Я еще раз ощутила панический страх перед смертью, но меня вновь вытащили, когда я уже прощалась с надеждой. Теперь я ничего не видела, только слышала голос сестры Вебб:
– Ну, мисс Смит, вы больше не побежите, правда? Я хотела ей ответить, но опять оказалась в воде, и все началось сначала. Не знаю, сколько это продолжалось, но каждый раз, когда меня вытаскивали, сестра Вебб задавала один и тот же вопрос:
– Ну, мисс Смит, вы больше не побежите, правда?
В какой-то момент я чуть было не заорала: «Нет! Обещаю!» – лишь бы прекратить пытку, но ей не были нужны мои слова. Я вновь и вновь оказывалась на дне ванны, пока наконец не потеряла сознание.
Когда я пришла в себя, то лежала на линолеумном полу в крошечной комнате-шкафу и в полной темноте. На мне все еще была мокрая рубашка, и я дрожала от холода. Не знаю уж, как мне удалось сесть, и я обхватила себя руками. Минуты две-три прошли, пока я сообразила, что нахожусь в туалете. Когда же я встала на подгибающиеся от слабости ноги, то нашла оборванную ручку слива и поняла, что нахожусь в туалете, в котором за несколько часов до этого заперла миссис Крег.
Зубы у меня стучали, я продрогла до костей, но мороз, сковавший мои мысли, был хуже. Мне не удалось бежать, и я испытала на себе лечение, которое доктор Торнтон применял для успокоения больных. Это было хуже смерти, потому что смерть не могла бы быть мучительнее пытки, придуманной докторами.
Я попыталась открыть дверь, но она не поддалась. Тогда я, собрав все силы, стащила с себя рубашку, отжала ее, как смогла, кое-как повесила на сливной бачок и стала делать упражнения, которые были мне доступны в крошечном помещении, – прыгала, бежала на месте, высоко подняв руки, отжималась на одной стенке, потом поворачивалась и отжималась на другой. Мамзель Монтавон заставляла нас проделывать все это по многу раз, чтобы мы не болели и не толстели.
Много позже я поняла, что эти упражнения спасли мне жизнь, а тогда, хотя мне стало теплее, ноги у меня ужасно разболелись и вообще я почувствовала, что у меня совсем нет сил. Рубашка все еще не высохла, поэтому я решила отдохнуть минут десять, а потом опять заняться упражнениями, но полегче, только чтобы не мерзнуть. Усевшись на пол в углу туалета, я прислонилась головой к двери, закрыла глаза... и заснула.
Когда я проснулась от холода, то поняла, что проспала не меньше двух часов. У меня болело все тело. Голова стала тяжелой, я ничего не соображала, и вновь приняться за гимнастику было не в моих силах. Поднявшись с пола, я принялась кружиться на месте, чувствуя, как совсем слабею, как у меня сжимает грудь и как горит голова.
В конце концов наступило мгновение, когда я потеряла всякое представление о времени и чуть было не потеряла представление о том, где я нахожусь, но тут вынули стул из дверной ручки снаружи.
Передо мной в утренних сумерках стояла сестра Вебб.
– Выходите, мисс Смит, – сказала она.
Каждая волосинка у нее была на своем месте, и вообще она в своем сером платье с обтягивавшими могучие руки рукавами была такой же, как всегда. Я задрожала, проходя мимо нее.
Чистая и сухая ночная рубашка лежала на кровати. Я взяла ее и, не дожидаясь распоряжений, надела. Волосы у меня уже высохли, разве лишь все спутались.
– Ложитесь в постель, – сказала сестра Вебб, и я с радостью подчинилась. – Доктор Торнтон порекомендовал вам сегодня поголодать, – продолжала она. – Мы надеемся, что вы больше не будете пытаться бежать от людей, которые о вас заботятся.
Не отвечая, я повернулась на бок и сразу услышала, как она выходит и запирает за собой дверь. Я чувствовала, что заболеваю, и, вероятно, серьезно. У меня совсем не оставалось сил, но я стала думать о своей матери, Кэтлин Маклиод, и сказала себе, что ради нее ни за что не сдамся. Я уже провела четыре года в Колледже для юных девиц прежде, чем сумела выйти на волю, и теперь буду ждать в больнице-тюрьме, сколько потребуется, не теряя решимости вновь обрести свободу.
Я буду бесконечно терпелива. Я буду тиха и послушна, и все поверят, что мой дух сломлен. В свое время мне позволят бывать в гостиной. Я получше узнаю свою тюрьму. Я буду думать и думать, и когда-нибудь у меня все получится, только мне придется очень постараться. Я выиграю у них. Выиграю...
Я размышляла об этом, пока еще у меня оставались силы и болезнь не захватила меня целиком, не догадываясь, что дело моего освобождения уже перешло из моих рук в руки моих друзей.
* * *
К вечеру я уже была в горячке и несколько дней провела то в полубеспамятстве, то в ночных кошмарах. Дьявол сидел на моей груди и сжимал ее, не давая мне дышать.
Однако несколько раз за это время мое сознание становилось на редкость ясным. Дважды какая-то женщина в сером платье, но не сестра Вебб, кормила меня теплым супом, один раз я пришла в себя, когда доктор Торнтон беседовал с сестрой Вебб, меряя мне температуру. И один раз, когда я очнулась от тяжелого горячечного сна, я с поразительной ясностью поняла, что доктор Торнтон совсем не расстроится, если я умру, однако ему вовсе не хочется пачкать свои руки моей смертью.
В конце концов наступил день, когда горячка отступила, а вместе с ней исчезли и кошмары и минуты удивительных прозрений. Я испытывала страшную слабость и не могла даже пошевелить пальцем, но тем не менее была очень довольна тем, что кризис миновал и я вроде бы выжила. Очень медленно и очень терпеливо я принялась восстанавливать силы тела и ума, готовясь к долгой борьбе, которую я должна была выдержать, чтобы вновь обрести свободу.
Через три дня я уже смогла подняться с кровати и без посторонней помощи дойти до туалета. По дороге обратно, держась за стенку, я посмотрела в маленькое зеркало, прикрепленное к стене над столом, и не узнала себя. Волосы свалялись, на месте глаз черные провалы, вся кожа в красных пятнах, губы в трещинах и распухли.
Я влезла на кровать и легла на спину, тяжело дыша от непосильной нагрузки и уговаривая себя, что мой теперешний вид не имеет никакого значения. Я начала есть, и хотя еды было мало, все-таки ее было достаточно, чтобы я постепенно стала набираться сил, а больше я ничего и не хотела. Единственное, в чем я не испытывала недостатка, так это во времени.
Час назад мне принесли завтрак. Больше ничего и никого не будет до обеда. Как бы я ни выглядела, чувствовала я себя сильнее, чем вчера, и мое ослабевшее тело нуждалось в сне.
«Терпение, Ханна, терпение», – повторила я себе много раз, прежде чем закрыла глаза и погрузилась в сон.
Проснулась я примерно через час от сильного шума, какого еще ни разу не слышала в своей тюрьме с первого дня, как меня сюда поместили. Из коридора до меня доносились крики, вопли, угрозы, потом стукнул ключ в замке. Я приподнялась на локте и со страхом поглядела на дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
– Ну, мисс Смит, вы больше не побежите, правда? Я хотела ей ответить, но опять оказалась в воде, и все началось сначала. Не знаю, сколько это продолжалось, но каждый раз, когда меня вытаскивали, сестра Вебб задавала один и тот же вопрос:
– Ну, мисс Смит, вы больше не побежите, правда?
В какой-то момент я чуть было не заорала: «Нет! Обещаю!» – лишь бы прекратить пытку, но ей не были нужны мои слова. Я вновь и вновь оказывалась на дне ванны, пока наконец не потеряла сознание.
Когда я пришла в себя, то лежала на линолеумном полу в крошечной комнате-шкафу и в полной темноте. На мне все еще была мокрая рубашка, и я дрожала от холода. Не знаю уж, как мне удалось сесть, и я обхватила себя руками. Минуты две-три прошли, пока я сообразила, что нахожусь в туалете. Когда же я встала на подгибающиеся от слабости ноги, то нашла оборванную ручку слива и поняла, что нахожусь в туалете, в котором за несколько часов до этого заперла миссис Крег.
Зубы у меня стучали, я продрогла до костей, но мороз, сковавший мои мысли, был хуже. Мне не удалось бежать, и я испытала на себе лечение, которое доктор Торнтон применял для успокоения больных. Это было хуже смерти, потому что смерть не могла бы быть мучительнее пытки, придуманной докторами.
Я попыталась открыть дверь, но она не поддалась. Тогда я, собрав все силы, стащила с себя рубашку, отжала ее, как смогла, кое-как повесила на сливной бачок и стала делать упражнения, которые были мне доступны в крошечном помещении, – прыгала, бежала на месте, высоко подняв руки, отжималась на одной стенке, потом поворачивалась и отжималась на другой. Мамзель Монтавон заставляла нас проделывать все это по многу раз, чтобы мы не болели и не толстели.
Много позже я поняла, что эти упражнения спасли мне жизнь, а тогда, хотя мне стало теплее, ноги у меня ужасно разболелись и вообще я почувствовала, что у меня совсем нет сил. Рубашка все еще не высохла, поэтому я решила отдохнуть минут десять, а потом опять заняться упражнениями, но полегче, только чтобы не мерзнуть. Усевшись на пол в углу туалета, я прислонилась головой к двери, закрыла глаза... и заснула.
Когда я проснулась от холода, то поняла, что проспала не меньше двух часов. У меня болело все тело. Голова стала тяжелой, я ничего не соображала, и вновь приняться за гимнастику было не в моих силах. Поднявшись с пола, я принялась кружиться на месте, чувствуя, как совсем слабею, как у меня сжимает грудь и как горит голова.
В конце концов наступило мгновение, когда я потеряла всякое представление о времени и чуть было не потеряла представление о том, где я нахожусь, но тут вынули стул из дверной ручки снаружи.
Передо мной в утренних сумерках стояла сестра Вебб.
– Выходите, мисс Смит, – сказала она.
Каждая волосинка у нее была на своем месте, и вообще она в своем сером платье с обтягивавшими могучие руки рукавами была такой же, как всегда. Я задрожала, проходя мимо нее.
Чистая и сухая ночная рубашка лежала на кровати. Я взяла ее и, не дожидаясь распоряжений, надела. Волосы у меня уже высохли, разве лишь все спутались.
– Ложитесь в постель, – сказала сестра Вебб, и я с радостью подчинилась. – Доктор Торнтон порекомендовал вам сегодня поголодать, – продолжала она. – Мы надеемся, что вы больше не будете пытаться бежать от людей, которые о вас заботятся.
Не отвечая, я повернулась на бок и сразу услышала, как она выходит и запирает за собой дверь. Я чувствовала, что заболеваю, и, вероятно, серьезно. У меня совсем не оставалось сил, но я стала думать о своей матери, Кэтлин Маклиод, и сказала себе, что ради нее ни за что не сдамся. Я уже провела четыре года в Колледже для юных девиц прежде, чем сумела выйти на волю, и теперь буду ждать в больнице-тюрьме, сколько потребуется, не теряя решимости вновь обрести свободу.
Я буду бесконечно терпелива. Я буду тиха и послушна, и все поверят, что мой дух сломлен. В свое время мне позволят бывать в гостиной. Я получше узнаю свою тюрьму. Я буду думать и думать, и когда-нибудь у меня все получится, только мне придется очень постараться. Я выиграю у них. Выиграю...
Я размышляла об этом, пока еще у меня оставались силы и болезнь не захватила меня целиком, не догадываясь, что дело моего освобождения уже перешло из моих рук в руки моих друзей.
* * *
К вечеру я уже была в горячке и несколько дней провела то в полубеспамятстве, то в ночных кошмарах. Дьявол сидел на моей груди и сжимал ее, не давая мне дышать.
Однако несколько раз за это время мое сознание становилось на редкость ясным. Дважды какая-то женщина в сером платье, но не сестра Вебб, кормила меня теплым супом, один раз я пришла в себя, когда доктор Торнтон беседовал с сестрой Вебб, меряя мне температуру. И один раз, когда я очнулась от тяжелого горячечного сна, я с поразительной ясностью поняла, что доктор Торнтон совсем не расстроится, если я умру, однако ему вовсе не хочется пачкать свои руки моей смертью.
В конце концов наступил день, когда горячка отступила, а вместе с ней исчезли и кошмары и минуты удивительных прозрений. Я испытывала страшную слабость и не могла даже пошевелить пальцем, но тем не менее была очень довольна тем, что кризис миновал и я вроде бы выжила. Очень медленно и очень терпеливо я принялась восстанавливать силы тела и ума, готовясь к долгой борьбе, которую я должна была выдержать, чтобы вновь обрести свободу.
Через три дня я уже смогла подняться с кровати и без посторонней помощи дойти до туалета. По дороге обратно, держась за стенку, я посмотрела в маленькое зеркало, прикрепленное к стене над столом, и не узнала себя. Волосы свалялись, на месте глаз черные провалы, вся кожа в красных пятнах, губы в трещинах и распухли.
Я влезла на кровать и легла на спину, тяжело дыша от непосильной нагрузки и уговаривая себя, что мой теперешний вид не имеет никакого значения. Я начала есть, и хотя еды было мало, все-таки ее было достаточно, чтобы я постепенно стала набираться сил, а больше я ничего и не хотела. Единственное, в чем я не испытывала недостатка, так это во времени.
Час назад мне принесли завтрак. Больше ничего и никого не будет до обеда. Как бы я ни выглядела, чувствовала я себя сильнее, чем вчера, и мое ослабевшее тело нуждалось в сне.
«Терпение, Ханна, терпение», – повторила я себе много раз, прежде чем закрыла глаза и погрузилась в сон.
Проснулась я примерно через час от сильного шума, какого еще ни разу не слышала в своей тюрьме с первого дня, как меня сюда поместили. Из коридора до меня доносились крики, вопли, угрозы, потом стукнул ключ в замке. Я приподнялась на локте и со страхом поглядела на дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92