Сказать по правде, он, Вальтер Функе, мог бы привезти из Германии и Голландии оборудование, можно было бы основать мануфактуру. Казачество и посполитые получили бы вдоволь сукна. У гетмана большая армия, – Вальтер Функе не политик, он только негоциант, но дела заставляют разбираться иногда и в политике.
Армию надо одеть. Одеть сто, двести тысяч не так легко, может случиться всякое... Выговский пытливо смотрит в глаза коммерсанту. Вальтер Функе не заканчивает мысль. Он только предлагает свои услуги. Мимоходом замечает: в Польше коронный гетман Потоцкий закупил у него десять тысяч локтей сукна.
Украине может понадобиться больше, но возить далеко, лучше основать мануфактуру здесь.
Беседа затягивается. Вальтер Функе ожидает ответа Выговского.
– В Брацлаве нами, по приказу гетмана, заложены две мануфактуры, да одна в Нежине. Намереваемся расширить и киевские.
Коммерсант ревниво прислушивается к словам генерального писаря. Под конец генеральный писарь любезно обещает подумать о предложении Вальтера Функе.
В тот же вечер слуга немецкого негоцианта привозит на подворье к генеральному писарю ящик. В нем сто локтей шелка и множество бутылок с благовониями.
Другой слуга завозит большой ящик на гетманский двор. В ящике двести локтей шелка наивысшего качества и также благовония. Коммерсант Вальтер Функе в коротком и почтительном письме покорно просит ясновельможную пани гетманшу взглянуть на образцы товаров его фирмы.
***
...День был слишком короток для Выговского. Он не успел сделать и половины дел. Недовольно подумал, что придется сидеть над грамотами еще и заполночь. Гетман утром уехал в Белую Церковь, в сопровождении Капусты и Коробки. В Белой Церкви начали отливать пушки. Начальник артиллерии Федор Коробка хотел, чтобы гетман своими глазами убедился в его старательности.
В гетманской канцелярии остался распоряжаться один Выговский.
Уже поздно вечером во двор канцелярии въезжает Богданов. Генеральный писарь встречает его на пороге:
– Рад видеть пана посла.
Богданов не спеша усаживается на лавку.
– Как здравие гетмана?
– Весьма благодарен! Изволил хорошо почивать, а теперь поехал со двора.
– А пани гетманова?
– Пани гетманова в добром здравии.
– А чада?
– Чада, хвала богу, здоровы и веселы, обучаются ратному делу, письму и латыни успешно.
Богданов все утирал пот. Выговский встал. В свою очередь спросил, склонив при этом голову, о здравии посла его царского величества. Как в Москве? Не слыхать ли чего?
– В Москве все благополучно.
Богданов начал издалека:
– Всюду молва идет – басурманы народ православный обижают.
– Это пану послу преувеличили. Есть случаи, но уже выдан по сему поводу гетманский универсал, – Выговский с сожалением пожимает плечами.
– Нам, известно, не с басурманами в союзе хотелось быть, да что поделаешь? Надо с ними мир соблюдать, не то Речь Посполитая против нас их повернет.
Выговский понимает: не эта причина заставила посла посетить в такой поздний час гетманскую канцелярию. Тут что-то другое. Озираясь, Богданов наклоняется ближе к генеральному писарю и говорит вполголоса:
– Имею поручение посольского приказа, нынче гонцом из Москвы доставленное, уведомить гетмана, что боярину Пушкину велено в переговорах с поляками сказывать, что царская милость к Украине неизменна и что супротив унии Москва будет крепко стоять.
Богданов облегченно вздыхает. Выговский, поднявшись с лавки, низко кланяется.
– За такую радостную весть, пан посол, от души благодарствую. Это нам великая радость и честь.
Выговский садится. Богданов, наклонившись к нему, продолжает:
– Венецианский посол Альберт Вимина утверждает, будто король Ян-Казимир снова объявит посполитое рушение против гетмана. Достоверно ли сие?
«Так вот что тебя заботит?» Конечно, паны в Варшаве не дремлют.
Головы у них разумные. Гетман войны боится. Край еще и по сю пору в ранах и в горе. Но ежели станется так, что король снова двинет свое войско на Украину, понятно, казачество вынет сабли из ножен. Но вслух генеральный писарь говорит иное:
– Подданный короля Радзивилл Смоленщину захватил и пустошит, православную веру уничтожает, то вам должно быть ведомо.
– Сие – дело посольского приказа, – отвечает Богданов. – Но вечному миру между царем и королем не бывать, пока шляхта чинит обиды нашему братскому народу, пока стремится вашу землю иезуитами засевать.
Помолчав, Богданов замечает:
– Бояре на Москве спрашивают: что Наир-бей в Чигирине делает?..
Посол внимательно глядит на генерального писаря. Тот, не отводя глаз, отвечает:
– Наир-бей, скажу тебе, посол, как другу, нам добрые вести привез. Он гость гетмана, и гетман его почитает.
– Наир-бей – басурман, – недовольно говорит посол.
– Известно, не христианин, и я так думаю. Да неведомо, что гетман замыслил, – многозначительно произносит Выговский.
Богданов настораживается. Он все хорошо понял.
О своих сомнениях он решил уведомить посольский приказ в Москве. В ту же ночь он написал письмо боярину Бутурлину.
Глава 4
– Ах, Венеция! Если бы пани увидела обширные и прекрасные дворцы, чудесные сады, лебедей на озерах, пловучие беседки, если бы она услыхала задушевные песни и игру на арфах – клянусь, она полюбила бы Венецию не меньше Украины.
Венецианский посол Вимина сыпал перлы своих отборных слов к ногам пани Елены – «прекрасной и несравненной подруги великого гетмана».
Казначей гетмана Крайз, присутствовавший при этой беседе, хмуро молчал. Ему надоел хитрый и назойливый венецианец. Крайз доподлинно знал, что у болтливого посла нет и сотни талеров за душой, и этого уже было достаточно, чтобы он, Крайз, презирал его. А синьор Вимина так и разливал мед своих фраз, раскидывал тонкую паутину комплиментов, всплескивая руками, закатывая глаза под лоб.
Пани Елена с удовольствием слушала его. Она сидела в резном кресле, положив руки, изобильно украшенные перстнями, на подлокотники, и улыбалась венецианцу. Ласкали слух его льстивые слова. Ей нравился этот заморский, хорошо одетый мужчина. Невольно сравнивала его с усатыми, чубатыми Богдановыми полковниками.
Пани Елена вздохнула.
О, она с радостью поехала бы в Венецию, даже без сожаления осталась бы там! Нет, ей не по нраву эта дикая украинская земля. Татары, наезды, бои, кровь, ужасы... О, как все это опостылело!
Казначей Крайз осторожно покашливает в кулак. Пани Елена сказала лишнее. Негоже ей, супруге гетмана, говорить такое чужеземцу. Но пани Елену уже не остановишь. Она кидает гневный взгляд на Крайза, и на щеках ее расцветают две розы. Повысив голос, она хочет знать: кто может возразить, что это не так? Нет, правда, нельзя всю жизнь жить среди дикарей и бродяг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
Армию надо одеть. Одеть сто, двести тысяч не так легко, может случиться всякое... Выговский пытливо смотрит в глаза коммерсанту. Вальтер Функе не заканчивает мысль. Он только предлагает свои услуги. Мимоходом замечает: в Польше коронный гетман Потоцкий закупил у него десять тысяч локтей сукна.
Украине может понадобиться больше, но возить далеко, лучше основать мануфактуру здесь.
Беседа затягивается. Вальтер Функе ожидает ответа Выговского.
– В Брацлаве нами, по приказу гетмана, заложены две мануфактуры, да одна в Нежине. Намереваемся расширить и киевские.
Коммерсант ревниво прислушивается к словам генерального писаря. Под конец генеральный писарь любезно обещает подумать о предложении Вальтера Функе.
В тот же вечер слуга немецкого негоцианта привозит на подворье к генеральному писарю ящик. В нем сто локтей шелка и множество бутылок с благовониями.
Другой слуга завозит большой ящик на гетманский двор. В ящике двести локтей шелка наивысшего качества и также благовония. Коммерсант Вальтер Функе в коротком и почтительном письме покорно просит ясновельможную пани гетманшу взглянуть на образцы товаров его фирмы.
***
...День был слишком короток для Выговского. Он не успел сделать и половины дел. Недовольно подумал, что придется сидеть над грамотами еще и заполночь. Гетман утром уехал в Белую Церковь, в сопровождении Капусты и Коробки. В Белой Церкви начали отливать пушки. Начальник артиллерии Федор Коробка хотел, чтобы гетман своими глазами убедился в его старательности.
В гетманской канцелярии остался распоряжаться один Выговский.
Уже поздно вечером во двор канцелярии въезжает Богданов. Генеральный писарь встречает его на пороге:
– Рад видеть пана посла.
Богданов не спеша усаживается на лавку.
– Как здравие гетмана?
– Весьма благодарен! Изволил хорошо почивать, а теперь поехал со двора.
– А пани гетманова?
– Пани гетманова в добром здравии.
– А чада?
– Чада, хвала богу, здоровы и веселы, обучаются ратному делу, письму и латыни успешно.
Богданов все утирал пот. Выговский встал. В свою очередь спросил, склонив при этом голову, о здравии посла его царского величества. Как в Москве? Не слыхать ли чего?
– В Москве все благополучно.
Богданов начал издалека:
– Всюду молва идет – басурманы народ православный обижают.
– Это пану послу преувеличили. Есть случаи, но уже выдан по сему поводу гетманский универсал, – Выговский с сожалением пожимает плечами.
– Нам, известно, не с басурманами в союзе хотелось быть, да что поделаешь? Надо с ними мир соблюдать, не то Речь Посполитая против нас их повернет.
Выговский понимает: не эта причина заставила посла посетить в такой поздний час гетманскую канцелярию. Тут что-то другое. Озираясь, Богданов наклоняется ближе к генеральному писарю и говорит вполголоса:
– Имею поручение посольского приказа, нынче гонцом из Москвы доставленное, уведомить гетмана, что боярину Пушкину велено в переговорах с поляками сказывать, что царская милость к Украине неизменна и что супротив унии Москва будет крепко стоять.
Богданов облегченно вздыхает. Выговский, поднявшись с лавки, низко кланяется.
– За такую радостную весть, пан посол, от души благодарствую. Это нам великая радость и честь.
Выговский садится. Богданов, наклонившись к нему, продолжает:
– Венецианский посол Альберт Вимина утверждает, будто король Ян-Казимир снова объявит посполитое рушение против гетмана. Достоверно ли сие?
«Так вот что тебя заботит?» Конечно, паны в Варшаве не дремлют.
Головы у них разумные. Гетман войны боится. Край еще и по сю пору в ранах и в горе. Но ежели станется так, что король снова двинет свое войско на Украину, понятно, казачество вынет сабли из ножен. Но вслух генеральный писарь говорит иное:
– Подданный короля Радзивилл Смоленщину захватил и пустошит, православную веру уничтожает, то вам должно быть ведомо.
– Сие – дело посольского приказа, – отвечает Богданов. – Но вечному миру между царем и королем не бывать, пока шляхта чинит обиды нашему братскому народу, пока стремится вашу землю иезуитами засевать.
Помолчав, Богданов замечает:
– Бояре на Москве спрашивают: что Наир-бей в Чигирине делает?..
Посол внимательно глядит на генерального писаря. Тот, не отводя глаз, отвечает:
– Наир-бей, скажу тебе, посол, как другу, нам добрые вести привез. Он гость гетмана, и гетман его почитает.
– Наир-бей – басурман, – недовольно говорит посол.
– Известно, не христианин, и я так думаю. Да неведомо, что гетман замыслил, – многозначительно произносит Выговский.
Богданов настораживается. Он все хорошо понял.
О своих сомнениях он решил уведомить посольский приказ в Москве. В ту же ночь он написал письмо боярину Бутурлину.
Глава 4
– Ах, Венеция! Если бы пани увидела обширные и прекрасные дворцы, чудесные сады, лебедей на озерах, пловучие беседки, если бы она услыхала задушевные песни и игру на арфах – клянусь, она полюбила бы Венецию не меньше Украины.
Венецианский посол Вимина сыпал перлы своих отборных слов к ногам пани Елены – «прекрасной и несравненной подруги великого гетмана».
Казначей гетмана Крайз, присутствовавший при этой беседе, хмуро молчал. Ему надоел хитрый и назойливый венецианец. Крайз доподлинно знал, что у болтливого посла нет и сотни талеров за душой, и этого уже было достаточно, чтобы он, Крайз, презирал его. А синьор Вимина так и разливал мед своих фраз, раскидывал тонкую паутину комплиментов, всплескивая руками, закатывая глаза под лоб.
Пани Елена с удовольствием слушала его. Она сидела в резном кресле, положив руки, изобильно украшенные перстнями, на подлокотники, и улыбалась венецианцу. Ласкали слух его льстивые слова. Ей нравился этот заморский, хорошо одетый мужчина. Невольно сравнивала его с усатыми, чубатыми Богдановыми полковниками.
Пани Елена вздохнула.
О, она с радостью поехала бы в Венецию, даже без сожаления осталась бы там! Нет, ей не по нраву эта дикая украинская земля. Татары, наезды, бои, кровь, ужасы... О, как все это опостылело!
Казначей Крайз осторожно покашливает в кулак. Пани Елена сказала лишнее. Негоже ей, супруге гетмана, говорить такое чужеземцу. Но пани Елену уже не остановишь. Она кидает гневный взгляд на Крайза, и на щеках ее расцветают две розы. Повысив голос, она хочет знать: кто может возразить, что это не так? Нет, правда, нельзя всю жизнь жить среди дикарей и бродяг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171