– Я смерила ту тунику, что ты оставил, – объяснила она. – Мне надо было чем-то занять руки, когда не было других дел. – Она не стала говорить, что какое-то время спала в обнимку с его старой туникой и что шитье новой помогло ей примириться с его отсутствием.
– Никогда не видел такой красоты! – восхитился он, беря тунику и разглядывая тонкую работу.
Довольная его похвалой, Матильда снова легла рядом.
– Уж не знаю, – сказала она, поднимая его торопливо сброшенные штаны, – где ты научился ставить такие аккуратные заплатки.
На какой-то момент в комнате стало очень тихо.
– Это не моя заслуга, – пояснил он. – Штопала одна из прачек. – Внезапно он стал торопливо мерить рубашку и тунику.
– Одна из прачек, – повторила Матильда, прищурившись.
– Она шила и обстирывала всех, – сказал он из-под туники. Когда голова показалась в отверстии, он постарался не встречаться с ней глазами.
Матильда ничего не сказала. Она решила не спрашивать, был ли ей Симон верен во время своего путешествия. Крестоносцы клялись соблюдать чистоту, пока они являются солдатами Христа, но она знала, что многим не удалось сдержать эту клятву. Симон хоть и не был охоч до женщин, но она знала, как он стремится к новым пастбищам. Но прачка не может представлять угрозу ее положению, к тому же в его сопровождении вообще не было женщин. Поэтому она больше об этом не заговаривала и, хотя и не забыла, не слишком об этом задумывалась.
Глава 38
Нортгемптон, Рождество 1097 года
– Мне сюда его повесить? – спросил Уолтеф. Он взмахнул ярким бантиком, потом встал на цыпочки и повесил его на голую ветку яблони.
– Да, милый, все правильно, – похвалила его Матильда, тоже наряжавшая дерево. Ее мать никогда не устраивала праздника в честь дерева, чтобы оно принесло много плодов осенью. Такое же язычество, как и эльф в колодце, считала она, ерунда, которую нельзя терпеть. Но отец всегда разрешал украшать деревья, Матильда тоже поддерживала эту традицию.
Симон поднял маленькую дочь, чтобы она могла повесить на яблоню серебряные колокольчики.
– В прошлом году в это время я в Бриндизи ждал весны, – сказал он. – Кажется, это было сто лет назад.
– Это и было сто лет назад. – Подняв стоящую на земле корзинку, Матильда достала оттуда яблоко, вырезанное из дерева. Отдала его сыну и взглянула на мужа. – Ты ведь жалеешь, что повернул назад, верно? – угадала она.
Симон повел плечами.
– Немного, – признался он. – Я ведь давал клятву, а я всегда гордился тем, что держал слово.
– Если бы ты его сдержал, то, скорее всего, был бы мертв, – поежилась Матильда.
– Да, зато умер бы с честью, – заметил он с печальной улыбкой. Взяв еще одно деревянное яблоко, он помог маленькой Мод повесить его на сук.
Матильда закусила губу.
– Значит, поэтому ты не просишь священника освободить тебя от этой клятвы? Потому что ты не закончил путь?
Симон немного подумал.
– Пока я не свободен от клятвы, – наконец ответил он, – это означает, что я не сдался. Возможно, это только укор моей совести, но просьба об искуплении будет моим поражением.
Матильда промолчала. В действительности она не думала, что он отправится еще в один Крестовый поход, чтобы выполнить свою клятву, но ей трудно было удержаться и постоянно не требовать тому подтверждения. Трудно, но не невозможно. Ведь рано или поздно ему все равно снова придется уехать по королевским делам. В Нормандии шла война, и Матильда каждый день ожидала приказа, которого Симон не сможет ослушаться.
На вторую часть церемонии собрались все обитатели замка. Они пили горячий сидр и, взявшись за руки, водили хороводы вокруг яблони, восхваляя ее и призывая ее быть сильной и принести обильный урожай.
Сгущалась темнота, Уолтеф и другие дети гонялись друг за другом, с визгом лавируя между, взрослыми. Маленькая Мод неуклюже топала за ними в своих многочисленных одежках.
Симон обнял Матильду и сдвинул в сторону платок, чтобы поцеловать ее в шею. Она, улыбаясь, повернулась и подставила ему губы.
Со двора донеслись крик и ржание лошади, и Симон, как гончая, уловившая запах, поднял голову. Она сдержала желание обнять его крепче и вместе с ним повернулась, чтобы посмотреть, кто приехал.
– Не может же король послать тебя в Нормандию накануне рождественского пира? – Она не смогла скрыть отчаяния.
Но посыльный приехал не за Симоном, а за ней. Из Элстоу. Ее мать заболела, у нее сильный жар, и только Господь может ей помочь. Если Матильда хочет попрощаться, ей следует ехать немедленно.
Как в бреду, она распорядилась, чтобы посыльного напоили горячим сидром и накормили, благо под деревом был накрыт стол.
– Я должна ехать, – заявила она. Симон взглянул на темное небо.
– Ночью? – с сомнением спросил он. Слова слетели с губ вместе с облачком пара от дыхания.
– Утром может быть уже поздно. – Она взглянула на него. – Я должна – ради нее и ради себя.
Он задумчиво посмотрел на нее и кивнул.
– Тебе понадобятся факелы в дорогу и надежное сопровождение. Иди и собирайся, а я прикажу седлать лошадей.
Люди продолжали веселиться. Она с грустью отвела взгляд от танцующих и покинула сад.
– Тебе необязательно ехать, – сказала она, когда увидела его в спальных покоях, где он надевал теплую одежду.
– Я хочу, – возразил он. – Я ведь так по-настоящему и не помирился с твоей матерью. К тому же одну я тебя не пущу.
Матильда почувствовала острое раздражение, как будто растревожили старую рану. Она пошла к сундуку и достала оттуда теплые чулки.
– Я уже привыкла к своему собственному обществу, – недовольно заметила она.
Он продолжал обматывать ногу.
– Ты не хочешь, чтобы я ехал с тобой?
Она наклонилась, чтобы снять сапог, и натянула чулок на ногу.
– Матильда?
Она подняла голову.
– Разумеется, я хочу, чтобы ты поехал, – с раздражением ответила она. – Но по собственной воле – не по обязанности, или из жалости, или по той причине, что считаешь меня заблудшей овцой, которая пропадет без твоего присмотра. – Она нервно принялась за вторую ногу – движения резкие, лицо спрятано за платком. – А я, поскольку хочу, чтобы ты поехал со мной, чувствую себя виноватой. Я же видела, как ты сегодня хромал, и знаю, что холод твоей ноге вреден.
Симон улыбнулся, хотя ему было не до смеха.
– Теперь, моя дорогая, дело решено. Тебе ли не знать, что не надо вспоминать про мою ногу, если хочешь, чтобы я остался дома. Теперь, что бы ты ни говорила или делала, меня не остановить.
– Тебя и раньше не останавливало ни то, что я говорю, ни то, что я делаю, – парировала она, пытаясь засунуть ногу в сапог. – Черт побери, – пробормотала она.
Симон подошел, встал на здоровое колено и помог ей натянуть сапог.
– Да, нога у меня болит, – согласился он, – но она все равно будет болеть, поеду я с тобой или останусь здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102