Хотя боль разрывала ногу, он сделал все, чтобы не хромать, потому что знал – де Гал за ним наблюдает.
Едва солнце показалось над горизонтом, как турки бросились в атаку. Хотя внутри у него все замерло от страха, Симон не мог не восхититься ловкостью и изяществом, с каким турки стреляли из луков с крупов мчавшихся галопом лошадей. Некоторые подъезжали ближе и метали копья через нормандскую стену из щитов, стараясь достать тех, кто за ней укрывался.
Воины, когда в них попадала стрела, вскрикивали и падали, другие тут же поспешно занимали их место. Щит Симона с простым золотым крестом на красном фоне защищал его от подбородка до щиколоток. Даже если стрела и пробила деревянный щит, на ее пути были бы еще латы, кольчуга и уплотненная туника. Но за такую хорошую защиту приходилось дорого платить. Солнце поднималось все выше, и железные кольца кольчуги нагревались так, что к ним нельзя было прикоснуться, а шлемы превращались в суповые котлы. Пот лил с Симона ручьями, как из дырявого ведра, а щит стал таким тяжелым, что ему казалось – на его левой руке сидит взрослый человек. Он хватал ртом горячий воздух, но это не приносило облегчения. Пот заливал глаза, мешал смотреть, и вскоре все виделось ему словно через мутную соленую вуаль. Нога пульсировала и болела – Симон испытывал настоящее страдание. Но он терпел, потому что отойти значило ослабить защитную линию.
Каждый час первые ряды отходили назад на короткий отдых, и женщины и те, кто не был в строю, приносили им воду из ручья. Симон, спотыкаясь, уступил место рыцарю, коснувшемуся его плеча, и поплелся к своей палатке. Сабина уже ждала его с ведром воды.
– Пей медленно, иначе вырвет, – посоветовала она, подавая ему чашу с водой. Его рука так тряслась, что он с трудом отстегнул подвижную часть шлема и поднес чашу с драгоценной жидкостью к губам. Большая часть воды пролилась ему на грудь.
– Тебе плохо, – с тревогой заметила она. – Тебе не следует туда возвращаться.
– Господи, тебе тоже плохо, – огрызнулся он. – Я так же готов к битве, как и любой другой. Даже если мое тело слабеет, мой дух заставит меня выдержать.
– Твой упрямый дух, – зло возразила она, но тут же успокоилась. – Сядь. – Сабина показала на походный стул. – И не ври, что тебе этого не хочется. Тебя только подтолкни – и ты свалишься.
Он хотел испепелить ее взглядом, но она не отступила. Он сделал два неуверенных шага и тяжело опустился на стул. Дрожали не только руки, тряслось все тело. Он протянул Сабине пустую чашу, и она снова наполнила ее. Но не отдала ее ему в руки, а осторожно сняла с него шлем и вылила ему на голову. Симон вздрогнул, не столько от неожиданности, сколько от удовольствия. Холодная вода струилась по шее и вниз, по спине. Она еще дважды сделала это, прежде чем дать ему снова напиться. Симона мучила такая жажда, что казалось, сколько бы он ни выпил, он никогда не напьется.
Сабина взяла его шлем и стала выкладывать его изнутри кусками льняной ткани.
– Это от жары, – пояснила она. – И тебе следует надеть тунику поверх лат, как делают византийцы. – Она протянула ему полотнище шелка с разрезом для головы. Эту ткань он купил в Константинополе и намеревался подарить Матильде. Но он не стал сопротивляться. Все, что угодно, только бы облегчить эту ужасную жару.
– Есть будешь?
Симон отрицательно покачал головой, просовывая ее в отверстие на шелковом полотнище и заправляя ткань за ремень. От одного слова его едва не стошнило.
– Мы победим? – спросила она. – Или все здесь погибнем? – Голос был ровным и безразличным. Она видела смерть, когда перевернулась галера, и встречалась с ней, когда та забирала ее детей и мужа. Смерть была ее постоянным спутником, но пока она молчала.
Симон пожал плечами.
– Если вторая армия подойдет вовремя, все будет в порядке, – ответил он. – Хотя я не знаю, сколько наши люди выдержат на такой жаре. Но, – быстро добавил он, – у сарацин нет таких уж больших запасов стрел и копий. Они побегут, если мы сможем продержаться. – Он с трудом встал и тут же покачнулся. Боль в ноге была невыносимой. Сабина дала ему еще воды, и он выпил, прежде чем сунуть левую руку за кожаные ремни щита.
Из нормандских рядов раздались крики. Сабина поднялась на цыпочки, чтобы лучше видеть. Около сорока всадников оторвались от линии обороны и пустились вслед за отступающими лучниками. Бохемонд, который как раз подошел к ручью, чтобы посмотреть на раненых и напиться, в сердцах швырнул чашу на землю.
– Черт бы побрал этих идиотов! – проревел он. – Я же не отдавал приказа. Кто посмел меня ослушаться? – Он пробивался через боевой строй, как плуг через почву. Прозвучал горн, требующий, чтобы всадники вернулись, но звук не был услышан.
Нормандские лошади были не так быстроноги, как турецкие, и не могли догнать отступающих лучников. Появилась новая волна сарацин, они окружили нормандцев, осыпая их градом стрел. Под этим натиском падали пораженные стрелами люди и лошади. Размахивая ятаганами, турки принялись добивать их. Сабина отвернулась.
– Спаси их Господь, – прошептал Симон, наблюдая, как один за другим погибают рыцари. Горстка всадников вырвалась из кольца и ринулась назад. Их щиты были утыканы стрелами.
Раненых принесли к ручью, и среди них Симон узнал заносчивого рыцаря, который на заре спорил с Бохемондом. Теперь его зубы были оскалены в гримасе боли, и черное копье сарацин торчало из его груди, причем засело оно так глубоко, что вытащить его скорее всего не представлялось возможным.
Какая высокая цена за глупость, подумал Симон, хотя понимал, что не ему судить этого человека, потому что он сам совершал большие глупости и собирался дальше продолжать в том же духе. Он, хромая, вернулся на поле битвы.
В полдень стрела пробила его щит и кольчугу и сорвала кусок плоти с ребер. Он закачался и, поскольку и так нетвердо стоял на ногах, упал. Он услышал топот копыт и краем глаза заметил турецкого солдата с нацеленным на него копьем. Последним усилием воли Симон накрыл себя щитом. Копье пробило щит, латы и кольчугу и пригвоздило его к земле. Он услышал свой крик. Черные и красные точки заплясали перед глазами, и он потерял сознание.
Он пришел в себя от голоса Сабины, уговаривающей его попить, и почувствовал край чаши у своих губ. Она поддерживала его за плечи, ее фиалковые глаза были полны слез. Он с трудом сделал глоток.
– Мой щит… – прохрипел он. – Вели Тюрстану найти запасной.
– Ну конечно, – пробормотала она. – Он как раз пошел его искать. Позволь мне посмотреть на твои раны, пока он ищет щит.
По ее тону он понял, что Тюрстан ничего подобного не делал, но он был в полубессознательном состоянии и смог только слабо возразить. Послышался громкий рев нормандцев, и он попытался подняться, уверенный, что турки пробили оборону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Едва солнце показалось над горизонтом, как турки бросились в атаку. Хотя внутри у него все замерло от страха, Симон не мог не восхититься ловкостью и изяществом, с каким турки стреляли из луков с крупов мчавшихся галопом лошадей. Некоторые подъезжали ближе и метали копья через нормандскую стену из щитов, стараясь достать тех, кто за ней укрывался.
Воины, когда в них попадала стрела, вскрикивали и падали, другие тут же поспешно занимали их место. Щит Симона с простым золотым крестом на красном фоне защищал его от подбородка до щиколоток. Даже если стрела и пробила деревянный щит, на ее пути были бы еще латы, кольчуга и уплотненная туника. Но за такую хорошую защиту приходилось дорого платить. Солнце поднималось все выше, и железные кольца кольчуги нагревались так, что к ним нельзя было прикоснуться, а шлемы превращались в суповые котлы. Пот лил с Симона ручьями, как из дырявого ведра, а щит стал таким тяжелым, что ему казалось – на его левой руке сидит взрослый человек. Он хватал ртом горячий воздух, но это не приносило облегчения. Пот заливал глаза, мешал смотреть, и вскоре все виделось ему словно через мутную соленую вуаль. Нога пульсировала и болела – Симон испытывал настоящее страдание. Но он терпел, потому что отойти значило ослабить защитную линию.
Каждый час первые ряды отходили назад на короткий отдых, и женщины и те, кто не был в строю, приносили им воду из ручья. Симон, спотыкаясь, уступил место рыцарю, коснувшемуся его плеча, и поплелся к своей палатке. Сабина уже ждала его с ведром воды.
– Пей медленно, иначе вырвет, – посоветовала она, подавая ему чашу с водой. Его рука так тряслась, что он с трудом отстегнул подвижную часть шлема и поднес чашу с драгоценной жидкостью к губам. Большая часть воды пролилась ему на грудь.
– Тебе плохо, – с тревогой заметила она. – Тебе не следует туда возвращаться.
– Господи, тебе тоже плохо, – огрызнулся он. – Я так же готов к битве, как и любой другой. Даже если мое тело слабеет, мой дух заставит меня выдержать.
– Твой упрямый дух, – зло возразила она, но тут же успокоилась. – Сядь. – Сабина показала на походный стул. – И не ври, что тебе этого не хочется. Тебя только подтолкни – и ты свалишься.
Он хотел испепелить ее взглядом, но она не отступила. Он сделал два неуверенных шага и тяжело опустился на стул. Дрожали не только руки, тряслось все тело. Он протянул Сабине пустую чашу, и она снова наполнила ее. Но не отдала ее ему в руки, а осторожно сняла с него шлем и вылила ему на голову. Симон вздрогнул, не столько от неожиданности, сколько от удовольствия. Холодная вода струилась по шее и вниз, по спине. Она еще дважды сделала это, прежде чем дать ему снова напиться. Симона мучила такая жажда, что казалось, сколько бы он ни выпил, он никогда не напьется.
Сабина взяла его шлем и стала выкладывать его изнутри кусками льняной ткани.
– Это от жары, – пояснила она. – И тебе следует надеть тунику поверх лат, как делают византийцы. – Она протянула ему полотнище шелка с разрезом для головы. Эту ткань он купил в Константинополе и намеревался подарить Матильде. Но он не стал сопротивляться. Все, что угодно, только бы облегчить эту ужасную жару.
– Есть будешь?
Симон отрицательно покачал головой, просовывая ее в отверстие на шелковом полотнище и заправляя ткань за ремень. От одного слова его едва не стошнило.
– Мы победим? – спросила она. – Или все здесь погибнем? – Голос был ровным и безразличным. Она видела смерть, когда перевернулась галера, и встречалась с ней, когда та забирала ее детей и мужа. Смерть была ее постоянным спутником, но пока она молчала.
Симон пожал плечами.
– Если вторая армия подойдет вовремя, все будет в порядке, – ответил он. – Хотя я не знаю, сколько наши люди выдержат на такой жаре. Но, – быстро добавил он, – у сарацин нет таких уж больших запасов стрел и копий. Они побегут, если мы сможем продержаться. – Он с трудом встал и тут же покачнулся. Боль в ноге была невыносимой. Сабина дала ему еще воды, и он выпил, прежде чем сунуть левую руку за кожаные ремни щита.
Из нормандских рядов раздались крики. Сабина поднялась на цыпочки, чтобы лучше видеть. Около сорока всадников оторвались от линии обороны и пустились вслед за отступающими лучниками. Бохемонд, который как раз подошел к ручью, чтобы посмотреть на раненых и напиться, в сердцах швырнул чашу на землю.
– Черт бы побрал этих идиотов! – проревел он. – Я же не отдавал приказа. Кто посмел меня ослушаться? – Он пробивался через боевой строй, как плуг через почву. Прозвучал горн, требующий, чтобы всадники вернулись, но звук не был услышан.
Нормандские лошади были не так быстроноги, как турецкие, и не могли догнать отступающих лучников. Появилась новая волна сарацин, они окружили нормандцев, осыпая их градом стрел. Под этим натиском падали пораженные стрелами люди и лошади. Размахивая ятаганами, турки принялись добивать их. Сабина отвернулась.
– Спаси их Господь, – прошептал Симон, наблюдая, как один за другим погибают рыцари. Горстка всадников вырвалась из кольца и ринулась назад. Их щиты были утыканы стрелами.
Раненых принесли к ручью, и среди них Симон узнал заносчивого рыцаря, который на заре спорил с Бохемондом. Теперь его зубы были оскалены в гримасе боли, и черное копье сарацин торчало из его груди, причем засело оно так глубоко, что вытащить его скорее всего не представлялось возможным.
Какая высокая цена за глупость, подумал Симон, хотя понимал, что не ему судить этого человека, потому что он сам совершал большие глупости и собирался дальше продолжать в том же духе. Он, хромая, вернулся на поле битвы.
В полдень стрела пробила его щит и кольчугу и сорвала кусок плоти с ребер. Он закачался и, поскольку и так нетвердо стоял на ногах, упал. Он услышал топот копыт и краем глаза заметил турецкого солдата с нацеленным на него копьем. Последним усилием воли Симон накрыл себя щитом. Копье пробило щит, латы и кольчугу и пригвоздило его к земле. Он услышал свой крик. Черные и красные точки заплясали перед глазами, и он потерял сознание.
Он пришел в себя от голоса Сабины, уговаривающей его попить, и почувствовал край чаши у своих губ. Она поддерживала его за плечи, ее фиалковые глаза были полны слез. Он с трудом сделал глоток.
– Мой щит… – прохрипел он. – Вели Тюрстану найти запасной.
– Ну конечно, – пробормотала она. – Он как раз пошел его искать. Позволь мне посмотреть на твои раны, пока он ищет щит.
По ее тону он понял, что Тюрстан ничего подобного не делал, но он был в полубессознательном состоянии и смог только слабо возразить. Послышался громкий рев нормандцев, и он попытался подняться, уверенный, что турки пробили оборону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102