Удивленный, я остановился. Они, оттесняя друг друга,
вполголоса представились подошедшему офицеру: - Коллега Мердас,
храна... коллега Брандэль, коллега Шлирс, храна...
Появилось десятка два офицеров в парадных формах и при
саблях. Они проверили документы у штатских, штатские проверили
остальных офицеров, меня как-то в общем замешательстве не
заметили. "Ага,- подумал я,- это охрана". К лифту я пробиваться
не стал, поскольку не особенно торопился к Эрмсу. Внезапно
раздался звуковой сигнал, на этаж прибывал лифт, возникла
толчея, беготня, но все были сама бдительность, сабли
позвякивали на портупеях, охрана засунула руки глубоко в
карманы, наверное, взводя курки, поля всех шляп двинулись вниз,
головы поднялись вверх, ярко освещенная кабина лифта
остановилась, два адъютанта с серебряными шнурками на портупеях
бросились к ручке двери.
Из уст в уста пронеслась весть: - Адмирадир! Уже здесь!
Офицеры быстро образовали в коридоре строй, посреди
которого случайно оказался и я. Было очевидно, что прибыла
какая-то важная персона, и сердце у меня забилось от волнения.
Из лифта, какого-то специального лифта-люкс, обитого
красным дерматином, увешанного картами и гербами, вышел
маленький старичок в мундире, прямо-таки залитом золотом, слегка
волоча левую ногу. Он окинул быстрым взглядом вытянувшихся по
струнке офицеров, а потом, седой, сухой, рябоватый, выкрикнул
безо всякого напряжения, словно нехотя, из одной лишь
многолетней привычки, хлестнул бичом:
- Здорово, ребята!
- Здра-жла-госп-дир! - загремел одетый в мундиры коридор.
Старец покривился, словно уловил фальшивую ноту, но
ничего не сказал, лишь звякнул золотой накидкой с орденами,
укутывавшей его грудь, и двинулся вдоль шеренги. Сам не знаю,
как так получилось, но я был в ней единственным штатским.
Возможно, привлеченный серым пятном моей одежды, он
внезапно остановился.
"Вот сейчас,- промелькнуло у меня в голове.- Броситься
ему в ноги, признаться, просить!" Однако я продолжал стоять. Он
хмуро посмотрел на меня, задумался, звякнул орденами и вдруг
спросил:
- Штатский?
- Так точно, штатский, го...
- Служишь?
- Так то...
- Жена, дети?
- Разв...
- Н-да! - сказал он добродушно.
Седой, с кустистой растительностью на лице, он
раздумывал, шевеля бородавкой, выступающей меж усов. Он и в
самом деле был рябоват, вблизи это было весьма заметно.
- Тайный,- хрипло и еле слышно произнес он.- Тайный...
видать, сразу видать! Бывалый, дошлый, тайный. Ко мне!
Он поманил меня пальцем руки, затянутой в снежную белизну
перчатки. Руку при этом он держал на ремнях портупеи, где она
терялась среди шнуров и звезд. С сердцем, готовым выскочить из
груди, я выступил из шеренги. Охрана засуетилась за его спиной,
но самый плечистый из уборщиков прокашлял, словно давая понять,
что умывает руки. Я под шепоток свиты двинулся вслед за старцем,
дожидаясь лишь подходящей минуты, чтобы броситься к его ногам.
Мы маршировали по коридору. Офицеры у белых дверей судорожно
замирали, словно наше приближение действовало на них, как удар
тока. Они вытягивались, откидывали голову и отдавали честь.
Перед Отделом Присвоения и Лишения Наград нас ожидал его
начальник, престарелый полковник при шпаге. Мы последовательно
миновали залы Дипломатии, Эксгумации, Допуска и Реабилитации, но
вот, наконец, перед двумя дверьми, ведущими в залы Разжалования
и Награждения, адмирадир звякнул и остановился.
Я стоял сбоку от него. К нему чинно приблизился начальник
Отдела.
- Нда? - допустил его адмирадир до доверительного
шепота.- Какая торжественность?
- Контрторжественность, господин адмирадир...
Он принялся нашептывать в восковое ухо высокопоставленной
особы, видимо, описывая порядок церемоний. До меня доносилось
что-то типа: "пять - рвать - сиять - давать".
- Нда! - бросил адмирадир.
Величественным шагом он приблизился к двери зала
Разжалования и замер у порога.
- Тайный, ко мне!
Я подскочил к нему. Он какое-то время стоял на месте,
приняв монументальную позу, потом, помрачнев, поправил пальцем
орден, надвинул кивер и резко, неумолимо вошел внутрь. Я
последовал за ним.
Это был воистину тронный зал, но при этом явно траурный.
Стены его покрывало искусно уложенное складками черное сукно, на
черных шнурах свисали сверху зеркала самого крупного калибра -
тяжелые овалы венецианского стекла, подслеповатые мрачные
отражатели с покрытием из разведенной свинцом ртути, собиравшие
все освещение окружавшей обстановки. По углам были расставлены
такие же зеркальные катафалки: вплавленные в эбеновое дерево
пластины холодного стекла, сияющие, словно глаза в безумном
ужасе, диски посеребренной бронзы. В выпуклых висячих зеркалах
все раздувалось, грозя лопнуть, в вогнутых, по углам, весь зал
уменьшался, свернутый по складкам перспективы. Среди этих
безжизненных свидетелей долженствующей вскоре наступить
контрторжественности на роскошном ковре с изображением змей и
иуд стояли по стойке смирно пять офицеров в парадной форме, с
аксельбантами, галунами, при саблях.
Смертельно бледные, при виде адмирадира они застыли, лишь
звезды орденов искрились у них на груди да покачивались на
плечах серебряные шнуры и кисточки.
Великолепие их внешнего облика, казалось, опровергало то,
чего можно было бы ожидать, но я сразу понял свою ошибку.
Адмирадир прошелся перед строем в одну сторону, потом в другую
и, наконец оказавшись перед крайним, вскричал:
- Позор!
Он замолчал, нахмурился, словно был чем-то недоволен, и
дал знак погасить верхний свет.
Края зала погрузились в полумрак, из которого призрачно
выглядывали нацеленные на середину зеркала. Адмирадир отступил
на границу света, но так было совсем плохо. Он вернулся, и когда
под огнями засеребрилась его седина, судорожно заглотнул воздух.
- Позор! - бросил он им в лицо.
Потом повторил, уже значительно громче:
- Позор! Позор!
После этого он снова замер, неуверенный, должен ли
считаться первый, в некотором смысле пробный выкрик, а потому
был ли он выкрикнут троекратно, но уже задрожал вокруг его
седины серебряный ореол, ордена поторопили трепетным перезвоном,
и...
- Пятно! - загремел он,- на чести мундира! Грязь!
Докатились!! Предатели!!!
Он накалялся, но еще сдерживал свой гнев.
- Подлецы!.. Оказанное доверие!..
Возмущался он по-стариковски, с достоинством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65