Вспоминать, где и когда - бесполезно.
Дверь, ведущая в душевую, приоткрылась, и я схватился за свой
38-калиберный. Ложная тревога. Это была она, гибкая, как ящерка, в своем
облегающем блестящем комбинезоне. Глядя на револьвер, она улыбнулась как
ни в чем не бывало. Кто знает, знаком ли ей вообще этот предмет?
- Доброе утро, - положив "пушку" на кровать, я встал.
- Добуто, - она улыбнулась чуть пошире. Сегодня ее волосы были убраны
назад и перехвачены тесьмой.
- А, так ты все-таки говоришь по-английски! - Моя радостная улыбка
стоила мне боли в трех точках лица. - Слава Богу. Может, теперь мы хоть
как-то продвинемся вперед. Я не знаю, чем ты так разозлила Сэтиса, но я
решительно тебя поддерживаю. А теперь скажи, что произошло.
- От оттрок атахру, - ответила она нерешительно.
- Ты опять за свое? А зачем? Я же слышал, ты сказала "доброе утро",
как настоящая леди.
- Добуто, - повторила она. - Нашаледи.
- Ах ты. Боже мой, - улыбка на моем лице сменилась гримасой. - Прямо
как попугай.
- Капагай, - отозвалась она.
- Ну что ж, может, с этого и начнем. - Я положил руку на ее ладонь. -
Слушай, детка, я совсем не педагог, даже свою собаку не смог научить
приносить газету. Но если мы постараемся, ты сможешь сносно овладеть
языком и рассказать мне о себе. - Тут я ткнул пальцем себя в грудь: -
Милком Айриш.
- Акмалирис, - повторила она.
- Ладно, отбрось "ак", просто "Мал" или "Мэл", как хочешь.
- Акмал, - она не понимала, а может, и упрямилась.
- Ну ладно, будь по-твоему. А тебя как зовут?
- Акриссия, - ответила она без промедления, учтиво и даже как-то
официально наклонив голову.
- Акриссия, - повторил я, теперь лицо ее озарила радостная улыбка. -
А можно я буду называть тебя "Риссия", так будет короче да и красивее.
Она колебалась, по лицу тенью пробежали несколько явно противоречивых
мыслей, затем снова склонила голову и прошептала:
- Риссия... Мал... - Прикусив губу, она сняла с пальца серебряное
кольцо и протянула его мне - застенчиво, как ребенок предложил бы
конфетку. Я взял кольцо, оно было массивным и увесистым.
- Очень красивое, - похвалил я. Казалось, она ждет какого-то
ответного жеста. Может, хочет, чтобы я вернул вещь? Нет, не похоже. Я
надел кольцо на свой мизинец и поднял руку вверх - она заулыбалась, взяла
мою руку в свои, и что-то прошептала. Мне показалось, что этими словами
она скрепляет нашу дружбу.
- Спасибо, милая, - сказал я. - Очень красивый подарок. А теперь
продолжим нашу учебу. - Взяв ее руку в свою, я только теперь заметил, как
грязны ее пальцы с обломанными ногтями.
- Риссия, ты спала в этой пещере, теперь пора из нее вылезти и
привести себя в порядок. Прими душ, а я пойду присмотрю тебе кое-что из
одежды, да и мне не помешают новые носки.
Я открыл воду в душе и показал жестом, будто скребу себе спину
мочалкой. Риссия наблюдала и послушно кивала головой. Закрывая дверь, я
успел заметить, что она стала расстегивать какие-то невидимые молнии на
своем комбинезоне.
Встретив хозяина внизу (его, как выяснилось, звали Бобом), я объяснил
ему, что именно я прошу его купить, дал денег и прибавил еще пять долларов
сверху, эти "чаевые" привели его в такой восторг, словно он ничего не
ведал о полном крахе нашей экономики. Надев пиджак, который напомнил наряд
утопленника, только что вытащенного из воды, хозяин долго запирал свой
металлический сейф, а потом затрусил к выходу.
Через полчаса он ввалился в мою конуру, увешанный пакетами; здесь
были и продукты, и туалетные принадлежности, и прочие вещи. Прежде всего
он окинул жилье орлиным оком, в надежде обнаружить развороченные постели
или другие признаки бурных страстей, а потом не торопился уходить, явно
настроенный на приятельские откровения. Я его выпроводил, намекая на
неплохие деньги, которые он получит позже.
Постучав в дверь ванной, я засунул в нее бумажный мешок с туалетным
мылом, розовой водой, расческой, зубной щеткой, полным маникюрным набором,
мочалкой и всякой косметической дребеденью.
- Поторопись, - сказал я, - у меня уже живот подвело от голода.
Пока она приводила себя в порядок, я, стянув кружевную салфетку с
комода, расставил на ней яства: хлеб, сыр, мясные консервы, фрукты, кофе и
бутылочку бренди с подозрительной наклейкой. Минуты тянулись невыносимо
долго. Потом скрипнула дверь, появилась Риссия, свежая и отмытая, словно
младенец в своей первый день рождения. Одета девушка была, как прежде, но
из волос она соорудила замысловатую башню, перевив ее красной пластиковой
лентой, снятой с косметической коробки. Ногти сверкали розовым лаком, духи
едва напоминали о себе тонким цветочным ароматом.
- Прелестно, - похвалил я, стараясь не выдать своего замешательства.
- Ты выглядишь очень мило, но, знаешь, несколько экзотично. Все-таки
советую тебе переодеться.
Порывшись в пакетах, я вытащил нейлоновое белье и присовокупил к нему
нечто верхнее, на ярлыке которого значилось: "костюм для прогулок". Она
приняла подарки с выражением изумления, и мне пришлось разыграть целую
пантомиму, показывая, что куда нужно надевать. Риссия весело смеялась.
Теперь, когда смылась грязь, на ее шее отчетливо обозначился синяк.
Увидев еду, она бросила одежду на мою кровать и села к столу с
азартным блеском в глазах. Ее заинтересовали коробки, открыв одну из них,
она вытащила апельсин, понюхала его и откусила кусочек. Плод понравился
ей, хотя она не догадалась снять кожуру. Сидя рядом и глядя, как
апельсиновый сок стекает по ее лицуй шее, я раздумывал, что же за создание
подбросила мне судьба.

Риссия проявила удивительные способности к запоминанию слов, которым
я ее учил, и столь же решительное равнодушие к правилам поведения за
столом. От кофе она морщилась, консервированным мясом давилась. Что такое
хлеб, она явно раньше не знала, но приняла его безоговорочно и уписывала
за обе щеки. Единственным, что было ей в какой-то мере знакомо, оказались
фрукты.
Уже через час - время нашего обеда - она говорила короткими фразами
типа "Риссия ест", "Мэл ест", "хорошо", "нет", "сегодня", "завтра",
"гулять".
- Нам нужно посидеть дома до темноты, - толковал я. - Это называется:
"пока спадет жара". Мне жаль, что еда тебе не нравится, но здесь
по-соседству больше ничего не купишь. В Майами становится плохо с
продуктами. Хотя девять десятых населения уехало, город не может без конца
жить старыми запасами.
Она кивала, словно понимала, что я говорю. Может, она понимала
больше, чем я предполагал, как улавливают смысл неведомых им слов дети.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39