Но возразить было нечего.
– А у меня? - простодушно спросил Костёрыч.
– А у вас пусть будет детский научный клуб по выявлению взаимоотношений региона и столицы.
– Что-то непонятно…
– Непонятность - это залог успеха. Вот Серёжа Васенин рассказывал мне про церковь в Сухона… в Ко-лымагине. Пётр Первый запретил каменное строительство везде, кроме Петербурга. А колымагинский староста взял да и построил эту церковь вопреки запрету. За это его сослали… то ли в Нарьян-Мар, то ли в Шарм-эль-Шейх, точно не помню. Вот вам и взаимоотношения столицы и региона. Материал, метод, дети - всё то же, а способ репрезентации перед начальством - иной.
Розка медленно закипала.
– А мне… подскажи… те… - прошептала Сонечка.
– А у вас, Сонечка, пусть будет кружок по изучению биоценозов края. Вы знаете, что это такое?
Сонечка кивнула и покраснела так, словно Моржов спросил её, знает ли она, что такое оральный секс.
– Вот и всё, - подвёл итог Моржов. - Суть прежняя, всё прежнее, но никто к вам не подкопается.
– А меня!… - задохнулся от обиды Щёкин. - Меня тоже научи жить!…
– Всех научу, - щедро пообещал Моржов.
Он ждал, в какую сторону пойдёт прореха, когда Розку начнёт рвать пополам. Как Моржов посмел исправлять ситуацию? Если Розке плохо без мужика - пусть и всем остальным тоже будет плохо! Не важно, по какой причине.
– Да Шкиляева на первой же проверке эту липу просечёт! - закричала Розка.
– Не просечёт, - возразил Моржов.
– Что она, дура, что ли?!
– Во-первых, дура, - согласился Моржов, - и никогда ценоз от цирроза не отличит. А во-вторых, разве она приходит на занятия с проверкой для того, чтобы следить за соответствием теме, обозначенной в программе?
– Ко мне Шкиляиха в апреле с проверкой приходила, - неожиданно по-земному рассказал Щёкин. - Тема у нас была - «Вязание узлов», а мы пили чай. И что? Шкиляиха просто пересчитала упырей по башкам и ушла. Ей тема по фиг. Мы у себя хоть буратин вырубать можем, лишь бы нужное количество человек присутствовало. Жизнь - это кузница.
– Вот тебе, Розка, и ответ, - назидательно изрёк Моржов.
– Да без толку всё это! - закричала Розка. - Пиши - не пиши программы, всё равно Шкиляева всех нас знает! Если Константин Егорыч - значит краеведение, чего бы он там в программе ни сочинил!…
– А если, скажем, он заявит кружок дельтапланеризма? И не просто заявит, а вправду будет летать на дельтаплане в поднебесье?
– Над родным же краем полетит! Значит, краеведение!
Моржова словно пронзило от макушки до стула. Розка во всей красе явила второй признак пиксельного мышления!… Первый - это отсутствие стимула в накоплении пикселей. А второй признак оправдывал первый. Незачем эти пиксели и накапливать! Складывая из пикселей картинку, на выходе всё равно получаешь не картинку, а пиксель. Шкиляиха знает, что Костёрыч - краевед. «Краевед» - это пиксель. Какую бы новую картинку Костёрыч ни выкладывал в своей новой программе из других пикселей, в глазах Шкиляихи эта картинка всё равно редуцируется и суммируется в пиксель «краеведение».
– Что же, меня будут сокращать только за то, что я - это я? - удивился Костёрыч.
– А всех только за это и будут увольнять! - закричала Розка. - Разве что вон Миленку не уволят из-за мужика еённого!…
– Что за бред, Роза? - тотчас резко спросила Ми-лена, краснея.
– А что, не так? Был бы Константин Егорыч любовником у Шкиляевой, кто бы его уволил?
– Э-э… - Костёрыч даже растерялся от столь неожиданного аргумента.
– Жарь их, Розка!… - как в бане, сладострастно зашипел Щёкин.
– Это вообще свинство, Роза! - отчеканила Ми-лена.
– А чего свинство-то? Ты останешься, а меня вышибут - это не свинство?
Розка совершенно разбуянилась.
– В таком тоне я не желаю разговаривать, - заявила Милена.
– Не желает она!… Я уже восемь лет в МУДО отпахала, за что меня на помойку? Это вон Опёнкину можно - она только что пришла! А меня?!.
– Я… Что я?… Мне… - обомлела Сонечка. - Почему?…
– По жопе! - грубо сказала Розка. - Тебя-то какой смысл держать? У тебя дети и так разбегутся!…
– Ро… Роза! - заметался Костёрыч, не зная, что делать.
– У Милены… Дмитриевны… столько же… Я…
– Вы, Соня, меня с собой не сравнивайте, - жёстко и презрительно ответила Милена.
– Девушки! Сбавьте обороты! - предостерёг Мор-жов.
– А это правда, - холодно сказала Милена. - Для Сони увольнение - вполне заслуженное. Способностей к педагогике у Сони - ноль.
– Хоть бы раз мне на кухне помогла! - крикнула Розка.
Лицо Сонечки враз залили слёзы. Сонечка тихо встала, повернулась и пошла в коридорчик, к своей комнате. Моржову стало пронзительно-жалко Соню, и даже зачесалась рука - дать Розке подзатыльник, а Ми-лене пощёчину.
– Девчонки, прекратите! - рявкнул он, вставая.
– А что прекратить-то? - нагло взъелась Розка.
– А то и прекратить! - Моржов отшвырнул стул в угол холла - так же, как некогда в придорожном кафе с обнаглевшими проститутками. - Идите проветритесь обе! Развели свару! Обидели ребёнка!
Милена поднялась и с гордым выражением лица тоже вышла из холла. Костёрыч, держа очки обеими руками, в смятении, сутулясь, побежал на улицу.
– Щекандер, иди к Сонечке, - негромко посоветовал Моржов.
Они со Щёкиным посмотрели друг другу в глаза. Моржов выдержал взгляд Щёкина, хотя в затылок ему полыхнуло огнём. Одно дело - вальяжно рассуждать про передачу Сонечки Щёкину, а другое дело - самому добровольно отступиться от своей девушки. А после того как Щёкин утешит сейчас Сонечку, Сонечка станет принадлежать Щёкину. Герою с пистолетом.
Щёкин задумчиво пошевелил бровями, молча кивнул и пошёл в коридорчик вслед за Сонечкой.
Розка сидела, отвернувшись к заплаканному окну, и тоже плакала. Моржов думал, что надо наорать на Роз-ку, а потом пожалел и её. Всё-таки женщина… которой горько быть одной. Которую надо любить… Ну, если и не любить, то хотя бы пожалеть… Ну, если и не пожалеть, то хотя бы приголубить.
– Трын-дын-дын! Трын-дын-дын! - трандычал Моржов, подражая рёву мотоцикла.
Он стоял у крыльца жилого корпуса, держал велосипед за руль и поджидал Розку.
Розка вышла, одетая для города. На ней были короткие - чуть ниже колен - штанишки в обтяжку и такой же обтягивающий топик. Под штанишками просматривались стринги, под топиком ничего не просматривалось.
– Ты что так долго? - пробурчал Моржов, усаживая Розку на седулку своего велосипеда. - Рожала, что ли?
– Красилась, - кокетливо ответила Розка. - Рожать быстрее.
Моржов оттолкнулся от крыльца, привычно попал задом на седло и с натугой надавил на педали. Н-да, Розка весила далеко не как Алёнушка, и сил на разгон требовалось куда больше.
Розка снова отправлялась в Ковязин, а Моржов вызвался доставить её на велике. Удобств, конечно, почти ноль, но ближайшая электричка приходила только через три часа - вот Розка и согласилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
– А у меня? - простодушно спросил Костёрыч.
– А у вас пусть будет детский научный клуб по выявлению взаимоотношений региона и столицы.
– Что-то непонятно…
– Непонятность - это залог успеха. Вот Серёжа Васенин рассказывал мне про церковь в Сухона… в Ко-лымагине. Пётр Первый запретил каменное строительство везде, кроме Петербурга. А колымагинский староста взял да и построил эту церковь вопреки запрету. За это его сослали… то ли в Нарьян-Мар, то ли в Шарм-эль-Шейх, точно не помню. Вот вам и взаимоотношения столицы и региона. Материал, метод, дети - всё то же, а способ репрезентации перед начальством - иной.
Розка медленно закипала.
– А мне… подскажи… те… - прошептала Сонечка.
– А у вас, Сонечка, пусть будет кружок по изучению биоценозов края. Вы знаете, что это такое?
Сонечка кивнула и покраснела так, словно Моржов спросил её, знает ли она, что такое оральный секс.
– Вот и всё, - подвёл итог Моржов. - Суть прежняя, всё прежнее, но никто к вам не подкопается.
– А меня!… - задохнулся от обиды Щёкин. - Меня тоже научи жить!…
– Всех научу, - щедро пообещал Моржов.
Он ждал, в какую сторону пойдёт прореха, когда Розку начнёт рвать пополам. Как Моржов посмел исправлять ситуацию? Если Розке плохо без мужика - пусть и всем остальным тоже будет плохо! Не важно, по какой причине.
– Да Шкиляева на первой же проверке эту липу просечёт! - закричала Розка.
– Не просечёт, - возразил Моржов.
– Что она, дура, что ли?!
– Во-первых, дура, - согласился Моржов, - и никогда ценоз от цирроза не отличит. А во-вторых, разве она приходит на занятия с проверкой для того, чтобы следить за соответствием теме, обозначенной в программе?
– Ко мне Шкиляиха в апреле с проверкой приходила, - неожиданно по-земному рассказал Щёкин. - Тема у нас была - «Вязание узлов», а мы пили чай. И что? Шкиляиха просто пересчитала упырей по башкам и ушла. Ей тема по фиг. Мы у себя хоть буратин вырубать можем, лишь бы нужное количество человек присутствовало. Жизнь - это кузница.
– Вот тебе, Розка, и ответ, - назидательно изрёк Моржов.
– Да без толку всё это! - закричала Розка. - Пиши - не пиши программы, всё равно Шкиляева всех нас знает! Если Константин Егорыч - значит краеведение, чего бы он там в программе ни сочинил!…
– А если, скажем, он заявит кружок дельтапланеризма? И не просто заявит, а вправду будет летать на дельтаплане в поднебесье?
– Над родным же краем полетит! Значит, краеведение!
Моржова словно пронзило от макушки до стула. Розка во всей красе явила второй признак пиксельного мышления!… Первый - это отсутствие стимула в накоплении пикселей. А второй признак оправдывал первый. Незачем эти пиксели и накапливать! Складывая из пикселей картинку, на выходе всё равно получаешь не картинку, а пиксель. Шкиляиха знает, что Костёрыч - краевед. «Краевед» - это пиксель. Какую бы новую картинку Костёрыч ни выкладывал в своей новой программе из других пикселей, в глазах Шкиляихи эта картинка всё равно редуцируется и суммируется в пиксель «краеведение».
– Что же, меня будут сокращать только за то, что я - это я? - удивился Костёрыч.
– А всех только за это и будут увольнять! - закричала Розка. - Разве что вон Миленку не уволят из-за мужика еённого!…
– Что за бред, Роза? - тотчас резко спросила Ми-лена, краснея.
– А что, не так? Был бы Константин Егорыч любовником у Шкиляевой, кто бы его уволил?
– Э-э… - Костёрыч даже растерялся от столь неожиданного аргумента.
– Жарь их, Розка!… - как в бане, сладострастно зашипел Щёкин.
– Это вообще свинство, Роза! - отчеканила Ми-лена.
– А чего свинство-то? Ты останешься, а меня вышибут - это не свинство?
Розка совершенно разбуянилась.
– В таком тоне я не желаю разговаривать, - заявила Милена.
– Не желает она!… Я уже восемь лет в МУДО отпахала, за что меня на помойку? Это вон Опёнкину можно - она только что пришла! А меня?!.
– Я… Что я?… Мне… - обомлела Сонечка. - Почему?…
– По жопе! - грубо сказала Розка. - Тебя-то какой смысл держать? У тебя дети и так разбегутся!…
– Ро… Роза! - заметался Костёрыч, не зная, что делать.
– У Милены… Дмитриевны… столько же… Я…
– Вы, Соня, меня с собой не сравнивайте, - жёстко и презрительно ответила Милена.
– Девушки! Сбавьте обороты! - предостерёг Мор-жов.
– А это правда, - холодно сказала Милена. - Для Сони увольнение - вполне заслуженное. Способностей к педагогике у Сони - ноль.
– Хоть бы раз мне на кухне помогла! - крикнула Розка.
Лицо Сонечки враз залили слёзы. Сонечка тихо встала, повернулась и пошла в коридорчик, к своей комнате. Моржову стало пронзительно-жалко Соню, и даже зачесалась рука - дать Розке подзатыльник, а Ми-лене пощёчину.
– Девчонки, прекратите! - рявкнул он, вставая.
– А что прекратить-то? - нагло взъелась Розка.
– А то и прекратить! - Моржов отшвырнул стул в угол холла - так же, как некогда в придорожном кафе с обнаглевшими проститутками. - Идите проветритесь обе! Развели свару! Обидели ребёнка!
Милена поднялась и с гордым выражением лица тоже вышла из холла. Костёрыч, держа очки обеими руками, в смятении, сутулясь, побежал на улицу.
– Щекандер, иди к Сонечке, - негромко посоветовал Моржов.
Они со Щёкиным посмотрели друг другу в глаза. Моржов выдержал взгляд Щёкина, хотя в затылок ему полыхнуло огнём. Одно дело - вальяжно рассуждать про передачу Сонечки Щёкину, а другое дело - самому добровольно отступиться от своей девушки. А после того как Щёкин утешит сейчас Сонечку, Сонечка станет принадлежать Щёкину. Герою с пистолетом.
Щёкин задумчиво пошевелил бровями, молча кивнул и пошёл в коридорчик вслед за Сонечкой.
Розка сидела, отвернувшись к заплаканному окну, и тоже плакала. Моржов думал, что надо наорать на Роз-ку, а потом пожалел и её. Всё-таки женщина… которой горько быть одной. Которую надо любить… Ну, если и не любить, то хотя бы пожалеть… Ну, если и не пожалеть, то хотя бы приголубить.
– Трын-дын-дын! Трын-дын-дын! - трандычал Моржов, подражая рёву мотоцикла.
Он стоял у крыльца жилого корпуса, держал велосипед за руль и поджидал Розку.
Розка вышла, одетая для города. На ней были короткие - чуть ниже колен - штанишки в обтяжку и такой же обтягивающий топик. Под штанишками просматривались стринги, под топиком ничего не просматривалось.
– Ты что так долго? - пробурчал Моржов, усаживая Розку на седулку своего велосипеда. - Рожала, что ли?
– Красилась, - кокетливо ответила Розка. - Рожать быстрее.
Моржов оттолкнулся от крыльца, привычно попал задом на седло и с натугой надавил на педали. Н-да, Розка весила далеко не как Алёнушка, и сил на разгон требовалось куда больше.
Розка снова отправлялась в Ковязин, а Моржов вызвался доставить её на велике. Удобств, конечно, почти ноль, но ближайшая электричка приходила только через три часа - вот Розка и согласилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134