часть в чашу. Достал из сумки нечто подозрительно напоминающее сырой хлеб, разломал на куски, бросил в воду и размешал. Затем уложил эту массу в рану и плотно перевязал.
– Вот так, – пояснил он. – Менять повязки будем дважды в день и посмотрим, как пойдет дело. – Он удовлетворенно крякнул и вымыл руки в оставшейся воде. Затем занялся менее серьезными ранами Симона. Их он смазал толстым слоем меда и перевязал.
– Пусть спит, – сказал он. Он собрал свои инструменты и сложил их в сумку. – Я зайду вечером, перед комендантским часом.
Сабина проводила его до дверей и дала ему одну золотую монету из тех, что оставил ей де Гал. Алексиус довольно улыбнулся.
– По крайней мере, вы платите добрым византийским золотом, а не обычным серебром франков.
– Вы нас не любите, – не удержалась Сабина, – а ведь это ваш император призвал нас помочь ему в войне с турками.
– Я считаю вас варварами, – заявил Алексиус. – И наш император просил прислать нескольких опытных наемников, а не толпу одержимых, которую прибило к его стенам. Но я не могу не признать мужества и выносливости ваших воинов и женщин, которые следуют за ними в пыли. – Он склонил голову и вышел – высокий, худой, похожий на птицу.
Сабина вздохнула, закрыла дверь и вернулась к постели Симона. Она сделала что могла. Теперь все действительно в руках Божьих и в руках византийского целителя, который явно заботился о своей репутации, даже если ему был безразличен больной.
Глава 36
Монастырь Элстоу, Рождество 1097 года
– Новости есть?
Матильда знала, что интересует ее мать, и вопрос вызвал у нее раздражение. – Только то письмо в сентябре, – сказала она и поежилась. День выдался очень холодным, того и гляди снег пойдет, но мать разрешила развести только очень маленький огонь в своих покоях. Джудит могла бы жить в роскошных, хорошо согретых покоях, но предпочла спартанскую жизнь, лишенную красок. Вышивки, которые она раньше так любила, исчезли в двух простых сундуках, на стенах не осталось никаких украшений – только распятие.
Джудит, с трудом передвигая скрюченные подагрой ноги, подошла к одному из сундуков, открыла крышку и достала оттуда зеленый шерстяной плащ.
– Вот, надень. – Она протянула дочери плащ и, зачерпнув угля маленькой лопаточкой, подбросила его в жаровню. – Твой дядя Стефан написал, что они разбили турок у местечка под названием Дорилаеум, но это было еще летом. Новости идут так долго. – Она перекрестилась. – Я молюсь за их успех и благополучное возвращение.
– Я тоже. – Матильда надела плащ и расправила складки. Маленькая Матильда, стоявшая рядом, стала играть, прячась под покров длинного шерстяного одеяния.
Джудит горько усмехнулась.
– Теперь ты, как и я когда-то, графиня с множеством обязанностей. У тебя круги под глазами, дочка. Ты уверена, что эта ноша тебе по плечу?
Матильда покачала головой.
– Круги у меня потому, что одна я плохо сплю, – пояснила она. – Я не разделяю твою любовь к одиночеству.
Джудит презрительно фыркнула.
– Раньше или позже нам всем приходится спать в одиночестве.
– Я знаю, но лучше пусть будет позже. Что же до управления землями… Я видела, как ты это делала, и многому научилась. Я знаю, кому доверял Симон, и доверяю тем же людям, так что все идет гладко.
– Настолько гладко, что и не заметишь, если они начнут тебя обкрадывать. Лучше никому не доверять, – предупредила Джудит.
– Никто меня не обманывает, – спокойно и с достоинством возразила Матильда. – Я не закрываюсь в покоях и не затыкаю уши. Я хлопочу, как пчела в улье, потому, что только после того, как я окончательно вымотаюсь, я могу заснуть. – Она безрадостно улыбнулась. – Да поможет мне Господь, мама, но иногда мне кажется, что твоя тень стоит за моей спиной.
Джудит поджала губы.
– Вижу, как ты меня терпеть не можешь, – вздохнула она. – Даже сейчас, когда мы помирились. Но не я тень за твоим плечом. Поищи другого на это место.
Матильда покраснела, потому что слова матери попали в цель. Возможно, она никогда так и не освободится ни от одного из родителей.
– Ты ошибаешься, – возразила она. – Мы с тобой одной крови, вот и все. Я вижу, как в будущем я стою там, где сейчас стоишь ты… и это меня пугает.
Джудит покачала головой.
– У тебя нет причин для страха, дочка, – сказала она. – На моем месте ты разожгла бы побольше огня и завернулась в теплый плащ. У тебя нет вкуса к простоте… Страсти в тебе отцовские, им здесь не место. Иди и живи своей жизнью – не его или моей.
Неловкое молчание прервал звон колоколов, зовущих монахинь на заутреню. Мать и дочь с чувством облегчения присоединились к ним.
В церкви Матильда встала на колени рядом с матерью и молилась за благополучное возвращение Симона. Маленькая Матильда вертелась как уж и не капризничала только потому, что ей был обещан кусочек сот с медом полакомиться. Уолтеф вел себя прекрасно, он, казалось, полностью погрузился в пение и молитвы. Он внимал словам священника с открытым ртом и сияющими глазами. Это было так странно для маленького мальчика, что по спине Матильды невольно побежали мурашки. Джудит тоже заметила, потому что, выходя из церкви, она сказала:
– Не заведено, чтобы первенцы посвящали себя церкви, но ты об этом думала?
– Думала, – ответила Матильда, глядя на сына, скользящего по грязной дорожке. – Сейчас еще слишком рано решать, но, если я не рожу Симону второго сына, Уолтефу придется вести светскую жизнь, каким бы ни было его призвание.
Джудит взглянула на внука.
– Лучше молись, чтобы муж вернулся, – мягко продолжила она, – и чтобы еще раз забеременеть, потому что у этого ребенка настоящее призвание, а это большая редкость. – У матери был такой несчастный вид, что все раздражение Матильды испарилось, и она почувствовала что-то похожее на сочувствие.
Симон открыл глаза и, пока разум пробуждался к осознанию нового дня, взглянул на потолок. Он был разрисован золотыми звездами на синем фоне. Спросонья Симону показалось, что он смотрит на ночное небо. Впечатление портила висячая лампа, дающая слабый свет. Взгляд его обежал комнату – он увидел богатые фрески на стенах, шелковый балдахин над кроватью, вышитое звездами покрывало, которое было словно зеркальным отражением потолка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
– Вижу, нога была сломана много лет назад, – сказал грек. Он промыл рану подсоленной водой. – Теперь следует сделать примочку и перевязать. – Он щелкнул пальцами, давая понять, что ему нужны горячая вода и повязки.
Сабина, превозмогая отвращение, подошла со всем необходимым к постели. Даже промытая и очищенная, рана выглядела так ужасно, что Сабине не верилось, что она может когда-либо зажить.
Алексиус коснулся воды локтем, удовлетворенно кивнул и отлил примерно четвертую часть в чашу. Достал из сумки нечто подозрительно напоминающее сырой хлеб, разломал на куски, бросил в воду и размешал. Затем уложил эту массу в рану и плотно перевязал.
– Вот так, – пояснил он. – Менять повязки будем дважды в день и посмотрим, как пойдет дело. – Он удовлетворенно крякнул и вымыл руки в оставшейся воде. Затем занялся менее серьезными ранами Симона. Их он смазал толстым слоем меда и перевязал.
– Пусть спит, – сказал он. Он собрал свои инструменты и сложил их в сумку. – Я зайду вечером, перед комендантским часом.
Сабина проводила его до дверей и дала ему одну золотую монету из тех, что оставил ей де Гал. Алексиус довольно улыбнулся.
– По крайней мере, вы платите добрым византийским золотом, а не обычным серебром франков.
– Вы нас не любите, – не удержалась Сабина, – а ведь это ваш император призвал нас помочь ему в войне с турками.
– Я считаю вас варварами, – заявил Алексиус. – И наш император просил прислать нескольких опытных наемников, а не толпу одержимых, которую прибило к его стенам. Но я не могу не признать мужества и выносливости ваших воинов и женщин, которые следуют за ними в пыли. – Он склонил голову и вышел – высокий, худой, похожий на птицу.
Сабина вздохнула, закрыла дверь и вернулась к постели Симона. Она сделала что могла. Теперь все действительно в руках Божьих и в руках византийского целителя, который явно заботился о своей репутации, даже если ему был безразличен больной.
Глава 36
Монастырь Элстоу, Рождество 1097 года
– Новости есть?
Матильда знала, что интересует ее мать, и вопрос вызвал у нее раздражение. – Только то письмо в сентябре, – сказала она и поежилась. День выдался очень холодным, того и гляди снег пойдет, но мать разрешила развести только очень маленький огонь в своих покоях. Джудит могла бы жить в роскошных, хорошо согретых покоях, но предпочла спартанскую жизнь, лишенную красок. Вышивки, которые она раньше так любила, исчезли в двух простых сундуках, на стенах не осталось никаких украшений – только распятие.
Джудит, с трудом передвигая скрюченные подагрой ноги, подошла к одному из сундуков, открыла крышку и достала оттуда зеленый шерстяной плащ.
– Вот, надень. – Она протянула дочери плащ и, зачерпнув угля маленькой лопаточкой, подбросила его в жаровню. – Твой дядя Стефан написал, что они разбили турок у местечка под названием Дорилаеум, но это было еще летом. Новости идут так долго. – Она перекрестилась. – Я молюсь за их успех и благополучное возвращение.
– Я тоже. – Матильда надела плащ и расправила складки. Маленькая Матильда, стоявшая рядом, стала играть, прячась под покров длинного шерстяного одеяния.
Джудит горько усмехнулась.
– Теперь ты, как и я когда-то, графиня с множеством обязанностей. У тебя круги под глазами, дочка. Ты уверена, что эта ноша тебе по плечу?
Матильда покачала головой.
– Круги у меня потому, что одна я плохо сплю, – пояснила она. – Я не разделяю твою любовь к одиночеству.
Джудит презрительно фыркнула.
– Раньше или позже нам всем приходится спать в одиночестве.
– Я знаю, но лучше пусть будет позже. Что же до управления землями… Я видела, как ты это делала, и многому научилась. Я знаю, кому доверял Симон, и доверяю тем же людям, так что все идет гладко.
– Настолько гладко, что и не заметишь, если они начнут тебя обкрадывать. Лучше никому не доверять, – предупредила Джудит.
– Никто меня не обманывает, – спокойно и с достоинством возразила Матильда. – Я не закрываюсь в покоях и не затыкаю уши. Я хлопочу, как пчела в улье, потому, что только после того, как я окончательно вымотаюсь, я могу заснуть. – Она безрадостно улыбнулась. – Да поможет мне Господь, мама, но иногда мне кажется, что твоя тень стоит за моей спиной.
Джудит поджала губы.
– Вижу, как ты меня терпеть не можешь, – вздохнула она. – Даже сейчас, когда мы помирились. Но не я тень за твоим плечом. Поищи другого на это место.
Матильда покраснела, потому что слова матери попали в цель. Возможно, она никогда так и не освободится ни от одного из родителей.
– Ты ошибаешься, – возразила она. – Мы с тобой одной крови, вот и все. Я вижу, как в будущем я стою там, где сейчас стоишь ты… и это меня пугает.
Джудит покачала головой.
– У тебя нет причин для страха, дочка, – сказала она. – На моем месте ты разожгла бы побольше огня и завернулась в теплый плащ. У тебя нет вкуса к простоте… Страсти в тебе отцовские, им здесь не место. Иди и живи своей жизнью – не его или моей.
Неловкое молчание прервал звон колоколов, зовущих монахинь на заутреню. Мать и дочь с чувством облегчения присоединились к ним.
В церкви Матильда встала на колени рядом с матерью и молилась за благополучное возвращение Симона. Маленькая Матильда вертелась как уж и не капризничала только потому, что ей был обещан кусочек сот с медом полакомиться. Уолтеф вел себя прекрасно, он, казалось, полностью погрузился в пение и молитвы. Он внимал словам священника с открытым ртом и сияющими глазами. Это было так странно для маленького мальчика, что по спине Матильды невольно побежали мурашки. Джудит тоже заметила, потому что, выходя из церкви, она сказала:
– Не заведено, чтобы первенцы посвящали себя церкви, но ты об этом думала?
– Думала, – ответила Матильда, глядя на сына, скользящего по грязной дорожке. – Сейчас еще слишком рано решать, но, если я не рожу Симону второго сына, Уолтефу придется вести светскую жизнь, каким бы ни было его призвание.
Джудит взглянула на внука.
– Лучше молись, чтобы муж вернулся, – мягко продолжила она, – и чтобы еще раз забеременеть, потому что у этого ребенка настоящее призвание, а это большая редкость. – У матери был такой несчастный вид, что все раздражение Матильды испарилось, и она почувствовала что-то похожее на сочувствие.
Симон открыл глаза и, пока разум пробуждался к осознанию нового дня, взглянул на потолок. Он был разрисован золотыми звездами на синем фоне. Спросонья Симону показалось, что он смотрит на ночное небо. Впечатление портила висячая лампа, дающая слабый свет. Взгляд его обежал комнату – он увидел богатые фрески на стенах, шелковый балдахин над кроватью, вышитое звездами покрывало, которое было словно зеркальным отражением потолка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102