Но решился сказать им. Охваченный тем же горем, что и эти встреченные им среди степей посполитые, знал он, что только такие слова погасят огонь недовольства в сердцах измученных людей, которые шли в русскую землю искать спасения от злой доли. И тогда они спокойно выслушают его и поймут, почему нельзя гетману сейчас облегчить их положение, помешать панам браться за старое и почему гетман не может пока порвать с крымским ханом.
Мартын заговорил отрывистым, неуверенным голосом, будто заставлял самого себя поверить в свои слова. Он глядел куда-то поверх людских голов, туда, на восток, где алело солнце, куда бежали, как реки, дороги с Украины в русскую землю.
И то, что там, у края неба, дороги скрещивались, точно реки сливались в одно море, и то, что там была земля, на которой жили братья, и то, что он вез грамоту гетманскую в ту землю, – сознание всего этого наполнило Мартына Тернового такой твердостью и силой, что речь его полилась совсем иначе. Казалось, сталь зазвенела в его словах. Люди, слушавшие его, стали понемногу подымать головы. Он уже глядел им в глаза, в утомленные, жаждущие людские глаза, в которых гаснущий огонек надежды мог вдруг разгореться неугасимым пламенем веры. И люди слушали его, раскрыв рты.
– Верьте мне, побратимы, – говорил он полным голосом, так, чтобы слышали все, – верьте мне – на все обиды ваши нет другой помощи, как только сломить наших врагов, панов, ляхов и татар. А если доля нас оставит, то положим перед врагами мертвые тела свои, не оставим им городов наших и сел, запалим наш край, богатый и щедрый...
– Хорошо говоришь, казак. Сколько годов тебе, сын? – спросил дед у Мартына.
– Двадцать третий миновал, дед.
– Невеликий век у тебя, а мудрости набрался и красно говорить научили... – дед хмыкнул в бороду, хотел что-то сказать, но Мартын гневным взглядом смерил старого и движением руки заставил его замолчать.
– Гетман наш хочет, чтобы не бесплодную службу несли мы, как раньше, ради чужой корысти. Не панам служить должны мы. Отвага наша достойна великих дел для народа нашего. Гетман хочет вызволить нас из неволи. Он с царем русским переговоры ведет, чтобы против короля и татар от него помогу получить, а ты дед, про Хмеля бог знает что несешь...
– Погоди, казак, не спеши. Доживешь до моих лет – ту же песню запоешь. Чего стали? – закричал вдруг дед на селян. – Рты пораскрывали, точно в церкви. Ему хорошо, – указал дед на Мартына, – сидит на борзом коне, одежа на нем панская, в реестр вошел, его отца и мать жолнеры на панщину не гонят, сестер татары в полон не берут, пусть болтает, а нам скорее в дорогу, нам не у кого защиты искать...
– Эй, дед! Рано ты мне приговор свой сказал. А слыхал ты про такое село Байгород?..
Глаза у Мартына загорелись, и с пересохших губ полетели горькие слова о несчастьи, постигшем его. И когда он окончил эту вынужденную исповедь, дед соскочил с воза и протолкался сквозь толпу к Мартыну.
– Дай руку, казак, напрасно обидел тебя, не хотел. Видит бог, не хотел, а все то от горя и беды.
Толпа вокруг Мартына зашумела. Говорили все, перебивали друг друга, размахивали руками, толкались. Мартын тронул поводья. Конь бил кованым копытом шлях, пробовал дорогу, тихо, призывно ржал.
– Послушайте меня, люди, осядете на земле русской – своего края не забывайте. Когда придет время и услышите трубы гетмана Богдана, приходите дружно, как всегда было, под малиновые знамена...
Мартын дал коню шпоры. Галопом вынесся на шлях и вскоре исчез за серой пеленой пыли.
Глава 3
Путивльские воеводы Петр Протасов и Федор Хилков были озабочены. Этой осенью множество народа с Украины переходило в Московское царство. Шли обозами, целыми селами, шли семьями, шли в одиночку.
Пограничная стража переселенцам не препятствовала. Местные люди принимали их хорошо. Слушали рассказы пришельцев про обиды, нанесенные им шляхтой и татарами, сочувствовали, утешали. Иные оставались жить в русских селах и городах, иные шли толпой в леса или в степь и там ставили себе хаты. С дозволения воевод составлялись поселенные списки, но в местные реестры никого не вносили.
Петр Протасов не раз писал в Москву, запрашивал князя Семена Васильевича Прозоровского:
«Как велишь чинить с теми, которые рубеж переходят и стремятся под защиту высокой руки его величества государя нашего?»
Князь Прозоровский долго не отвечал, а затем гонец привез из Москвы грамоту: в ней воеводам путивльским приказывалось никаких препон людям, идущим с Украины, не чинить. Позволить им селиться в пределах воеводства, а также заохочивать их итти в южные земли.
***
...Мартына отвели в приказную избу – ждать, пока его позовут к воеводе. За длинным столом, забрызганным чернильными пятнами, сидели подъячие. Отроки в коротких кафтанах подавали им длинные листы бумаги, а от них брали написанные грамоты и относили в смежную горницу. Подъячие жаловались Мартыну:
– Нам от вас, казак, хлопот теперь не оберешься.
Сухощавый дьяк отодвинул от себя оловянную чернильницу и разгладил острую бородку.
– Беда просто, сколько дела!
– А почему? – полюбопытствовал Мартын.
– Месяц назад ваших людей перешло рубеж две тысячи, только списки составили, а теперь урядники стрелецкие доносят – еще пять тысяч...
– Не от хорошей жизни бегут.
– Известно, а нам докука.
Дьяк был недоволен. Мартын начал было ему объяснять, почему бегут люди, но его позвали к воеводе.
Князь Хилков сидел за столом. Перед ним лежали свитки бумаг, книги.
Кивнул головой на Мартынов низкий поклон, просверлил взглядом.
– Писаного ответа полковнику Лаврину Капусте не будет. Пишет, что ты слуга верный, потому скажу на словах. Ты сядь, – сказал воевода мягче и кивнул на стул у стены, – дело тайное, головой отвечаешь...
Мартын осторожно присел на краешек стула и напряженно слушал.
– Дело тайное, то, о чем бил челом Лаврин Капуста от имени пана гетмана, дозволено князем Прозоровским. Людям гетманским вольно итти через русский рубеж. Остальное будет в письме, кое уже везут послы. Понял?
Мартын даже рот раскрыл. Выходило... Но что выходило, подумать не успел, воевода ткнул пальцем, усмехнулся:
– Закрой рот, у меня в светлице мух нет. Бог миловал. Слушай прилежно. Стрельцы на рубеже поймали литвина, переодетого чернецом. В тайном приказе на допросе оный литвин показал: подослан он князем Радзивиллом разведать, не даем ли мы, по повелению его царского величества... – Воевода встал, словно в эту минуту на пороге появился царь, и Мартын тоже поднялся вслед за ним. Помолчав, воевода сел и продолжал:
– ...не подаем ли мы помощь оружием гетману Хмельницкому. Оный литвин на другом допросе сказал: король Ян-Казимир выдал новый виц на посполитое рушение. Заруби на носу, грамоты о том не даю, передашь полковнику Лаврину Капусте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
Мартын заговорил отрывистым, неуверенным голосом, будто заставлял самого себя поверить в свои слова. Он глядел куда-то поверх людских голов, туда, на восток, где алело солнце, куда бежали, как реки, дороги с Украины в русскую землю.
И то, что там, у края неба, дороги скрещивались, точно реки сливались в одно море, и то, что там была земля, на которой жили братья, и то, что он вез грамоту гетманскую в ту землю, – сознание всего этого наполнило Мартына Тернового такой твердостью и силой, что речь его полилась совсем иначе. Казалось, сталь зазвенела в его словах. Люди, слушавшие его, стали понемногу подымать головы. Он уже глядел им в глаза, в утомленные, жаждущие людские глаза, в которых гаснущий огонек надежды мог вдруг разгореться неугасимым пламенем веры. И люди слушали его, раскрыв рты.
– Верьте мне, побратимы, – говорил он полным голосом, так, чтобы слышали все, – верьте мне – на все обиды ваши нет другой помощи, как только сломить наших врагов, панов, ляхов и татар. А если доля нас оставит, то положим перед врагами мертвые тела свои, не оставим им городов наших и сел, запалим наш край, богатый и щедрый...
– Хорошо говоришь, казак. Сколько годов тебе, сын? – спросил дед у Мартына.
– Двадцать третий миновал, дед.
– Невеликий век у тебя, а мудрости набрался и красно говорить научили... – дед хмыкнул в бороду, хотел что-то сказать, но Мартын гневным взглядом смерил старого и движением руки заставил его замолчать.
– Гетман наш хочет, чтобы не бесплодную службу несли мы, как раньше, ради чужой корысти. Не панам служить должны мы. Отвага наша достойна великих дел для народа нашего. Гетман хочет вызволить нас из неволи. Он с царем русским переговоры ведет, чтобы против короля и татар от него помогу получить, а ты дед, про Хмеля бог знает что несешь...
– Погоди, казак, не спеши. Доживешь до моих лет – ту же песню запоешь. Чего стали? – закричал вдруг дед на селян. – Рты пораскрывали, точно в церкви. Ему хорошо, – указал дед на Мартына, – сидит на борзом коне, одежа на нем панская, в реестр вошел, его отца и мать жолнеры на панщину не гонят, сестер татары в полон не берут, пусть болтает, а нам скорее в дорогу, нам не у кого защиты искать...
– Эй, дед! Рано ты мне приговор свой сказал. А слыхал ты про такое село Байгород?..
Глаза у Мартына загорелись, и с пересохших губ полетели горькие слова о несчастьи, постигшем его. И когда он окончил эту вынужденную исповедь, дед соскочил с воза и протолкался сквозь толпу к Мартыну.
– Дай руку, казак, напрасно обидел тебя, не хотел. Видит бог, не хотел, а все то от горя и беды.
Толпа вокруг Мартына зашумела. Говорили все, перебивали друг друга, размахивали руками, толкались. Мартын тронул поводья. Конь бил кованым копытом шлях, пробовал дорогу, тихо, призывно ржал.
– Послушайте меня, люди, осядете на земле русской – своего края не забывайте. Когда придет время и услышите трубы гетмана Богдана, приходите дружно, как всегда было, под малиновые знамена...
Мартын дал коню шпоры. Галопом вынесся на шлях и вскоре исчез за серой пеленой пыли.
Глава 3
Путивльские воеводы Петр Протасов и Федор Хилков были озабочены. Этой осенью множество народа с Украины переходило в Московское царство. Шли обозами, целыми селами, шли семьями, шли в одиночку.
Пограничная стража переселенцам не препятствовала. Местные люди принимали их хорошо. Слушали рассказы пришельцев про обиды, нанесенные им шляхтой и татарами, сочувствовали, утешали. Иные оставались жить в русских селах и городах, иные шли толпой в леса или в степь и там ставили себе хаты. С дозволения воевод составлялись поселенные списки, но в местные реестры никого не вносили.
Петр Протасов не раз писал в Москву, запрашивал князя Семена Васильевича Прозоровского:
«Как велишь чинить с теми, которые рубеж переходят и стремятся под защиту высокой руки его величества государя нашего?»
Князь Прозоровский долго не отвечал, а затем гонец привез из Москвы грамоту: в ней воеводам путивльским приказывалось никаких препон людям, идущим с Украины, не чинить. Позволить им селиться в пределах воеводства, а также заохочивать их итти в южные земли.
***
...Мартына отвели в приказную избу – ждать, пока его позовут к воеводе. За длинным столом, забрызганным чернильными пятнами, сидели подъячие. Отроки в коротких кафтанах подавали им длинные листы бумаги, а от них брали написанные грамоты и относили в смежную горницу. Подъячие жаловались Мартыну:
– Нам от вас, казак, хлопот теперь не оберешься.
Сухощавый дьяк отодвинул от себя оловянную чернильницу и разгладил острую бородку.
– Беда просто, сколько дела!
– А почему? – полюбопытствовал Мартын.
– Месяц назад ваших людей перешло рубеж две тысячи, только списки составили, а теперь урядники стрелецкие доносят – еще пять тысяч...
– Не от хорошей жизни бегут.
– Известно, а нам докука.
Дьяк был недоволен. Мартын начал было ему объяснять, почему бегут люди, но его позвали к воеводе.
Князь Хилков сидел за столом. Перед ним лежали свитки бумаг, книги.
Кивнул головой на Мартынов низкий поклон, просверлил взглядом.
– Писаного ответа полковнику Лаврину Капусте не будет. Пишет, что ты слуга верный, потому скажу на словах. Ты сядь, – сказал воевода мягче и кивнул на стул у стены, – дело тайное, головой отвечаешь...
Мартын осторожно присел на краешек стула и напряженно слушал.
– Дело тайное, то, о чем бил челом Лаврин Капуста от имени пана гетмана, дозволено князем Прозоровским. Людям гетманским вольно итти через русский рубеж. Остальное будет в письме, кое уже везут послы. Понял?
Мартын даже рот раскрыл. Выходило... Но что выходило, подумать не успел, воевода ткнул пальцем, усмехнулся:
– Закрой рот, у меня в светлице мух нет. Бог миловал. Слушай прилежно. Стрельцы на рубеже поймали литвина, переодетого чернецом. В тайном приказе на допросе оный литвин показал: подослан он князем Радзивиллом разведать, не даем ли мы, по повелению его царского величества... – Воевода встал, словно в эту минуту на пороге появился царь, и Мартын тоже поднялся вслед за ним. Помолчав, воевода сел и продолжал:
– ...не подаем ли мы помощь оружием гетману Хмельницкому. Оный литвин на другом допросе сказал: король Ян-Казимир выдал новый виц на посполитое рушение. Заруби на носу, грамоты о том не даю, передашь полковнику Лаврину Капусте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171