Я удивилась и покачала головой:
– Нет, я не заметила ничего особенного.
– Наверно, потому что так он смотрит на вас, когда вы не видите, но это все равно бросается в глаза. Поначалу я решила, будто он хочет сказать, что не думает о вас хуже, чем раньше, а потом я поняла, что это совсем не то. – Она оторвалась от своего шитья и посмотрела мне прямо в лицо. – Не удивлюсь, если он в вас влюблен.
Она проговорила это, не хихикая, в своей обычной деловой манере, и хотя я очень удивилась, но не стала ничего опровергать, искренне доверяя ее наблюдательности.
– Наверно, он в самом деле думает, что влюблен, – помолчав, неохотно согласилась я. – Правда, я не замечала, да я ведь не знаю, как мужчины себя ведут, когда начинают ухаживать. О Господи, как бы мне хотелось, чтобы вы ошиблись, мисс Джейн.
Она еле заметно улыбнулась:
– Да. Плохо вам, если учесть еще Джеральда с его бараньим взглядом. А что вы будете делать, если мистер Дойл решит всерьез начать ухаживать за вами?
Я сделала последний стежок на своей амазонке, которая уже начинала рваться.
– Господа не ухаживают за служанками, мисс Джейн, даже за учительницами.
– Но он же нанес вам сегодня визит.
– Это был общий визит, как он сказал.
– Как он сказал. – Она фыркнула. – Он приехал повидаться с вами, Ханна. Думаю, я могла бы вам даже позавидовать. Вы, правда, не простушка, но не такая уж и красавица, во всяком случае, не красивее меня.
Я посмотрела на нее и рассмеялась:
– Да, не красивее. Вы правы.
– Все равно мне кажется, что Эндрю Дойл имеет на вас серьезные виды. Он очень романтичен, как я поняла, а папа говорил, будто он бунтовщик.
– Как бы то ни было, – стояла на своем я, – он никогда, мисс Джейн, даже не помыслит о том, что вы тут напридумали. Он – мужчина, поэтому вполне естественно, его влечет ко мне мое прошлое, но из-за этого же прошлого он, как всякий респектабельный джентльмен, не принимает меня всерьез. Несмотря на весь свой романтизм и все свое бунтарство.
– Наверно, вы правы, – согласилась Джейн. – Но это ужасно стыдно. Вам не очень обидно?
– О нет. Правда, совсем нет. Мне много лет назад пришлось задуматься об этом, так что у меня уже давным-давно нет никаких иллюзий на сей счет.
Копаясь в отрезах шелка, она вдруг сказала:
– Я спросила папа, можно ли мне задать вам несколько вопросов, и он разрешил. Он очень высокого мнения о вашей благовоспитанности и вашем представлении о приличиях.
– Да?.. Очень интересно.
– Правда, правда. Мне сам папа сказал. Может быть, мы прямо сейчас и начнем, если вам все равно, а?
Мне ничего не оставалось, как улыбнуться и взять в руки блузку с оторванной пуговицей.
– Хорошо, мисс Джейн. Мне все равно.
* * *
В тот день, когда к нам приезжал Эндрю Дойл, я получила письмо от Тоби Кента, приглашавшего меня посетить его. Мне было довольно неловко после его угроз просить Себастьяна Райдера отпустить меня, но когда я пришла к нему в кабинет, он лишь нетерпеливо проговорил:
– Вы можете делать все, что вам угодно, в свободное от ваших обязанностей время. В любом случае я не ссорился с Кентом. Так ему и передайте.
Я передала, и Тоби рассмеялся, но ни слова не сказал о речной прогулке. По-видимому, он придерживался тех же взглядов, что и я, на прошлое, которое не должно отравлять настоящее, так что мы больше к нему не возвращались. Он закончил мой портрет, и я не сумела скрыть удивления, посмотрев на него:
– Ну, Тоби, я у вас... как бы это сказать? Что-то такое есть в глазах. Это не просто улыбка. Вы меня очень облагородили.
Он почесал подбородок:
– Рад, что вы заметили.
– Но я совсем не такая.
– Наверно, слово неправильное. У вас свое благородство, и что есть, то есть, юная Маклиод. В этом портрете я показал еще одну сторону вашей натуры, и не спорьте. Вы же никогда не видели себя со стороны. Впрочем, это мало кому удается.
Я увидела еще несколько картин. Два или три вида Темзы с разных точек, мальчишки, пьющие воду из фонтанчика, пока их лошади утоляли жажду из желоба, три натюрморта, портрет трубочиста и огромное изображение площади Пикадилли с высокими домами, кэбами, телегами и маленькими фигурками прохожих.
На мольберте у Тоби стояла еще одна большая картина с изображением циркового представления.
– Вот эта и Пикадилли не похожи на все, что вы делали раньше, – сказала я. – И они мне очень нравятся.
– Честно говоря, я тоже в себе не разочаровался, – признался Тоби. – Хочется чего-то новенького.
– В цирке, наверно, очень весело, – заметила я, разглядывая белолицего клоуна на осле и раздумывая о том, как Тоби удалось так много показать на небольшом полотне, тем более на кусочке размером с шиллинг.
– Вы никогда не были в цирке? – удивился он.
– Нет, но мне бы очень хотелось пойти туда.
– Вы пойдете сегодня, – весело проговорил он и вытащил часы. – Через пару часов начинается представление, так что у нас еще есть время на славу повеселиться. Итак, Клэпхэм-коммонс. – С этими словами он бросился в спальню одеваться, а когда вышел из нее, схватил со стула соломенную шляпку, которую я совсем незадолго на него положила. – Надевайте шляпку, красавица, и пошли.
У меня перехватило дыхание.
– Я думала, вы захотите, чтобы я попозировала вам.
– Я хотел, но это может подождать. Сегодня у вас день рождения, так что принимайте подарки.
Изумлению моему не было границ.
– Откуда вы узнали? Я ведь никому не говорила.
Он усмехнулся:
– Однажды вы показали мне свои сокровища из железной шкатулки, и я запомнил число, проставленное в вашем свидетельстве о рождении. Поторопитесь же, Ханна Маклиод, или я приглашу другую девушку.
Через пять минут мы уже сидели в кэбе, который ехал по Элберт-бридж, и мне казалось, что я лопну от счастья.
– Тоби, вы должны разрешить мне заплатить за свой билет. Я буду еще счастливее от того, что могу себе это позволить.
– Прекрасно, – ответил он. – Я вычту эту сумму из вашего жалования.
– Но я же позирую вам не из-за денег, вы ведь знаете.
– Это ваш день рождения или нет?
– Мой.
– Тогда помолчите, упрямая девчонка.
– Ладно. Спасибо. А ваши картины еще продаются, Тоби?
– Нарасхват, насколько мне известно. И здесь, и в Париже тоже.
– Тогда почему вы сердитесь?
– Я не сержусь. Я просто задумываюсь, как здравомыслящий человек.
– Из-за чего?
– Может быть, мои картины покупают люди, которые не отличают плохого от хорошего и которые только знают, что Тоби Кент стал модным художником.
– Понятно. – Я задумалась. – Но вы стараетесь, когда пишете свои картины, правда?
– Это уж точно.
– Значит, в них есть то, что вы хотели когда-то сделать? В Париже, когда у вас еще ничего не покупали, вы не задумывались над тем, кто будет покупать и зачем. Так в чем же сейчас дело? Думаю, когда-нибудь вы перестанете быть модным, и тогда вас будут покупать те люди, которым будут нужны только ваши картины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92