Нет, она была маленьким черным
пятнышком.
Шаг... Затем второй, третий...
Я снова брел по бесконечным коридорам, сходившимся,
расходившимся, без окон, залитым светом, со стенами без единого
пятнышка, с вереницей сверкавших снежной белизной дверей,
измученный, слишком обессиленный, чтобы решиться на еще одну
попытку вторгнуться куда-либо, позволить вовлечь себя в еще один
из тысяч водоворотов, поджидавших меня за звуконепроницаемыми
перегородками. Время от времени я пытался отдохнуть, опершись о
стену, но стены были слишком гладкими, слишком вертикальными, не
давали надежной опоры.
Часы, не заведенные мною вовремя, встали неизвестно
когда, и я не знал, день сейчас или ночь. Иногда я ловил себя на
том, что двигался в каком-то трансе, теряя чувство реальности,
когда хлопанье какой-либо двери или звук трогающегося лифта
внезапно приводили меня в себя. Я пропускал людей с папками, в
коридорах то становилось совсем пусто, то офицеры целыми
процессиями двигались в какую-то одну сторону. Возможно, работа
шла здесь круглые сутки. Я видел, как люди выходили из
кабинетов, и видел других, которые их сменяли, но плохо помню,
что было со мной самим. Собственно, я не помню из этого
странствия ничего, хотя и двигался куда-то, входил в лифты,
куда-то ехал, выходил, даже отвечал, когда ко мне приставали с
какими-то пустяками - хотя, может, мне просто желали "спокойной
ночи".
Мое сознание не воспринимало ничего, только отражало
окружающее. Наконец, неизвестно каким образом, я очутился в
проходе, ведущем к туалетным комнатам. Пройдя в одну из дверей,
я обнаружил, что попал в похожую на операционную, сверкающую
никелированными трубками и кафелем ванную комнату с мраморной,
резной, словно саркофаг, ванной.
Едва усевшись на ее край, я почувствовал, что засыпаю.
Последним усилием я хотел погасить подсматривавший за мной свет,
но выключателя видно нигде не было. Некоторое время я сидел,
покачиваясь, на широком краю ванны. Отблески отраженного от
никелированных предметов света назойливо лезли в глаза,
вонзались в веки, поигрывали бликами на ресницах.
Несмотря на такую пытку, я все же заснул. Закрыв лицо
руками, сполз на что-то твердое, ударился обо что-то острое, но
боль нисколько меня не побеспокоила.
Сколько времени я проспал, не знаю.
Пробуждался я с трудом, долго, пробираясь через
бесформенные, загромоздившие вход в явь какие-то вязкие, хотя и
невесомые препятствия. Наконец я отбросил последнее - как крышку
гроба - и в мои зрачки полилось сияние, исходившее из голой
лампочки под высоким белым лепным потолком.
Я лежал навзничь возле мраморного основания ванны, и
кости мои ныли, словно после падения с высоты. Прежде всего я
поспешил стащить с себя одежду и вымыться под душем. В
серебряной полочке на стене я обнаружил стаканчик с жидким
ароматным мылом, оказалось здесь и мохнатое жесткое полотенце с
вышитыми на нем широко раскрытыми глазами, одно прикосновение
которого разгоняло кровь и заставляло гореть кожу. Проникнувшись
бодростью и свежестью, я поспешил одеться. До этой минуты я
совсем не думал о том, что буду делать дальше. Протянув руку к
задвижке, я вдруг впервые после пробуждения осознал, где
нахожусь, и острота этого открытия поразила меня, как
электрический разряд. Я словно бы ощутил неподвижный белый
лабиринт, который за тонкой перегородкой бесстрастно ожидал
моего бесконечного, как и он сам, блуждания. Я почувствовал сети
его коридоров, ловушки разделенных звуконепроницаемыми стенами
комнат, каждая из которых была готова втянуть меня в свою
историю, чтобы затем тут же выплюнуть.
От этой вспышки ясновидения я задрожал, в долю секунды
покрывшись потом. Я был готов выбежать наружу с отчаянным
бессмысленным воплем о помощи или с мольбой о милосердной
смерти. Но этот приступ слабости длился очень недолго.
Я глубоко вздохнул, выпрямился, отряхнул одежду, проверил
с помощью зеркала над боковым умывальником, выгляжу ли я должным
образом, и ровным, не очень быстрым, но и не слишком медленным,
в навязанном Зданием ритме, деловым шагом вышел из ванной.
Перед тем, как выйти, я поставил часы на восемь. Сделал я
это наугад, чтобы иметь хотя бы какое-то представление о ходе
времени, пусть даже и не ведая, день ли сейчас или ночь.
Коридор, в который я вышел, был боковым, редко посещаемым
ответвлением главного. По мере моего приближения к основной
магистрали движение вокруг меня усиливалось. Служебная
деятельность шла своим чередом. Я спустился на лифте вниз, питая
слабую надежду, что, может быть, попаду в столовую во время
завтрака, однако стеклянные двери были закрыты. В помещении шла
уборка. Я вернулся к лифту и поехал на четвертый этаж. Его я
выбрал лишь потому, что кнопка с этим номером блестела сильнее
других, словно ее чаще всего нажимали.
Коридор, в точности такой же, как и другие, оказался
безлюдным.
Почти в самом его конце, перед поворотом, у одной из
дверей стоял солдат. Это был первый не имевший никакого звания
военный, с которым я здесь столкнулся. Простой мундир был стянут
жестким ремнем. Он стоял как изваяние, по стойке "смирно", держа
в руках, обтянутых перчатками, темный автомат.
Он даже глазом не моргнул, когда я проходил мимо него.
Пройдя шагов десять дальше по коридору, я резко повернул и
двинулся прямо к той двери, у которой он дежурил. Если это был
официальный вход в помещения главнокомандующего, то было весьма
маловероятно, что он меня туда пустит. И все же я рискнул. Следя
за ним уголком глаза, я взялся за ручку двери.
Солдат по-прежнему не обращал на меня ни малейшего
внимания. Абсолютно безучастный, он всматривался в какую-то
точку на стене перед собой. Я вошел - и даже вздрогнул, так
велико было мое изумление. Напротив, за потрескавшейся балкой
притолоки, круто вверх спиралью поднималась лестница с
седлообразно вытоптанными ступенями.
Ступив на первую из них, я почувствовал, как мои ноги
охватывает пронизывающий до костей холод. Я опустил руку. Она
попала в струю стекавшего сверху морозного воздуха. Я начал
взбираться по лестнице. Наверху в полумраке бледным пятном
маячил проем приоткрытой двери. Я очутился на пороге погруженной
во мрак часовни. В глубине под распятым Христом стоял окруженный
свечами открытый гроб. Чуть колеблющиеся язычки пламени бросали
на лицо умершего слабые неверные отблески.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
пятнышком.
Шаг... Затем второй, третий...
Я снова брел по бесконечным коридорам, сходившимся,
расходившимся, без окон, залитым светом, со стенами без единого
пятнышка, с вереницей сверкавших снежной белизной дверей,
измученный, слишком обессиленный, чтобы решиться на еще одну
попытку вторгнуться куда-либо, позволить вовлечь себя в еще один
из тысяч водоворотов, поджидавших меня за звуконепроницаемыми
перегородками. Время от времени я пытался отдохнуть, опершись о
стену, но стены были слишком гладкими, слишком вертикальными, не
давали надежной опоры.
Часы, не заведенные мною вовремя, встали неизвестно
когда, и я не знал, день сейчас или ночь. Иногда я ловил себя на
том, что двигался в каком-то трансе, теряя чувство реальности,
когда хлопанье какой-либо двери или звук трогающегося лифта
внезапно приводили меня в себя. Я пропускал людей с папками, в
коридорах то становилось совсем пусто, то офицеры целыми
процессиями двигались в какую-то одну сторону. Возможно, работа
шла здесь круглые сутки. Я видел, как люди выходили из
кабинетов, и видел других, которые их сменяли, но плохо помню,
что было со мной самим. Собственно, я не помню из этого
странствия ничего, хотя и двигался куда-то, входил в лифты,
куда-то ехал, выходил, даже отвечал, когда ко мне приставали с
какими-то пустяками - хотя, может, мне просто желали "спокойной
ночи".
Мое сознание не воспринимало ничего, только отражало
окружающее. Наконец, неизвестно каким образом, я очутился в
проходе, ведущем к туалетным комнатам. Пройдя в одну из дверей,
я обнаружил, что попал в похожую на операционную, сверкающую
никелированными трубками и кафелем ванную комнату с мраморной,
резной, словно саркофаг, ванной.
Едва усевшись на ее край, я почувствовал, что засыпаю.
Последним усилием я хотел погасить подсматривавший за мной свет,
но выключателя видно нигде не было. Некоторое время я сидел,
покачиваясь, на широком краю ванны. Отблески отраженного от
никелированных предметов света назойливо лезли в глаза,
вонзались в веки, поигрывали бликами на ресницах.
Несмотря на такую пытку, я все же заснул. Закрыв лицо
руками, сполз на что-то твердое, ударился обо что-то острое, но
боль нисколько меня не побеспокоила.
Сколько времени я проспал, не знаю.
Пробуждался я с трудом, долго, пробираясь через
бесформенные, загромоздившие вход в явь какие-то вязкие, хотя и
невесомые препятствия. Наконец я отбросил последнее - как крышку
гроба - и в мои зрачки полилось сияние, исходившее из голой
лампочки под высоким белым лепным потолком.
Я лежал навзничь возле мраморного основания ванны, и
кости мои ныли, словно после падения с высоты. Прежде всего я
поспешил стащить с себя одежду и вымыться под душем. В
серебряной полочке на стене я обнаружил стаканчик с жидким
ароматным мылом, оказалось здесь и мохнатое жесткое полотенце с
вышитыми на нем широко раскрытыми глазами, одно прикосновение
которого разгоняло кровь и заставляло гореть кожу. Проникнувшись
бодростью и свежестью, я поспешил одеться. До этой минуты я
совсем не думал о том, что буду делать дальше. Протянув руку к
задвижке, я вдруг впервые после пробуждения осознал, где
нахожусь, и острота этого открытия поразила меня, как
электрический разряд. Я словно бы ощутил неподвижный белый
лабиринт, который за тонкой перегородкой бесстрастно ожидал
моего бесконечного, как и он сам, блуждания. Я почувствовал сети
его коридоров, ловушки разделенных звуконепроницаемыми стенами
комнат, каждая из которых была готова втянуть меня в свою
историю, чтобы затем тут же выплюнуть.
От этой вспышки ясновидения я задрожал, в долю секунды
покрывшись потом. Я был готов выбежать наружу с отчаянным
бессмысленным воплем о помощи или с мольбой о милосердной
смерти. Но этот приступ слабости длился очень недолго.
Я глубоко вздохнул, выпрямился, отряхнул одежду, проверил
с помощью зеркала над боковым умывальником, выгляжу ли я должным
образом, и ровным, не очень быстрым, но и не слишком медленным,
в навязанном Зданием ритме, деловым шагом вышел из ванной.
Перед тем, как выйти, я поставил часы на восемь. Сделал я
это наугад, чтобы иметь хотя бы какое-то представление о ходе
времени, пусть даже и не ведая, день ли сейчас или ночь.
Коридор, в который я вышел, был боковым, редко посещаемым
ответвлением главного. По мере моего приближения к основной
магистрали движение вокруг меня усиливалось. Служебная
деятельность шла своим чередом. Я спустился на лифте вниз, питая
слабую надежду, что, может быть, попаду в столовую во время
завтрака, однако стеклянные двери были закрыты. В помещении шла
уборка. Я вернулся к лифту и поехал на четвертый этаж. Его я
выбрал лишь потому, что кнопка с этим номером блестела сильнее
других, словно ее чаще всего нажимали.
Коридор, в точности такой же, как и другие, оказался
безлюдным.
Почти в самом его конце, перед поворотом, у одной из
дверей стоял солдат. Это был первый не имевший никакого звания
военный, с которым я здесь столкнулся. Простой мундир был стянут
жестким ремнем. Он стоял как изваяние, по стойке "смирно", держа
в руках, обтянутых перчатками, темный автомат.
Он даже глазом не моргнул, когда я проходил мимо него.
Пройдя шагов десять дальше по коридору, я резко повернул и
двинулся прямо к той двери, у которой он дежурил. Если это был
официальный вход в помещения главнокомандующего, то было весьма
маловероятно, что он меня туда пустит. И все же я рискнул. Следя
за ним уголком глаза, я взялся за ручку двери.
Солдат по-прежнему не обращал на меня ни малейшего
внимания. Абсолютно безучастный, он всматривался в какую-то
точку на стене перед собой. Я вошел - и даже вздрогнул, так
велико было мое изумление. Напротив, за потрескавшейся балкой
притолоки, круто вверх спиралью поднималась лестница с
седлообразно вытоптанными ступенями.
Ступив на первую из них, я почувствовал, как мои ноги
охватывает пронизывающий до костей холод. Я опустил руку. Она
попала в струю стекавшего сверху морозного воздуха. Я начал
взбираться по лестнице. Наверху в полумраке бледным пятном
маячил проем приоткрытой двери. Я очутился на пороге погруженной
во мрак часовни. В глубине под распятым Христом стоял окруженный
свечами открытый гроб. Чуть колеблющиеся язычки пламени бросали
на лицо умершего слабые неверные отблески.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65