Едва они завернули за угол, как все обратили свои взгляды на меня.
Внутри у меня все дрожало, но я уже давно научилась не показывать своих чувств и являть миру безмятежное лицо, так что я даже улыбалась, когда вошла в подъезд и мадам Бриан открыла дверь в ответ на мой стук.
– Мадам, мне жаль, что у вас были из-за меня неприятности, – сказала я. – Молодая дама ошибается на мой счет, но я уверена, все уладится, когда джентльмен придет в себя. Вам не придется иметь дело с полицией.
– Ха! Это вы так говорите. – Мадам Бриан не выпускала из рук шпильки. – Она же как дикая кошка, эта иностранка, выпустила когти и зубы...
– Она была очень взволнована, а когда успокоится и поговорит с джентльменом, все будет хорошо. Вы ей что-нибудь говорили, мадам?
– Я пыталась ей сказать, – не очень уверенно ответила мадам Бриан. – Ну, конечно же, я пыталась. – И она нахмурилась. – Откуда мне знать, что у вас там произошло? Меня там не было.
Я продолжала улыбаться, несмотря ни на что.
– Но вы же видели, как я его тащила, мадам. Об этом вы не сказали молодой леди?
– Сказала ей? Да как я могла ей сказать? Она же ничего не слушала. Все время сама говорила и говорила. Да даже если слушала, это не имеет значения, потому что она не понимает человеческого языка.
– О да, вам трудновато пришлось, – сказала я, очень надеясь, что она не услышала насмешки в моем голосе. – А вы не знаете, кто им сообщил о том, что джентльмен у меня?
– Я ничего не знаю, девочка, – раздраженно отрезала мадам Бриан. – Уж не думаешь ли ты, что эта женщина мне что-то объясняла? Не знаю уж, что она говорила, но она была очень недовольна. Чтобы это понять, мне не надо учить английский. – Она сунула в волосы еще одну шпильку и ткнула в меня пальцем. – Будем надеяться, что мы больше никогда о них не услышим.
Дверь закрылась, а я осталась стоять, только теперь почувствовав, насколько все это измучило меня. Не сразу до меня дошло, что если я еще постою, то могу опоздать в «Раковину», и я бросилась наверх, чтобы оставить на столе покупки и бежать на работу. Мне было очень страшно. Если мистер Дойл ничего не вспомнит, а леди отправится в полицию, мне будет трудно доказать свою невиновность. И мадам Бриан мне не поможет.
Вниз по лестнице я бежала бегом. Впереди был двенадцатичасовой рабочий день, и я не могла позволить себе расслабиться и натворить глупостей. Как мне было не радоваться тому, что я научила себя выкидывать из головы все плохие мысли? Это немало помогало мне в прошлом, но на сей раз сослужило дурную службу, потому что заодно со всем прочим я забыла о пустячке, ставшем причиной многих моих несчастий.
Глава 3
На другое утро я проснулась в восемь часов от того, что кто-то барабанил в мою дверь, и сердце у меня быстро-быстро заколотилось от страха, когда я вспомнила вчерашние угрозы молодой дамы.
– Подождите! – крикнула я, стараясь ничем себя не выдать. Стучать перестали. Я сунула ноги в домашние туфли, стоявшие возле кровати, надела зимний халат, сохранившийся у меня со времен Рю де Мулен, и пошла к двери. – Кто там?
Ответа не последовало. Я удивилась, но все-таки, хотя и неохотно, открыла дверь, вздохнула с облегчением и распахнула ее настежь. Рыжие волосы, зеленые глаза, веснушки и широкая улыбка, заметная даже несмотря на бороду. Огромный мужчина с коричневым от загара лицом и в морской форме стоял на лестничной площадке.
– Доброе утро, Ханна Маклиод, – сказал он. – Как поживаете, красавица?
Это был Тоби Кент, мой сосед, полуангличанин, полуирландец, взявший себе в привычку называть меня «красавицей». Он был моим единственным соседом на нашем последнем этаже, и я увидела, что у него тоже дверь распахнута настежь. Отбросив за спину косички и запахнув потеснее халат, я не смогла удержаться от упрека:
– Ой, Тоби, вы меня очень напугали. Я думала, это полиция.
Он наморщил лоб:
– Полиция? Это еще зачем?
Я покачала головой:
– У меня вчера был тяжелый день. Я вам потом расскажу. Как хорошо, что вы опять дома.
– Только на два дня, пока корабль разгружают и нагружают в Гавре, а потом я опять исчезну на несколько недель. Мы пойдем на Мартинику. Послушайте, я приглашаю вас на завтрак, если вы его приготовите. На английский завтрак с яйцами, беконом, почками и черт знает с чем еще. Я там много чего приволок.
Я улыбнулась:
– В Англии у меня никогда не было такого завтрака, но я с удовольствием, Тоби, принимаю ваше приглашение. Дайте мне двадцать минут, чтобы умыться и одеться, а потом приходите хоть с живым теленком. Я с удовольствием его для вас зажарю.
– Ну уж нет. Я приглашаю вас в студию, Ханна. – И он широким жестом указал на открытую дверь. – Я уже разжег плиту, это было час назад, и у меня тепло и уютно, и места побольше, есть где вам развернуться.
– Хорошо. Через двадцать минут.
– Идет. Вам нравится моя борода, юная Маклиод?
– Не очень, Тоби. Я к ней не привыкла.
– Тогда я ее сбрею до завтрака.
Он рассмеялся, развернулся и исчез. Я закрыла дверь и торопливо нагрела воды на духовке, радуясь тому, что Тоби вернулся, и огорчаясь, что так ненадолго.
Мы познакомились полтора года назад и стали добрыми друзьями и соседями, наверно, потому что оба были англичанами. У Тоби комната была намного больше моей. Что-то вроде студии и еще маленькой спаленки, но он поселился в этом доме задолго до меня. В первую же неделю, когда я устраивалась и покупала себе кое-что из необходимых вещей, он постучал в мою дверь, назвал себя и заявил, что если мне нужна помощь, чтобы я не стеснялась и звала его.
Поначалу я его боялась, что было вполне естественно для молодой женщины восемнадцати лет, живущей одиноко в таком месте, но через несколько недель я убедилась, что он хороший надежный друг и мне не нужно ничего опасаться с его стороны. Он знал, что я была ученицей в колледже для девиц, а когда мы узнали друг друга получше, я рассказала ему о том, как жила в Англии и как оказалась в Париже вскоре после смерти матери. В свою очередь он тоже поведал мне свою историю.
Он писал не только пейзажи, а все, что занимало его воображение: цветок, уличную сценку, портрет – меня он тоже писал несколько раз, – нищего, солнечный закат или переполненный мусорный ящик. Меня огорчало, что он не мог заработать денег живописью, несмотря на все свое трудолюбие, хотя я сама в его картинах с трудом узнавала изображенный предмет. Он поражал меня своей манерой, и, хотя краски обыкновенно были самые изысканные, но он их не жалел, и они выступали с холста, словно он размазывал их пальцем, что он, кстати, иногда в самом деле делал. Мне самой было странно, как, стоило мне прикрыть глаза, и я начинала видеть в них то, что никак не ожидала увидеть. Но когда я ему это говорила, он хмыкал и заявлял, что есть надежда излечить меня от мещанских взглядов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Внутри у меня все дрожало, но я уже давно научилась не показывать своих чувств и являть миру безмятежное лицо, так что я даже улыбалась, когда вошла в подъезд и мадам Бриан открыла дверь в ответ на мой стук.
– Мадам, мне жаль, что у вас были из-за меня неприятности, – сказала я. – Молодая дама ошибается на мой счет, но я уверена, все уладится, когда джентльмен придет в себя. Вам не придется иметь дело с полицией.
– Ха! Это вы так говорите. – Мадам Бриан не выпускала из рук шпильки. – Она же как дикая кошка, эта иностранка, выпустила когти и зубы...
– Она была очень взволнована, а когда успокоится и поговорит с джентльменом, все будет хорошо. Вы ей что-нибудь говорили, мадам?
– Я пыталась ей сказать, – не очень уверенно ответила мадам Бриан. – Ну, конечно же, я пыталась. – И она нахмурилась. – Откуда мне знать, что у вас там произошло? Меня там не было.
Я продолжала улыбаться, несмотря ни на что.
– Но вы же видели, как я его тащила, мадам. Об этом вы не сказали молодой леди?
– Сказала ей? Да как я могла ей сказать? Она же ничего не слушала. Все время сама говорила и говорила. Да даже если слушала, это не имеет значения, потому что она не понимает человеческого языка.
– О да, вам трудновато пришлось, – сказала я, очень надеясь, что она не услышала насмешки в моем голосе. – А вы не знаете, кто им сообщил о том, что джентльмен у меня?
– Я ничего не знаю, девочка, – раздраженно отрезала мадам Бриан. – Уж не думаешь ли ты, что эта женщина мне что-то объясняла? Не знаю уж, что она говорила, но она была очень недовольна. Чтобы это понять, мне не надо учить английский. – Она сунула в волосы еще одну шпильку и ткнула в меня пальцем. – Будем надеяться, что мы больше никогда о них не услышим.
Дверь закрылась, а я осталась стоять, только теперь почувствовав, насколько все это измучило меня. Не сразу до меня дошло, что если я еще постою, то могу опоздать в «Раковину», и я бросилась наверх, чтобы оставить на столе покупки и бежать на работу. Мне было очень страшно. Если мистер Дойл ничего не вспомнит, а леди отправится в полицию, мне будет трудно доказать свою невиновность. И мадам Бриан мне не поможет.
Вниз по лестнице я бежала бегом. Впереди был двенадцатичасовой рабочий день, и я не могла позволить себе расслабиться и натворить глупостей. Как мне было не радоваться тому, что я научила себя выкидывать из головы все плохие мысли? Это немало помогало мне в прошлом, но на сей раз сослужило дурную службу, потому что заодно со всем прочим я забыла о пустячке, ставшем причиной многих моих несчастий.
Глава 3
На другое утро я проснулась в восемь часов от того, что кто-то барабанил в мою дверь, и сердце у меня быстро-быстро заколотилось от страха, когда я вспомнила вчерашние угрозы молодой дамы.
– Подождите! – крикнула я, стараясь ничем себя не выдать. Стучать перестали. Я сунула ноги в домашние туфли, стоявшие возле кровати, надела зимний халат, сохранившийся у меня со времен Рю де Мулен, и пошла к двери. – Кто там?
Ответа не последовало. Я удивилась, но все-таки, хотя и неохотно, открыла дверь, вздохнула с облегчением и распахнула ее настежь. Рыжие волосы, зеленые глаза, веснушки и широкая улыбка, заметная даже несмотря на бороду. Огромный мужчина с коричневым от загара лицом и в морской форме стоял на лестничной площадке.
– Доброе утро, Ханна Маклиод, – сказал он. – Как поживаете, красавица?
Это был Тоби Кент, мой сосед, полуангличанин, полуирландец, взявший себе в привычку называть меня «красавицей». Он был моим единственным соседом на нашем последнем этаже, и я увидела, что у него тоже дверь распахнута настежь. Отбросив за спину косички и запахнув потеснее халат, я не смогла удержаться от упрека:
– Ой, Тоби, вы меня очень напугали. Я думала, это полиция.
Он наморщил лоб:
– Полиция? Это еще зачем?
Я покачала головой:
– У меня вчера был тяжелый день. Я вам потом расскажу. Как хорошо, что вы опять дома.
– Только на два дня, пока корабль разгружают и нагружают в Гавре, а потом я опять исчезну на несколько недель. Мы пойдем на Мартинику. Послушайте, я приглашаю вас на завтрак, если вы его приготовите. На английский завтрак с яйцами, беконом, почками и черт знает с чем еще. Я там много чего приволок.
Я улыбнулась:
– В Англии у меня никогда не было такого завтрака, но я с удовольствием, Тоби, принимаю ваше приглашение. Дайте мне двадцать минут, чтобы умыться и одеться, а потом приходите хоть с живым теленком. Я с удовольствием его для вас зажарю.
– Ну уж нет. Я приглашаю вас в студию, Ханна. – И он широким жестом указал на открытую дверь. – Я уже разжег плиту, это было час назад, и у меня тепло и уютно, и места побольше, есть где вам развернуться.
– Хорошо. Через двадцать минут.
– Идет. Вам нравится моя борода, юная Маклиод?
– Не очень, Тоби. Я к ней не привыкла.
– Тогда я ее сбрею до завтрака.
Он рассмеялся, развернулся и исчез. Я закрыла дверь и торопливо нагрела воды на духовке, радуясь тому, что Тоби вернулся, и огорчаясь, что так ненадолго.
Мы познакомились полтора года назад и стали добрыми друзьями и соседями, наверно, потому что оба были англичанами. У Тоби комната была намного больше моей. Что-то вроде студии и еще маленькой спаленки, но он поселился в этом доме задолго до меня. В первую же неделю, когда я устраивалась и покупала себе кое-что из необходимых вещей, он постучал в мою дверь, назвал себя и заявил, что если мне нужна помощь, чтобы я не стеснялась и звала его.
Поначалу я его боялась, что было вполне естественно для молодой женщины восемнадцати лет, живущей одиноко в таком месте, но через несколько недель я убедилась, что он хороший надежный друг и мне не нужно ничего опасаться с его стороны. Он знал, что я была ученицей в колледже для девиц, а когда мы узнали друг друга получше, я рассказала ему о том, как жила в Англии и как оказалась в Париже вскоре после смерти матери. В свою очередь он тоже поведал мне свою историю.
Он писал не только пейзажи, а все, что занимало его воображение: цветок, уличную сценку, портрет – меня он тоже писал несколько раз, – нищего, солнечный закат или переполненный мусорный ящик. Меня огорчало, что он не мог заработать денег живописью, несмотря на все свое трудолюбие, хотя я сама в его картинах с трудом узнавала изображенный предмет. Он поражал меня своей манерой, и, хотя краски обыкновенно были самые изысканные, но он их не жалел, и они выступали с холста, словно он размазывал их пальцем, что он, кстати, иногда в самом деле делал. Мне самой было странно, как, стоило мне прикрыть глаза, и я начинала видеть в них то, что никак не ожидала увидеть. Но когда я ему это говорила, он хмыкал и заявлял, что есть надежда излечить меня от мещанских взглядов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92