Ага, так значит...
Стрельба в Здании бывала двоякого рода.
После завтрака обычно стреляли очередями - крики
убиваемых и убивающих, рикошеты, известковая пыль,- битвы в
коридорах велись с чрезвычайной поспешностью. Об их окончании
возвещал топот бегущих подкреплений и шифрованные агонии.
Иногда, открывая дверь шахты лифта, когда самого лифта за ней не
было, можно было увидеть, как по пустому темному колодцу летят
кувыркающиеся, залитые кровью трупы с какого-нибудь верхнего
этажа - так от них избавлялись. Но этот выстрел был одиночным.
Таким выстрелам обычно предшествовала небольшая процессия
- трое, иногда четверо офицеров несли, как правило вдвоем,
бархатную подушечку, на которой лежал пистолет. Они входили в
помещение, возвращались без пистолета и ждали перед дверями,
пока разоблаченный изменник не пустит себе пулю в лоб. Если
подушечка предназначалась для старшего офицера, то она была с
лампасом. Порядок обычно наводили в обеденный перерыв, когда не
было зевак.
Четверть часа отделяли меня от установленной встречи со
священником, но зачем еще куда-то идти, когда все растоптано,
обесценено, кончено? Я пытался сосредоточиться. В конце концов,
о заговоре знали, он был разрешен, его даже приказали - конечно,
мнимый, фальшивый.
Это мы с ним пытались создать нечто подлинное. Так что
уклониться, не прийти означало признать, что я почуял какую-то
опасность - это дало бы им пищу для размышлений. Пойти? Это,
пожалуй, ничем не грозило.
Мне все еще было стыдно, но уже меньше. Несколько минут я
прогуливался в тихом проходе коридора ванных комнат этого этажа.
В поисках оправдания я вдруг уцепился за мысль, может быть,
слишком наивную, но зато весьма заманчивую: "А что, если это
сон,- сказал я себе,- чрезмерно строптивый и непослушный сон? И
хотя я пока не могу от него пробудиться (он, видимо, оказался
удивительно крепким), то, распознанный, он по крайней мере снял
бы с меня чувство ответственности".
Я замер перед белой стеной, поглядел в обе стороны,
проверяя, не идет ли кто-нибудь, и попытался размягчить ее одним
усилием сосредоточенной воли - как известно, во сне, даже самом
крепком, полном кошмаров, такие вещи как правило удаются.
Напрасно, однако, я украдкой приоткрывал и снова закрывал глаза,
даже осторожно ощупывал стену: она и не дрогнула. Раз так, то,
может, это я являюсь чьим-то сном? Тогда, конечно же, хозяин сна
имеет над ним несравненно большую власть, нежели мечущиеся в нем
особы, предназначенные для исполнения различных заданий
статисты.
"Но даже если все обстоит так, я не могу быть в этом
уверен, не могу проверить это",- заключил я.
Я вернулся в главный коридор, вошел в лифт и поехал
наверх, к условленным колоннам. Для чего же была нужна лилейная?
Вероятно, для определенности. Чтобы я понял, что стать
Мерзавцем вопреки Зданию не смогу. Я словно бы видел
кривляющегося, шутовски грозящего мне пальцем следственного
чиновника, чувство юмора в котором развили, должно быть,
потешные конвульсии висельников.
Лифт поднимался все выше, в индикаторе проскакивали цифры
этажей, контакты тихонько пощелкивали, свет ламп молочного
стекла дрожал на палисандровой панели. И вдруг я увидел его
воочию через двойное стекло двери кабины, ожидавшего в коридоре,
когда лифт миновал, поднимаясь, очередной этаж. Он стоял в своем
коротеньком пиджачке, слегка кривясь, погруженный в блаженную
задумчивость. Заметил ли он меня?
Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я вдруг поспешно
опустился на колени на маленький коврик, постеленный в лифте.
Приближаясь к месту встречи, я через замочную скважину выглянул
наружу, сам оставаясь при этом невидимым.
Лифт уже замедлил ход возле цели. Я увидел сначала
старательно вычищенные туфли, потом черное одеяние, ряд мелких
пуговиц - это была сутана. Священник в коридоре, у самой двери,
ожидал меня! Лифт еще дрожал остановленным взлетом, когда я
одним нажатием пальца послал его вниз.
Почуял ли я измену? Нет, я пока вообще не знал, что
думать, но когда лифт опускался мерно вниз, мягко и сонно, я
чувствовал себя действительно в безопасности. Пощелкивали
контакты, светила матовая лампа, моя маленькая уютная комнатка
бесшумно падала через Здание. Когда приблизился первый этаж, я
снова нажал кнопку, взмывая ввысь.
Сидя на корточках, я наблюдал за тем, что проплывало мимо
меня снаружи: разрезы этажей, глухая стена, чьи-то ноги,
потолок, снова голая кирпичная шахта, снова пол, и второй раз
промелькнул передо мной чиновник в пиджаке - он терпеливо ждал
лифта, кривя уголки рта. Эта сцена исчезла, как бы уходя в глубь
стены, словно на нее опустили каменный занавес. Я, затаив
дыхание, продолжал плыть дальше.
Снова девятый этаж. Священник стоял совсем близко, так
что я разглядел его всего, деталь за деталью. Он тоже ждал. А
потому снова вниз - и снова мимо чиновника. Невидимый,
притаившийся, я ловил их взором, словно бы брал пробы.
Каждый из них по отдельности стоял в небрежной позе, чуть
переступая в рассеянности с ноги на ногу, каждый заботился о
том, чтобы на его лице было некое среднее, нейтральное
выражение, но я, прячась в кабине и перескакивая от одного лица
к другому, постепенно бледнел: угол рта чиновника с опущенной
губой священника - в сумме это была улыбка, разделенная на
этажи, улыбка, от которой я содрогнулся, ибо ни один из них по
отдельности не улыбался, но они улыбались вместе, суммой, словно
бы это было само Здание. И когда лифт опустился на первый этаж,
я выбежал из него, оставив его пустым, с открытыми дверьми,
непрестанно звонящим, потому что теперь его вызвали, наверное,
со всех этажей сразу. Но я был уже далеко.
Итак, священник предал. Мои опасения подтвердились. Я все
еще переваривал в уме этот вывод, конец бесславно завершившегося
заговора, когда до меня вдруг дошло, что я на первом этаже.
Где-то здесь находились овеянные легендами Большие Врата
- выход из Здания.
Я продолжал идти, но уже иначе - перемена произошла
моментально. Я находился в коридоре, вернее, в очень высоком и
просторном проходе с колоннами. Издали доносилось каменное эхо
шагов. Они отдалялись. Вокруг было пусто. Я предпочел бы видеть
людей, движение, толпу, с которой я мог бы смешаться, ибо принял
решение выйти. Это была последняя не испробованная мною
возможность. Почему же я сразу не подумал о бегстве, о попытке
отделаться от всего, вместе с миссией, инструкцией, вернее, ее
видимостью, с фальшивым заговором, который окончился крахом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Стрельба в Здании бывала двоякого рода.
После завтрака обычно стреляли очередями - крики
убиваемых и убивающих, рикошеты, известковая пыль,- битвы в
коридорах велись с чрезвычайной поспешностью. Об их окончании
возвещал топот бегущих подкреплений и шифрованные агонии.
Иногда, открывая дверь шахты лифта, когда самого лифта за ней не
было, можно было увидеть, как по пустому темному колодцу летят
кувыркающиеся, залитые кровью трупы с какого-нибудь верхнего
этажа - так от них избавлялись. Но этот выстрел был одиночным.
Таким выстрелам обычно предшествовала небольшая процессия
- трое, иногда четверо офицеров несли, как правило вдвоем,
бархатную подушечку, на которой лежал пистолет. Они входили в
помещение, возвращались без пистолета и ждали перед дверями,
пока разоблаченный изменник не пустит себе пулю в лоб. Если
подушечка предназначалась для старшего офицера, то она была с
лампасом. Порядок обычно наводили в обеденный перерыв, когда не
было зевак.
Четверть часа отделяли меня от установленной встречи со
священником, но зачем еще куда-то идти, когда все растоптано,
обесценено, кончено? Я пытался сосредоточиться. В конце концов,
о заговоре знали, он был разрешен, его даже приказали - конечно,
мнимый, фальшивый.
Это мы с ним пытались создать нечто подлинное. Так что
уклониться, не прийти означало признать, что я почуял какую-то
опасность - это дало бы им пищу для размышлений. Пойти? Это,
пожалуй, ничем не грозило.
Мне все еще было стыдно, но уже меньше. Несколько минут я
прогуливался в тихом проходе коридора ванных комнат этого этажа.
В поисках оправдания я вдруг уцепился за мысль, может быть,
слишком наивную, но зато весьма заманчивую: "А что, если это
сон,- сказал я себе,- чрезмерно строптивый и непослушный сон? И
хотя я пока не могу от него пробудиться (он, видимо, оказался
удивительно крепким), то, распознанный, он по крайней мере снял
бы с меня чувство ответственности".
Я замер перед белой стеной, поглядел в обе стороны,
проверяя, не идет ли кто-нибудь, и попытался размягчить ее одним
усилием сосредоточенной воли - как известно, во сне, даже самом
крепком, полном кошмаров, такие вещи как правило удаются.
Напрасно, однако, я украдкой приоткрывал и снова закрывал глаза,
даже осторожно ощупывал стену: она и не дрогнула. Раз так, то,
может, это я являюсь чьим-то сном? Тогда, конечно же, хозяин сна
имеет над ним несравненно большую власть, нежели мечущиеся в нем
особы, предназначенные для исполнения различных заданий
статисты.
"Но даже если все обстоит так, я не могу быть в этом
уверен, не могу проверить это",- заключил я.
Я вернулся в главный коридор, вошел в лифт и поехал
наверх, к условленным колоннам. Для чего же была нужна лилейная?
Вероятно, для определенности. Чтобы я понял, что стать
Мерзавцем вопреки Зданию не смогу. Я словно бы видел
кривляющегося, шутовски грозящего мне пальцем следственного
чиновника, чувство юмора в котором развили, должно быть,
потешные конвульсии висельников.
Лифт поднимался все выше, в индикаторе проскакивали цифры
этажей, контакты тихонько пощелкивали, свет ламп молочного
стекла дрожал на палисандровой панели. И вдруг я увидел его
воочию через двойное стекло двери кабины, ожидавшего в коридоре,
когда лифт миновал, поднимаясь, очередной этаж. Он стоял в своем
коротеньком пиджачке, слегка кривясь, погруженный в блаженную
задумчивость. Заметил ли он меня?
Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я вдруг поспешно
опустился на колени на маленький коврик, постеленный в лифте.
Приближаясь к месту встречи, я через замочную скважину выглянул
наружу, сам оставаясь при этом невидимым.
Лифт уже замедлил ход возле цели. Я увидел сначала
старательно вычищенные туфли, потом черное одеяние, ряд мелких
пуговиц - это была сутана. Священник в коридоре, у самой двери,
ожидал меня! Лифт еще дрожал остановленным взлетом, когда я
одним нажатием пальца послал его вниз.
Почуял ли я измену? Нет, я пока вообще не знал, что
думать, но когда лифт опускался мерно вниз, мягко и сонно, я
чувствовал себя действительно в безопасности. Пощелкивали
контакты, светила матовая лампа, моя маленькая уютная комнатка
бесшумно падала через Здание. Когда приблизился первый этаж, я
снова нажал кнопку, взмывая ввысь.
Сидя на корточках, я наблюдал за тем, что проплывало мимо
меня снаружи: разрезы этажей, глухая стена, чьи-то ноги,
потолок, снова голая кирпичная шахта, снова пол, и второй раз
промелькнул передо мной чиновник в пиджаке - он терпеливо ждал
лифта, кривя уголки рта. Эта сцена исчезла, как бы уходя в глубь
стены, словно на нее опустили каменный занавес. Я, затаив
дыхание, продолжал плыть дальше.
Снова девятый этаж. Священник стоял совсем близко, так
что я разглядел его всего, деталь за деталью. Он тоже ждал. А
потому снова вниз - и снова мимо чиновника. Невидимый,
притаившийся, я ловил их взором, словно бы брал пробы.
Каждый из них по отдельности стоял в небрежной позе, чуть
переступая в рассеянности с ноги на ногу, каждый заботился о
том, чтобы на его лице было некое среднее, нейтральное
выражение, но я, прячась в кабине и перескакивая от одного лица
к другому, постепенно бледнел: угол рта чиновника с опущенной
губой священника - в сумме это была улыбка, разделенная на
этажи, улыбка, от которой я содрогнулся, ибо ни один из них по
отдельности не улыбался, но они улыбались вместе, суммой, словно
бы это было само Здание. И когда лифт опустился на первый этаж,
я выбежал из него, оставив его пустым, с открытыми дверьми,
непрестанно звонящим, потому что теперь его вызвали, наверное,
со всех этажей сразу. Но я был уже далеко.
Итак, священник предал. Мои опасения подтвердились. Я все
еще переваривал в уме этот вывод, конец бесславно завершившегося
заговора, когда до меня вдруг дошло, что я на первом этаже.
Где-то здесь находились овеянные легендами Большие Врата
- выход из Здания.
Я продолжал идти, но уже иначе - перемена произошла
моментально. Я находился в коридоре, вернее, в очень высоком и
просторном проходе с колоннами. Издали доносилось каменное эхо
шагов. Они отдалялись. Вокруг было пусто. Я предпочел бы видеть
людей, движение, толпу, с которой я мог бы смешаться, ибо принял
решение выйти. Это была последняя не испробованная мною
возможность. Почему же я сразу не подумал о бегстве, о попытке
отделаться от всего, вместе с миссией, инструкцией, вернее, ее
видимостью, с фальшивым заговором, который окончился крахом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65