Заканчивалось письмо короткой «поэмой», над которой Кейти смеялась до тех пор, пока миссис Эш не окликнула ее слабым голосом из своей каюты, чтобы узнать, в чем, собственно, дело.
Ты бушуй, и бушуй, и бушуй,
О капризное, вздорное море!
О пощаде тебя не прошу —
Мы с тобою связались на горе.
Хорошо малышу рыбака
Возле моря резвиться на суше!
Как на тверди земной жизнь сладка!
Там морская болезнь нас не душит.
А ужасный корабль все плывет,
Нет от качки на миг передышки,
И тоскует мой бедный живот,
И совсем мои плохи делишки.
Ты бушуй, и бушуй, и бушуй!
Потешайся над пленными вволю;
Я молитвы земле возношу,
Проклинаю тебя, свою долюnote 94.
Смех очень помогает восстановить силы после морской болезни, и письмо так взбодрило Кейти, что она ухитрилась влезть в свой халат и шлепанцы и пройти через коридор в каюту миссис Эш. Эми наконец-то уснула, будить ее не стоило, так что беседовали шепотом. Миссис Эш была еще далеко не в таком состоянии, чтобы пожелать хлеба и чаю; она чувствовала себя довольно скверно.
— Эми доставила мне столько неприятностей, — сказала она. — Вчера весь день, когда ее не тошнило, она злилась и ругала меня из своей верхней койки, а мне было так плохо, что я не могла ни слова сказать в ответ. Я еще никогда не видела, чтобы она так капризничала!.. Может, наверное, показаться, что я была очень невнимательна к вам, бедная моя девочка, — не прийти поухаживать за вами! Но я, право же, даже головы не могла поднять!
— Я тоже, и чувствовала себя столь же виноватой из-за того, что не могу позаботиться о вас, — сказала Кейти. — Ну, надеюсь, для всех нас худшее позади. Судно качает теперь далеко не так сильно, как прежде, и стюардша говорит, что мы почувствуем себя гораздо лучше, как только выберемся на палубу. Сейчас она придет, чтобы помочь мне подняться наверх. А когда проснется Эми, пожалуйста, разрешите одеть ее и тоже вывести наверх; я пригляжу там за ней, пока наша стюардесса, миссис Баррет, позаботится здесь о вас.
— Не думаю, что я смогу одеться, — вздохнула бедная миссис Эш. — Наверное, я так и пролежу здесь все время, пока мы не доберемся до Ливерпуля.
— О нет, мэм, конечно же нет, — вмешалась миссис Баррет, которая с чашкой овсянки в руке появилась в этот момент в дверях. — Я никогда не позволяю своим пассажиркам лежать в койках даже минутой дольше, чем это необходимо. Я всегда стараюсь как можно скорее вывести их на палубу, на свежий воздух. Это лучшее из всех лекарств, мэм, — свежий воздух, самое лучшее.
Стюардши всемогущи на борту корабля, а миссис Баррет была так уверена в себе и обладала таким даром убеждения, что противиться ей было совершенно невозможно. Она надела на Кейти платье, пальто и шляпу и усадила на стул на палубе, закутав ей ноги большим пледом, — все это при ничтожных усилиях со стороны самой Кейти, — а затем снова нырнула в коридор, куда выходили двери кают. Не прошло и часа, как она появилась в сопровождении высокого, крепкого стюарда, который нес на руках бледную, несчастную Эми так легко, словно котенка. Увидев Кейти, девочка вскрикнула от радости и со вздохом облегчения и удовлетворения уютно устроилась у нее на коленях под теплым пледом.
— Я боялась, что никогда больше вас не увижу, — сказала она, обнимая Кейти. — Ах, это было отвратительно! Никогда не думала, что поехать в Европу означает пережить такие ужасы!
— Это лишь начало путешествия; вот когда через несколько дней мы переплывем океан, тогда узнаем, что на самом деле означает поехать в Европу. Но почему ты так вела себя, Эми? Плакала и ругала свою бедную маму, когда ей было так плохо. Я весь день слышала через коридор твои крики.
— Слышали? Тогда почему же вы не пришли ко мне?
— Я очень хотела прийти, но мне тоже было плохо, так плохо, что я не могла двигаться. Но почему же ты все-таки капризничала? Ты так и не сказала мне.
— Я не хотела капризничать, но просто не могла не плакать. Вы тоже заплакали бы и закричали — и Джонни тоже, — если бы вас засунули в отвратительную, тесную и душную койку, откуда вам никак не выбраться, и нечего поесть, и никто не принесет воды, когда хочется пить. А мама не откликалась, когда я звала ее.
— Она не могла ответить тебе: ей было слишком плохо, — объяснила Кейти. — Конечно, моя милочка, и тебе пришлось нелегко. Надеюсь, нам больше не придется переживать такие дни. Море теперь гораздо спокойнее.
— Мейбл такая бледненькая, ее тоже тошнило, — заметила Эми, озабоченно глядя на куклу, которую держала в руках. — Но здесь ей не может быть уже.
— Ты думаешь, что платье Мейбл не станет уже? — спросила Кейти, умышленно делая вид, что не понимает.
— Так сказала та женщина — толстая, которая заставила меня подняться на палубу. Но я очень рада, что она это сделала. Здесь мне намного лучше; только я все время думаю о бедняжке Марии-Матильде, которая заперта в сундуке в том темном месте. Ей, наверное, тоже плохо, и нет никого, кто объяснил бы ей, что происходит.
— Говорят, что в трюме, ближе ко дну судна, качка ощущается гораздо меньше, — сказала Кейти. — Так что, возможно, Мария-Матильда совсем ее не заметила. Ах, какой аппетитный запах! Хорошо бы, и нам принесли поесть.
К этому времени на палубе уже было немало других пассажиров, и Роберт, официант, расхаживал между ними с подносом в руке, принимая заказы к завтраку. Эми и Кейти вдруг почувствовали, что ужасно проголодались; и когда чуть позже миссис Эш с помощью стюардши тоже поднялась по лесенке на палубу, то была изумлена, обнаружив, что они с наипрекраснейшим аппетитом едят холодную говядину и жареный картофель. «Вы были подмастерьями и прошли период ученичества, — сказал им добродушный старый капитан, — и впредь на вас распространяются привилегии морской гильдии». Так и оказалось: после первых двух тяжелых дней никто из пассажиров уже не страдал от морской болезни во время этого плавания.
Выяснилось, что у Эми такой же большой аппетит на занимательные истории, как и на холодную говядину, и, чтобы утолить этот голод, Кейти начала что-то вроде океанской повести в ежедневных выпусках под названием «История Виолетты и Эммы», которую она намеревалась продолжать до прибытия парохода в Ливерпуль, но которая на самом деле не кончалась гораздо дольше. Кейти могла бы дать своей повести и другое, вполне подходящее, название — «Приключение двух маленьких девочек, у которых не было никаких приключений», так как на протяжении всего этого затянувшегося повествования ни с Эммой, ни с Виолеттой не происходило ничего необыкновенного. Эми тем не менее нашла их совершенно очаровательными девочками и не уставала слушать о том, как они ходили в школу и возвращались домой, как попадали по легкомыслию в неприятные ситуации и выходили из них, как принимали хорошие решения и не следовали им, и о рождественских подарках и угощении в дни рождения, и о том, что они обе говорили и что чувствовали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Ты бушуй, и бушуй, и бушуй,
О капризное, вздорное море!
О пощаде тебя не прошу —
Мы с тобою связались на горе.
Хорошо малышу рыбака
Возле моря резвиться на суше!
Как на тверди земной жизнь сладка!
Там морская болезнь нас не душит.
А ужасный корабль все плывет,
Нет от качки на миг передышки,
И тоскует мой бедный живот,
И совсем мои плохи делишки.
Ты бушуй, и бушуй, и бушуй!
Потешайся над пленными вволю;
Я молитвы земле возношу,
Проклинаю тебя, свою долюnote 94.
Смех очень помогает восстановить силы после морской болезни, и письмо так взбодрило Кейти, что она ухитрилась влезть в свой халат и шлепанцы и пройти через коридор в каюту миссис Эш. Эми наконец-то уснула, будить ее не стоило, так что беседовали шепотом. Миссис Эш была еще далеко не в таком состоянии, чтобы пожелать хлеба и чаю; она чувствовала себя довольно скверно.
— Эми доставила мне столько неприятностей, — сказала она. — Вчера весь день, когда ее не тошнило, она злилась и ругала меня из своей верхней койки, а мне было так плохо, что я не могла ни слова сказать в ответ. Я еще никогда не видела, чтобы она так капризничала!.. Может, наверное, показаться, что я была очень невнимательна к вам, бедная моя девочка, — не прийти поухаживать за вами! Но я, право же, даже головы не могла поднять!
— Я тоже, и чувствовала себя столь же виноватой из-за того, что не могу позаботиться о вас, — сказала Кейти. — Ну, надеюсь, для всех нас худшее позади. Судно качает теперь далеко не так сильно, как прежде, и стюардша говорит, что мы почувствуем себя гораздо лучше, как только выберемся на палубу. Сейчас она придет, чтобы помочь мне подняться наверх. А когда проснется Эми, пожалуйста, разрешите одеть ее и тоже вывести наверх; я пригляжу там за ней, пока наша стюардесса, миссис Баррет, позаботится здесь о вас.
— Не думаю, что я смогу одеться, — вздохнула бедная миссис Эш. — Наверное, я так и пролежу здесь все время, пока мы не доберемся до Ливерпуля.
— О нет, мэм, конечно же нет, — вмешалась миссис Баррет, которая с чашкой овсянки в руке появилась в этот момент в дверях. — Я никогда не позволяю своим пассажиркам лежать в койках даже минутой дольше, чем это необходимо. Я всегда стараюсь как можно скорее вывести их на палубу, на свежий воздух. Это лучшее из всех лекарств, мэм, — свежий воздух, самое лучшее.
Стюардши всемогущи на борту корабля, а миссис Баррет была так уверена в себе и обладала таким даром убеждения, что противиться ей было совершенно невозможно. Она надела на Кейти платье, пальто и шляпу и усадила на стул на палубе, закутав ей ноги большим пледом, — все это при ничтожных усилиях со стороны самой Кейти, — а затем снова нырнула в коридор, куда выходили двери кают. Не прошло и часа, как она появилась в сопровождении высокого, крепкого стюарда, который нес на руках бледную, несчастную Эми так легко, словно котенка. Увидев Кейти, девочка вскрикнула от радости и со вздохом облегчения и удовлетворения уютно устроилась у нее на коленях под теплым пледом.
— Я боялась, что никогда больше вас не увижу, — сказала она, обнимая Кейти. — Ах, это было отвратительно! Никогда не думала, что поехать в Европу означает пережить такие ужасы!
— Это лишь начало путешествия; вот когда через несколько дней мы переплывем океан, тогда узнаем, что на самом деле означает поехать в Европу. Но почему ты так вела себя, Эми? Плакала и ругала свою бедную маму, когда ей было так плохо. Я весь день слышала через коридор твои крики.
— Слышали? Тогда почему же вы не пришли ко мне?
— Я очень хотела прийти, но мне тоже было плохо, так плохо, что я не могла двигаться. Но почему же ты все-таки капризничала? Ты так и не сказала мне.
— Я не хотела капризничать, но просто не могла не плакать. Вы тоже заплакали бы и закричали — и Джонни тоже, — если бы вас засунули в отвратительную, тесную и душную койку, откуда вам никак не выбраться, и нечего поесть, и никто не принесет воды, когда хочется пить. А мама не откликалась, когда я звала ее.
— Она не могла ответить тебе: ей было слишком плохо, — объяснила Кейти. — Конечно, моя милочка, и тебе пришлось нелегко. Надеюсь, нам больше не придется переживать такие дни. Море теперь гораздо спокойнее.
— Мейбл такая бледненькая, ее тоже тошнило, — заметила Эми, озабоченно глядя на куклу, которую держала в руках. — Но здесь ей не может быть уже.
— Ты думаешь, что платье Мейбл не станет уже? — спросила Кейти, умышленно делая вид, что не понимает.
— Так сказала та женщина — толстая, которая заставила меня подняться на палубу. Но я очень рада, что она это сделала. Здесь мне намного лучше; только я все время думаю о бедняжке Марии-Матильде, которая заперта в сундуке в том темном месте. Ей, наверное, тоже плохо, и нет никого, кто объяснил бы ей, что происходит.
— Говорят, что в трюме, ближе ко дну судна, качка ощущается гораздо меньше, — сказала Кейти. — Так что, возможно, Мария-Матильда совсем ее не заметила. Ах, какой аппетитный запах! Хорошо бы, и нам принесли поесть.
К этому времени на палубе уже было немало других пассажиров, и Роберт, официант, расхаживал между ними с подносом в руке, принимая заказы к завтраку. Эми и Кейти вдруг почувствовали, что ужасно проголодались; и когда чуть позже миссис Эш с помощью стюардши тоже поднялась по лесенке на палубу, то была изумлена, обнаружив, что они с наипрекраснейшим аппетитом едят холодную говядину и жареный картофель. «Вы были подмастерьями и прошли период ученичества, — сказал им добродушный старый капитан, — и впредь на вас распространяются привилегии морской гильдии». Так и оказалось: после первых двух тяжелых дней никто из пассажиров уже не страдал от морской болезни во время этого плавания.
Выяснилось, что у Эми такой же большой аппетит на занимательные истории, как и на холодную говядину, и, чтобы утолить этот голод, Кейти начала что-то вроде океанской повести в ежедневных выпусках под названием «История Виолетты и Эммы», которую она намеревалась продолжать до прибытия парохода в Ливерпуль, но которая на самом деле не кончалась гораздо дольше. Кейти могла бы дать своей повести и другое, вполне подходящее, название — «Приключение двух маленьких девочек, у которых не было никаких приключений», так как на протяжении всего этого затянувшегося повествования ни с Эммой, ни с Виолеттой не происходило ничего необыкновенного. Эми тем не менее нашла их совершенно очаровательными девочками и не уставала слушать о том, как они ходили в школу и возвращались домой, как попадали по легкомыслию в неприятные ситуации и выходили из них, как принимали хорошие решения и не следовали им, и о рождественских подарках и угощении в дни рождения, и о том, что они обе говорили и что чувствовали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135