Он почти не слушал меня, так его разобрало, и показывал
мне дорогу к другим разделам; голые лампочки, будто низко
опустившиеся звезды, освещали запорошенные мелкой пылью набитые
бумагами недра тяжело просевших, провалившихся шкафов и полок.
Уже у выхода он нагнал меня с учебником "Искусство
демобилизации" и, листая передо мной плотные страницы, хвалил
книгу совершенно так, словно я был ее потенциальным покупателем,
а он полусумасшедшим коллекционером и в то же время торговцем
библиотечной стариной.
- Но ведь вы ничего не взяли! - возмутился он в помещении
каталога.
Тогда, чтобы отвязаться от него, я сказал ему, чтобы он
дал мне то самое об ангелах, что я выписал на карточку, и, сам
не знаю, почему, учебник астрономии. Я неразборчиво расписался в
карточке и, сунув под мышку кипу бумаг (так выглядела эта
ангелологическая работа - манускрипт, а не печатное издание, что
с восторгом подчеркнул Каприл), вышел, чтобы с невыразимым
облегчением вобрать в легкие чистый воздух коридоров. Еще долго
после этого от всей моей одежды исходил постепенно ослабевавший,
но так окончательно и не выветрившийся запах, смесь зловония
протухших телячьих кож, типографского клея и пропаренного
полотна. Мне потом никак не удавалось отделаться от мерзкого
ощущения, что всюду попахивает бойней.

6

Я не отошел еще и нескольких десятков шагов от архива,
как замер от внезапно озарившей меня смутной догадки, затем
вернулся, чтобы сравнить номер на двери с тем, который значился
на моей карточке. Номер, как я уже говорил, был нацарапан очень
неразборчиво: вторая цифра, восьмерка, на самом деле могла быть
и тройкой. В таком случае мне следовало направиться в комнату
три тысячи триста восемьдесят три. И тут же я отметил странность
своей реакции - тот факт, что я ошибся, неверно прочитав номер,
принес мне неожиданное облегчение. Сначала я не догадывался,
почему, но потом все встало на свое место. Все, что я делал до
сих пор, только с виду было результатом случайностей: действуя
будто бы по собственной воле, я поступал на самом деле так, как
того от меня ожидали. Визит же в архив, однако, не укладывался в
рамки этого всеобъемлющего по отношению к моим действиям плана,
и хотя я совершил при этом ошибку, вину за нее я приписал
Зданию.
Кто-то неразборчиво записал на карточке номер комнаты, и
тем самым по отношению ко мне был совершен недосмотр, типично
человеческая промашка, а значит, вопреки всему, в окружавшем
меня мире действует фактор несовершенства, который допускает все
же существование тайны и свободы.
Итак, это в комнате три тысячи _триста_ восемьдесят три
мне следовало объясниться. Если я, предмет проверки, не был
совершенством, то и судебный следователь им тоже не был. В
полной уверенности, что мы оба еще посмеемся над этим
недоразумением, я прибавил шагу и направился на третий этаж.
Комната три тысячи триста восемьдесят три, судя только по
одному количеству телефонов на столах, была секретариатом
высокопоставленной особы. Я прошел прямо к обитой кожей двери,
но ручки у нее не было. Я в растерянности остановился перед ней,
и секретарша спросила меня, что я хочу. Моих довольно путаных
объяснений - правду я говорить не хотел - она словно бы не
слышала.
- О вас не докладывали,- упрямо повторяла она.
Я настаивал, но это было тщетно. Тогда я потребовал,
чтобы она записала меня на прием и назначила время явки, но она
и в этом мне отказала, сославшись на какое-то распоряжение. Я
должен был предварительно изложить дело письменно, в служебном
порядке, то есть через начальника моего Отдела. Я повысил голос,
ссылаясь на важность моей миссии, на необходимость разговора с
глазу на глаз, но она вообще перестала обращать на меня
внимание, полностью поглощенная телефонами. Она бросала в
микрофон по три-четыре лаконичных слова, нажимала на кнопки,
переключала линии и лишь в паузах, перед тем, как снять
очередную трубку, скользила по мне почти невидящим взглядом, под
которым я постепенно как бы перестал существовать, стал словно
бы одним из предметов обстановки.
Простояв так с четверть часа, я перешел к мольбам и
просьбам, когда же и они не произвели ни малейшего впечатления,
я раскрыл папку и продемонстрировал ее содержимое, обнажив перед
ней секретный план Здания и замысел диверсионной операции. С
таким же успехом я мог показывать ей старые газеты.
Это была непробиваемая секретарша: она игнорировала все,
что выходило за рамки ее компетенции. Меня уже била дрожь, я,
почти не владея собой, извергал из себя все более страшные вещи.
Я рассказал ей о бледном шпионе и сейфе, о моем узурпаторстве, в
результате которого покончил самоубийством старичок и капитан, а
когда даже самые жестокие события не произвели на нее никакого
впечатления, я стал лгать, обвиняя себя в государственной
измене, и это только ради того, чтобы она меня допустила. Я был
готов на самое крайнее, на скандальный арест, на окончательный
позор. Я пытался провоцировать ее криками, она же с каменным
равнодушием то и дело переключала телефон, и лишь изредка локтем
руки, державшей трубку, либо прядкой волос низко опущенной
головы отмахивалась от моих слов, словно от докучливого
насекомого. Я так и не смог от нее ничего добиться и, обливаясь
потом, выжатый, как лимон, бессильно опустился на стул в углу.
Не знаю, заметила ли она это. Как бы там ни было, я решил
оставаться на этом месте и ждать, кто бы ни скрывался за обитой
кожей дверью: следователь, обвинитель или кто-либо другой.
Должен ведь он рано или поздно оттуда выйти. Я рассчитывал
дождаться этого момента и подойти к нему, а пока, чтобы
скоротать время, попытался просмотреть принесенную книгу и
рукопись. По правде говоря, я получил лишь очень смутное
представление об их содержании - в такой растерянности и сильном
расстройстве находился мой ум.
Манускрипт заключал в себе ряд рекомендаций повседневного
пользования относительно видения ангелов, учебник же астрономии
делился на многочисленные малопонятные параграфы. Говорилось там
что-то о камуфляже галактик, об укрытии их внутри темных
туманностей, о выведении звезд из состава созвездий, о
подстановке и порче планет, о космогонических диверсиях, но из
содержания этих разделов я не могу вспомнить ни единого слова,
хотя листал эту книгу исступленно, вчитывался, ничего не
понимая, и десятки раз возвращался к началу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65