То, что со мной в этой комнате перестали считаться до
такой степени, оказывало на меня действие все более гнетущего
кошмара, гораздо худшего, чем казнь, которую до этого рисовало
мне мое воображение. С пересохшим горлом, сгорбленный,
обессиленный, я не раз срывался с места и слабым, охрипшим
голосом, слегка заикаясь, просил секретаршу хоть о какой-нибудь
информации - не может ли она сообщить мне часы работы своего
шефа, или в какое время он отправляется обедать, или - это было
уже отступление по всем фронтам - где работает какой-нибудь еще
следственный орган или прокуратура, или иной какой-либо правовой
уполномоченный, но она, как и прежде занятая телефонами,
переключением каналов, записью цифр и расстановкой галочек на
полях больших, с отпечатанным текстом листов, повторяла одно и
тоже: мне следовало бы обратиться в справочную. Наконец я
спросил, где же находится эта справочная, и она сообщила мне
номер комнаты, 1593, прикрывая при этом рукой микрофон, в
который как раз в этот момент что-то объясняла. Я собрал все
свои бумаги, папку, книжку и вышел несолоно хлебавши, пытаясь по
дороге хоть в какой-то степени обрести спокойствие и
уверенность, которые с утра у меня еще были, но теперь об этом
не могло быть даже и речи. Бросив взгляд на часы - они
показывали относительное время, ибо я так и не смог привести их
в соответствие с какими-нибудь другими, и, кстати, мне ни разу
не попалось в Здании какого-либо календаря, так что я совершенно
потерял счет дням,- я убедился, что провел в секретариате без
малого четыре часа.
Последняя комната в коридоре третьего этажа носила номер
1591. Я попытался искать указанную секретаршей дверь на
следующем этаже, но там нумерация начиналась с двойки. Я заходил
в различные комнаты с табличками "Секретно", "Совершенно
секретно", "Сверхсекретно", "Командование", затем поднялся на
пятый этаж и попытался отыскать те двери, которые привели меня в
самом начале к командующему, но либо сменили таблички, либо он
располагался теперь где-то в другом месте, поскольку я не
обнаружил ни следа того, что было раньше.
Бумаги отвратительно размякли в моих вспотевших руках.
Ослабевший от голода - с тех пор, как побывал в столовой, я
ничего не ел - я бродил по коридорам, ощущая покалывание
отросшей на лице щетины. Наконец я стал спрашивать о злополучной
комнате даже лифтеров.
Тот, у которого подслушивающий аппарат был спрятан в
протезе, поведал мне, что эта комната "вне списка" и туда
сначала нужно позвонить по телефону.
Примерно часа через четыре (за этот период времени мне
дважды удалось воспользоваться телефонами во временно
пустовавших комнатах, но номера справочной были заняты) движение
в коридорах значительно возросло. Служащие группами спускались
на лифтах в столовую. Я отправился туда вслед за ними, не
столько даже влекомый голодом, сколько из-за того, что помимо
воли был втянут в толчею у одного из лифтов. Еду - клецки с
маком, разварившиеся и обильно политые маслом, чего я не
переношу - я постарался проглотить побыстрее, не будучи уверен,
обед это или ужин.
Клецки, как ни мерзки они были, все-таки служили
отсрочкой ожидавшего меня бродяжничества. Уже давно меня так и
тянуло пойти к Эрмсу, но я все время это откладывал - если и он
меня подведет, тогда мне не останется совсем ничего. Выходя из
столовой, с жирными губами и холодным потом, выступившим на лбу
после внезапного наполнения желудка, я думал о том, что никто
почему-то не хотел принимать мои признания и самообвинения.
Вообще-то это меня не удивляло. Меня уже ничто не удивляло. Мне
хотелось спать, и я стал как-то ко всему равнодушен. Потому я
поднялся наверх, в мою ванную комнату, проверил, пуста ли она,
постелил себе рядом с ванной, под голову положил свежее
полотенце и попытался заснуть.
Сразу же появился страх. Я не боялся ничего конкретного,
просто боялся, и все, причем до такой степени, что начал снова
потеть. Каменный пол холодил мое тело, я переворачивался с боку
на бок и, наконец, встал. Тело ломило. Я сел на край ванной и
попытался думать обо всем, что было и что меня еще ждет. Папка,
книга и истрепанный манускрипт с рекомендациями относительно
видения ангелов лежали тут же, возле моей ноги. Я мог все это
пнуть, но не сделал этого, а лишь продолжал думать, и чем более
усиленно я занимался этим, тем более явной становилась пустота
моих размышлений. Я вставал, ходил по ванной, пускал воду из
кранов, закручивал их, исследовал, когда их откручивание
вызывает завывание труб, корчил гримасы перед зеркалом и даже
как-то раз всплакнул. Потом я снова сел на ванну, и, подперев
голову руками, сидел так некоторое время.
Сонливость прошла. Быть может, меня все еще подвергают
испытанию? Ошибка в прочтении номера тоже вполне могла быть
предусмотрена. Пропыленный архивный служитель чуть ли не сразу
повел меня в раздел пыток.
Его восторги, рвение, подпрыгивания с каплей под носом
казались мне теперь все более искусственными, притворными,
фальшивыми. Почему он так подчеркивал устарелость физических
мук? Просто так? А пытка ожиданием - разве он не упоминал о
такой?
Быть может, речь шла о том, чтобы сделать меня в должной
мере послушным, мягким? Может, посредством такого метода должна
была быть изучена моя твердость, необходимая при выполнении
миссии, трудной, в высшей степени трудной - это ведь упорно
твердили все по очереди. Значит, я по-прежнему был избранным и
назначенным для ее выполнения? В таком случае, мне на самом деле
не о чем было беспокоиться - самой лучшей тактикой была
служебная бесстрастность, некая умеренная пассивность.
Секретарша умышленно услала меня ни с чем.
Умышленно также были заняты номера справочной. Повинности
мои были на самом деле экзаменами - другими словами, все было в
порядке. Найдя, таким образом, душевную опору, я умылся и вышел,
чтобы отправиться, наконец, к Эрмсу.
В нескольких десятков шагов от Отдела Инструкций я
наткнулся на уборщиков.
Что-то их тут было слишком много. Все они стояли на
четвереньках, на всех были новенькие пальто, карманы которых
сильно оттопыривались. В общем-то они не слишком себя утруждали,
искоса, исподлобья посматривали по сторонам, хотя на
четвереньках заниматься этим было не очень удобно. Кто-то
кашлянул. Все встали, похожие друг на друга, как братья:
приземистые, плечистые, со шляпами, надвинутыми на лоб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65