Нунций его святейшества папы в Варшаве Иоганн Торрес не был человеком, который любил преувеличивать или склонен был впадать в чрезмерное отчаяние без важных на то причин.
Нунция знали в Риме как человека твердого характера, спокойного, уравновешенного, разбирающегося в событиях и людях, сведущего в государственных делах. Иоганн Торрес был известен как свирепый и непримиримый враг православной церкви, как ревностный хранитель того жизненного порядка, который предписан небом и великим Римом.
Для Торреса единственными властителями всего мира были святейший папа и Ватикан, а короли, цари и князья – лишь вассалами великого папы, наместника бога на земле. Возможно, именно поэтому папа отправил Иоганна Торреса нунцием в Варшаву.
То, что происходило на Украине, по мысли Иоганна Торреса, приобретало характер более значительный, чем «беллюм цивиле», сиречь война домашняя.
Нет! Это была уже не домашняя война, и она становилась предметом заботы не одной только Речи Посполитой...
Чернь, попирая все незыблемые извечные законы, боролась за вольности, за уничтожение власти пана над «низшею тварью» – хлопом. И сила Хмельницкого, по глубокому убеждению нунция Торреса, состояла именно в том, что казацкий предводитель сумел понять стремления этой черни, и призвал ее своими универсалами на битву за вольности и веру.
Нет! Это уже не «беллюм цивиле». Потому так тревожно и беспокойно на душе у Иоганна Торреса.
Многие видные воеводы, такие, как Потоцкий, князь Вишневецкий и Конецпольский, утверждали, что с Хмельницким в этом году будет покончено.
Было решено двинуть многочисленный корпус, чтобы внезапно ударить на подольский фланг казацкого войска, а затем бросить в прорыв главные силы королевской армии. Но Иоганн Торрес полагал, что все это не так просто и победа еще далека, – может быть, дальше, чем когда-нибудь. И об этом Торрес открыто сказал королю и канцлеру.
Строгие и предостерегающие слова нунция оказали воздействие на короля.
Ян-Казимир созвал совет. На совет прибыли Потоцкий, Вишневецкий, Януш Радзивилл из Литвы, Казимир Сапега, Калиновский, Замойский.
С грустью и раскаянием в сердце должен был признать король, что недостает на этом совете достойного государственного мужа – умершего недавно князя Оссолинского. Даже некоторое одиночество ощутил король, оказавшись с глазу на глаз с надменными и гордыми вельможами своего королевства.
Два дня заседал совет. Король, казалось, почувствовал всю сложность положения Речи Посполитой и перестал думать об охотах, шумных банкетах, маскарадах и прочих забавах, на которые так щедра была Варшава всю зиму.
На совет был приглашен Иоганн Торрес. Опустив глаза долу, исполненный величия и суровой решимости, нунций говорил:
– Прошу вельможное панство, которое оказало мне великую честь, пригласив меня на сей рыцарский совет, выслушать мои мысли. Наступило время, когда решается судьба королевства, судьба католической веры в пределах Речи Посполитой. Если панству угодно знать правду, я должен сказать, что события эти гораздо страшнее, чем Тридцатилетняя война. Та война, как ведомо панам сенаторам, закончилась миром в Вестфалии, а то, что творится сейчас на нашей земле, должно закончиться не миром, ясновельможное панство, а нашей полной победой.
– Виват! – прохрипел Сапега.
Нунций предостерегающе поднял руку.
– Еще не время провозглашать виват, пан Сапега! Мы стоим перед событиями, которые надлежит спокойно оценить и принять меры исключительной силы.
– Что вы предлагаете? – недовольно спросил Станислав Потоцкий; он в глубине души считал этот страх перед чернью и Хмелем недостойным и постыдным.
– Я не предлагаю, пан Потоцкий, святая церковь наша никогда не предлагала, я приказываю! – выкрикнул Торрес, изменив на этот раз своей прославленной выдержке. – От имени папы и Ватикана, по их поручению, я приказываю вам, верным католикам, истребить моровую язву, бушующую на коронных землях, выжечь огнем самый след ее. Своей черной кровью пусть смоет грехи свои обезумевшая чернь, поднявшая свои звериные лапы на людей, избранных церковью и законом.
Торрес перевел дыхание. Овладел собой. В зале стояла напряженная тишина. Он продолжал спокойнее:
– Воспользуйтесь тем, что московский царь не может теперь разорвать Поляновский договор. Этою же весною раздавите Хмеля. Шлите к нему сейчас же комиссаров, затуманьте его взор притворно добрыми словами, а сами собирайте под знамена всех, кто может взять оружие в руки. Хмельницкий заключил договор с турками, чтобы они заставили хана дать ему помощь. Но пусть это не беспокоит вас... В нужный час пошлете хану сто тысяч злотых, и хан обратит оружие против Хмельницкого. Держите Москву в страхе перед Хмельницким. Твердите царю и боярам, что их собственная чернь воспалится примером украинских хлопов. Пану Янушу Радзивиллу надлежит начать действия на московско-литовском рубеже. Надо показать, что, кроме Смоленска, можно отнять и другие земли у русских.
«Хорошо ему говорить!» – с досадой подумал Радзивилл и не удержался, чтобы не заметить:
– Преподобный отец, позвольте сказать слово. Ведь я сижу как на вулкане! Стоит только сделать шар на восток – и за спиной у меня подымется русская чернь. Хлопы того только и ждут.
– Торопитесь, панове, – продолжал нунций, не обращая внимания на Радзивилла, – торопитесь! Вырвите ныне с корнем заразу, ибо завтра, может статься, будет поздно. И не надо бояться, пан Радзивилл! Вспомните мужество достойных предков ваших, кои во имя святой церкви шли на муки.
– Что же мне, пойти к Хмелю и проситься на кол? – недовольно пробормотал князь Радзивилл на ухо Любомирокому.
...Однако слова Иоганна Торреса не пропали зря. В Варшаве настали дни, полные забот. Во все концы государства королевская канцелярия разослала гонцов с вицем короля.
Велено было всем шляхтичам итти в войско, имея при себе, в зависимости от числа приписанных посполитых, вооруженных слуг, конных и пеших. У кого было два десятка посполитых, тот должен был половину их посадить на конь. Королевским указом иноземные купцы из Голландии, из немецких княжеств, из Римской империи освобождались от всех торговых пошлин, если они вместе с прочим товаром завезут в королевство оружие. В Силезском воеводстве велено было лить чугун днем и ночью, отливать пушки, во всех кузнях ковать мечи и сабли. В Гамбурге товариществу оружейников заказано было поставить к концу месяца пистолей десять тысяч, мушкетов тридцать тысяч, скорострельных и длинноствольных пушек по одной тысяче.
Гамбургский торговый человек Вальтер Функе привез пять тысяч панцырей и столько же шлемов и железных рукавиц для королевских гусаров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171