Лучший друг. Пылкий, безрассудный Флейж, самодовольный красавец с изумрудно-оранжевым обручем на лбу, – лучший друг ее Скюза, Если все это натворил Флейж, то Скюз первым станет на его пути.
– Молчите, – приказала она, – молчите, пока мы точно не удостоверимся и… Постойте-ка! Ты говорил, сибилло, что за свою долгую жизнь не раз встречал одержимых проклятием. Так неужели никто не попытался найти противоядия?
– Было, было… Но только ни разу сибилло не слышало, чтобы кто-то был спасен. В Солнечной Книге Заклятий сказано об этом так туманно…
– Ладно, ты говори, что там сказано, а мы уж сами разберемся в этом заклятошном тумане!
– Это было так давно, когда один из великих князей соблаговолил прочитать сибилле все заклинания. Сибилло уже не помнит и восьмой части…
– Ну хоть самое начало! – умоляла она.
Сибилло качался, сидя на пятках и выщипывая волоски из своей облезлой пелерины.
– А где книга-то? – встряхнул его Рахихорд.
– Где ж ей быть – в огне, вестимо… Нет, ни строчечки… Ни буковки…
Его узкие слезящиеся глазки глядели на девушку с таким раболепным страхом, что она не выдержала и отвернулась.
– Мы его найдем, – сказала она твердо. – Во-первых, у Него амулет. Во-вторых, можно на девяносто пять процентов предположить, чего он будет добиваться – власти. На корабле нет командора. Тот, кто захочет…
– Разве это власть… – задумчиво, как бы про себя проговорил Рахихорд.
– С малого начинают, – отпарировала Таира.
– Или он исчезнет в поисках равной себе, тянет ведь их, они нутром чуют! – Шаман обрадовался возможности хоть в чем-то проявить свою осведомленность и, стало быть, полезность.
Девушка вдруг замерла, вглядываясь в массивную стройность ступенчатой башни, расписанной красно-зелеными полудетскими картинками. Четко вырисовываясь на фоне горящего города, она возвышалась даже над клубами жирного, тяжелого дыма, как символ нерушимости и нетленности. И так же неискоренимо в ее памяти было каждое слово, произнесенное Оцмаром. «Зачем ты здесь, равная мне? – обратился он к моне Сэниа вместо приветствия, и голос его был страшен. – Чтобы напомнить мне, кто я?»
– Он признал ее равной себе с первого взгляда… – проговорила она очень тихо, как бы про себя, но все поняли, о ком речь. – Но почему он возненавидел ее? Почему он ее оскорблял, называя…
Но язык не повернулся повторить слова Полуденного Князя: «Злобная, похотливая ведьма! Ты ошиблась, когда твоя алчба повлекла тебя ко мне из твоего проклятого далека, хотя, может быть, мы и были предназначены друг для друга!..»
– И за это она убила его? – тихо, тоже как бы про себя спросил Лронг.
– Нет, – сказала она просто. – Его убила я.
Они отшатнулись от нее – все трое, ненавидевшие своего повелителя и, наверное, не раз желавшие его смерти. Но она не могла позволить, чтобы хотя бы легкая тень лжи легла на память Сэнни.
– Он был хорошим правителем, – после долгого молчания проговорил Рахихорд. – Скоропалительный на месть – по молодости; с безвинными жесток по необходимости, которая частенько давит на властителей этого мира. Ты еще не знаешь этого, юная госпожа нашей дороги. Мир и порядок царили на сей земле, и не было народа, который не завидовал бы нашему…
– А твоя семья? – запальчиво крикнула Таира.
– Я говорил о народе.
– А его бессердечность? Не вы ли мне рассказывали, сколько женщин он загубил?
– Они сами уходили из солнечного мира, потому что не могли добиться его любви, – укоризненно проговорил старый рыцарь.
– А тебя, златокудрая, он любил больше света белого, – напевно протянул шаман, и она поняла, что вот так сейчас начнут слагать песни о великой любви молодого князя. – Тебя, предначертанную…
– Вот именно! И он меня… То есть он хотел…
Она мучительно покраснела, потому что не могла объяснить этим троим мужчинам, каково это – почти голой быть прижатой к углу, когда под лопатками – шершавая стена, а в руке – оружие. Она вспомнила это с ужасающей, одурманивающей четкостью – и вдруг поняла, что сейчас она не выстрелила бы.
– Бедный светлячок, – проговорил Рахихорд, сложив руки на груди, так что они невольно сжались на маленькой серебристой погремушке. – Ты не могла знать, а вот сибилло, старый осел, мог бы догадаться. Я освобождал мальчика, когда его захватили мятежные вассалы. Они ведь тоже боялись за свою землю, потому что неистовый в своих желаниях властитель, достигнув поры мужества, мог найти равную себе – отмеченную, как и он, поцелуем анделиса, и на нашей дороге родились бы чудовища, каких не видел даже ледяной край… Оцмар не мог подарить тебе ничего, кроме бесконечной нежности. Потому что они не просто захватили его в плен – они лишили его мужеской благодати.
XVI. Неоплаканные звери
Стиснутая тонкими, врезающимися в тело путами так, что дышать было почти невозможно, мона Сэниа не сразу поняла, что кресло под ней плавно опускается. Она заметила это только тогда, когда над ней бесшумно сошлись створки потолочного люка. Она оказалась в темноте. Позвать своих дружинников? Это нетрудно, и ее голос явственно прозвучит в командорской каюте ее спасительного корабля. Но как объяснить, где она находится? Надо подождать, пока ее отнесут в какую-то берестяную дыру, – она не сомневалась, что слова этого чернокожего фантазера с его бредовыми затеями относятся именно к ней. Но никто не появлялся, а кресло слегка накренилось вперед и плавно заскользило по широкой спирали, ввинчиваясь в темноту. Ее охватило злорадное веселье: этим варварам и в голову не пришло, что они толкнули ее на путь избавления: сейчас ее импровизированные санки наберут скорость, и нужно только представить себе спасительное ничто, через которое они промчатся, чтобы в следующий миг очутиться уже на корабле.
Она резко опустила голову, чтобы сосредоточиться, и этого небольшого движения хватило, чтобы кресло потеряло устойчивость, наклонилось… Если бы скорость была поболее, она просто размозжила бы себе голову. Но сейчас перед глазами вспыхнул сноп бенгальских огней, и она потеряла сознание.
Временами она на несколько мгновений приходила в себя, и тогда ей чудились то светящиеся в темноте стрельчатые ворота, то золотые статуи с солнечным диском вместо головы, между которыми она проплывала, чуть покачиваясь, словно летучий змей пес ее в ночных беззвездных небесах. Она собралась с силами и крикнула: «Дружина моя, ко мне! Я в подземелье!» – а может быть, это был только шепот; но ее услыхали, и статуи ожили и тонкими шестами, на которые они опирались, разом ударили по спинке кресла, так что оно закружилось волчком, и она, теряя снова сознание от этой бешеной круговерти, поняла, что действительно плывет, только непонятно – куда, а скорее всего – кружится на месте, неотвратимо погружаясь в подземный водоворот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
– Молчите, – приказала она, – молчите, пока мы точно не удостоверимся и… Постойте-ка! Ты говорил, сибилло, что за свою долгую жизнь не раз встречал одержимых проклятием. Так неужели никто не попытался найти противоядия?
– Было, было… Но только ни разу сибилло не слышало, чтобы кто-то был спасен. В Солнечной Книге Заклятий сказано об этом так туманно…
– Ладно, ты говори, что там сказано, а мы уж сами разберемся в этом заклятошном тумане!
– Это было так давно, когда один из великих князей соблаговолил прочитать сибилле все заклинания. Сибилло уже не помнит и восьмой части…
– Ну хоть самое начало! – умоляла она.
Сибилло качался, сидя на пятках и выщипывая волоски из своей облезлой пелерины.
– А где книга-то? – встряхнул его Рахихорд.
– Где ж ей быть – в огне, вестимо… Нет, ни строчечки… Ни буковки…
Его узкие слезящиеся глазки глядели на девушку с таким раболепным страхом, что она не выдержала и отвернулась.
– Мы его найдем, – сказала она твердо. – Во-первых, у Него амулет. Во-вторых, можно на девяносто пять процентов предположить, чего он будет добиваться – власти. На корабле нет командора. Тот, кто захочет…
– Разве это власть… – задумчиво, как бы про себя проговорил Рахихорд.
– С малого начинают, – отпарировала Таира.
– Или он исчезнет в поисках равной себе, тянет ведь их, они нутром чуют! – Шаман обрадовался возможности хоть в чем-то проявить свою осведомленность и, стало быть, полезность.
Девушка вдруг замерла, вглядываясь в массивную стройность ступенчатой башни, расписанной красно-зелеными полудетскими картинками. Четко вырисовываясь на фоне горящего города, она возвышалась даже над клубами жирного, тяжелого дыма, как символ нерушимости и нетленности. И так же неискоренимо в ее памяти было каждое слово, произнесенное Оцмаром. «Зачем ты здесь, равная мне? – обратился он к моне Сэниа вместо приветствия, и голос его был страшен. – Чтобы напомнить мне, кто я?»
– Он признал ее равной себе с первого взгляда… – проговорила она очень тихо, как бы про себя, но все поняли, о ком речь. – Но почему он возненавидел ее? Почему он ее оскорблял, называя…
Но язык не повернулся повторить слова Полуденного Князя: «Злобная, похотливая ведьма! Ты ошиблась, когда твоя алчба повлекла тебя ко мне из твоего проклятого далека, хотя, может быть, мы и были предназначены друг для друга!..»
– И за это она убила его? – тихо, тоже как бы про себя спросил Лронг.
– Нет, – сказала она просто. – Его убила я.
Они отшатнулись от нее – все трое, ненавидевшие своего повелителя и, наверное, не раз желавшие его смерти. Но она не могла позволить, чтобы хотя бы легкая тень лжи легла на память Сэнни.
– Он был хорошим правителем, – после долгого молчания проговорил Рахихорд. – Скоропалительный на месть – по молодости; с безвинными жесток по необходимости, которая частенько давит на властителей этого мира. Ты еще не знаешь этого, юная госпожа нашей дороги. Мир и порядок царили на сей земле, и не было народа, который не завидовал бы нашему…
– А твоя семья? – запальчиво крикнула Таира.
– Я говорил о народе.
– А его бессердечность? Не вы ли мне рассказывали, сколько женщин он загубил?
– Они сами уходили из солнечного мира, потому что не могли добиться его любви, – укоризненно проговорил старый рыцарь.
– А тебя, златокудрая, он любил больше света белого, – напевно протянул шаман, и она поняла, что вот так сейчас начнут слагать песни о великой любви молодого князя. – Тебя, предначертанную…
– Вот именно! И он меня… То есть он хотел…
Она мучительно покраснела, потому что не могла объяснить этим троим мужчинам, каково это – почти голой быть прижатой к углу, когда под лопатками – шершавая стена, а в руке – оружие. Она вспомнила это с ужасающей, одурманивающей четкостью – и вдруг поняла, что сейчас она не выстрелила бы.
– Бедный светлячок, – проговорил Рахихорд, сложив руки на груди, так что они невольно сжались на маленькой серебристой погремушке. – Ты не могла знать, а вот сибилло, старый осел, мог бы догадаться. Я освобождал мальчика, когда его захватили мятежные вассалы. Они ведь тоже боялись за свою землю, потому что неистовый в своих желаниях властитель, достигнув поры мужества, мог найти равную себе – отмеченную, как и он, поцелуем анделиса, и на нашей дороге родились бы чудовища, каких не видел даже ледяной край… Оцмар не мог подарить тебе ничего, кроме бесконечной нежности. Потому что они не просто захватили его в плен – они лишили его мужеской благодати.
XVI. Неоплаканные звери
Стиснутая тонкими, врезающимися в тело путами так, что дышать было почти невозможно, мона Сэниа не сразу поняла, что кресло под ней плавно опускается. Она заметила это только тогда, когда над ней бесшумно сошлись створки потолочного люка. Она оказалась в темноте. Позвать своих дружинников? Это нетрудно, и ее голос явственно прозвучит в командорской каюте ее спасительного корабля. Но как объяснить, где она находится? Надо подождать, пока ее отнесут в какую-то берестяную дыру, – она не сомневалась, что слова этого чернокожего фантазера с его бредовыми затеями относятся именно к ней. Но никто не появлялся, а кресло слегка накренилось вперед и плавно заскользило по широкой спирали, ввинчиваясь в темноту. Ее охватило злорадное веселье: этим варварам и в голову не пришло, что они толкнули ее на путь избавления: сейчас ее импровизированные санки наберут скорость, и нужно только представить себе спасительное ничто, через которое они промчатся, чтобы в следующий миг очутиться уже на корабле.
Она резко опустила голову, чтобы сосредоточиться, и этого небольшого движения хватило, чтобы кресло потеряло устойчивость, наклонилось… Если бы скорость была поболее, она просто размозжила бы себе голову. Но сейчас перед глазами вспыхнул сноп бенгальских огней, и она потеряла сознание.
Временами она на несколько мгновений приходила в себя, и тогда ей чудились то светящиеся в темноте стрельчатые ворота, то золотые статуи с солнечным диском вместо головы, между которыми она проплывала, чуть покачиваясь, словно летучий змей пес ее в ночных беззвездных небесах. Она собралась с силами и крикнула: «Дружина моя, ко мне! Я в подземелье!» – а может быть, это был только шепот; но ее услыхали, и статуи ожили и тонкими шестами, на которые они опирались, разом ударили по спинке кресла, так что оно закружилось волчком, и она, теряя снова сознание от этой бешеной круговерти, поняла, что действительно плывет, только непонятно – куда, а скорее всего – кружится на месте, неотвратимо погружаясь в подземный водоворот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85