"Возвращайся ко сну".
Она молча смотрела на него, как на смертельно больного, с печалью и
страхом.
- Я же сказал, спи, - повторил Эван, и его взгляд словно пронзил ее
череп вплоть до мозга.
Она внутренне содрогнулась от этого выражения в его глазах. Она
видела что-то похожее раньше, когда он проснулся и сказал, что будет
несчастный случай и они могут покалечиться. У красного грузовика трейлера
с надписью "АЛЛЕН ЛАЙНЗ" откажут тормоза, и его вынесет на середину дороги
по направлению к ним. Но нет, этот взгляд был еще хуже, и поэтому напугал
ее до самой глубины души. Он казался пустым и затравленным, освещенным
внутренним огнем, казалось, он пытается заглушить тот ужасный озноб,
который пронизывал его кости.
- Спи, - шепнул Эван.
Она начала говорить, но передумала и положила голову на подушку. В
окно светила луна, и ей показалось в это мгновение, что луна...
ухмыляется.
- Боже мой, - тихо сказал Эван. - Ох, Боже мой. - Он снова улегся,
его сердце колотилось в груди, как кувалда. Нечего было ждать сна; в эту
ночь он прошел мимо него, отбросив, как треснувший бесполезный контейнер.
Он откинул в сторону простыни, пытаясь охладить пот, выступивший на лбу;
Кэй рядом с ним пошевельнулась, но не дотронулась до него и не осмелилась
заговорить.
Эти глаза жгли его мозг; прикрыв веки, он снова увидел их огненные
сферы где-то в районе лба.
Теперь, после своего второго сна, он все понял. И устрашился ужасного
знания.
Что-то в мирной деревеньке Вифаниин Грех подкрадывалось к нему.
Поступало все ближе.
И пока они лежали, как незнакомцы, полные страха, июнь превратился в
июль.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ИЮЛЬ
12. НОЧЬ НА УЛИЦЕ КИНГЗ-БРИДЖ-РОУД
- Мы закрываемся, уважаемый, - сказала женщина с пучком волос,
крашенных в белый цвет.
Нили Эймс уставился на нее из-за своих стаканов и кивнул, и она
отвернулась, возвращаясь назад от его столика к бару. Свет отражался на
янтарном стекле четырех пустых пивных бутылок, беспорядочно нагроможденных
перед ним, еще одна, наполовину осушенная, стояла на полу, рядом с его
стулом. Он смотрел, как женщина - как она сказала, ее зовут? Джинджер? -
возвращается за стойку и начинает считать деньги в кассовом аппарате. Он
пробренчал несколько аккордов на лежащей у него на коленях обветшавшей
двенадцатиструнной гиббсоновской гитаре. Джинджер, подняв глаза, одарила
его мимолетным подобием улыбки и затем продолжила прерванные подсчеты.
Вик, буфетчик, здоровенный детина с рыжеватой бородой, держа на фут перед
собой шланг, мыл пивные кружки и подносы и слушал игру молодого человека.
Это были старые песни, но ни Джинджер, ни Вик, конечно, никогда их
раньше не слыхали, потому что их написал сам Нили. Некоторые из них были
лирическими, одни были завершенными, другие только отрывками, но каждая из
них имела свои особенности, тесно связанные с определенным событием или
чувством в его жизни. Они зарождались внутри него, в печенках, и наконец
вырвались наружу с большой болью и даже смущением через кончики пальцев,
голос и эту гитару. Он хорошо играл; несколько лет назад он оставил дом в
Небраске, присоединившись к группе музыкантов под именем "Миднайт
Рэмблерс", "Полночные гуляки", но вместе у них ничего толкового не
получилось и, в конце концов, их пути разошлись. Какое-то время он
зарабатывал неплохие деньги, играя в клубах и придорожных заведениях вроде
этого, но он плохо знал новые популярные песни, и люди явно предпочитали
пить, а не слушать. В основном он наигрывал пару своих мелодий для
владельцев клубов, а они пожимали плечами и смущенно говорили, что такая
музыка не пользуется особым спросом. Это, конечно, так и было, но он давно
решил, что будет играть либо свое, либо ничего, и за этот несколько
рискованный обет расплачивался случайными заработками, подобными тому, чем
он занимался в Вифаниином Грехе. Однако они приносили ему деньги, так что
жаловаться не было причин.
Время от времени, сидя в темном баре и глядя перед собой на
пепельницу, заполненную окурками, и пустые бутылки, выстроившиеся перед
ним, как друзья, которые приходят и уходят, - Нили мысленно возвращался в
прошлое. Голоса, образы, вкусы и запахи заставляли его сознание скользить
назад. Назад, через годы, через прожитые дни. Он вспоминал своего отца,
рослого компанейского мужчину, который предпочитал носить красные
ковбойские рубашки, игравшего на гитаре в джазовом оркестре под названием
"Тритоны" на деревенских карнавалах. От него Нили и узнал о музыке и
страданиях. Отец был алкоголиком, он пил по ночам и выл на луну, как
раненый пес; его мать, изящная и интеллигентная женщина, дочь священника,
стала почти что пьяницей и, одновременно, бродячей религиозной фанатичкой,
распространяющей брошюры о спасительной милости Христа. Нили помнил ее
молящейся рядом с мужем, свесившим голову в лужу рвоты, вонявшей в лунном
сиянии. Но и мать тоже отступалась, отказываясь от почти невозможной
задачи подсадить его в машину, ползущую наудачу через борозды в его
сторону. Они по-настоящему любили друг друга.
И теперь Нили иногда казалось, что пьянство помогало пробудить к
жизни его творческие соки. Он не был алкоголиком, он не был привязан к
этому, но, Боже правый, пьянство облегчало ему некоторые скверные
воспоминания, помогало коротать одинокие ночи и, главное, позволяло забыть
тот день, когда его тетя и дядя приехали за ним и забрали мать с отцом в
один из этих госпиталей с белыми стенами, где глаза у всех выглядят как
дырки, просверленные в черепе прямо до мозга. Он рано повзрослел;
подтянутый и сообразительный, он выучил уроки, которые ни одна школа не
смогла бы ему преподать. Иногда, когда он пил неразбавленный виски, что
случалось не часто, ему казалось, что он видит то же, что, должно быть,
видел его отец: настоящая жизнь начнется завтра, дальше по дороге, за
следующим поворотом. Настоящая жизнь ждет впереди.
Еще через несколько минут Нили взял свою гитару за деку и встал.
Пивные бутылки дрожали, и отблеск света от них вытанцовывал джигу.
Джинджер опять улыбнулась ему, и Нили попытался представить, что бы
случилось, если бы он попросил ее пойти домой вместе с ним. Она была,
вероятно, лет на десять постарше его, но какого черта? Нет, нет. Не стоит
делать этого. Может быть, она жена буфетчика; он видел пару раз за этот
вечер, как Вик обнимал ее за талию. Он еще примерно мгновение смотрел на
нее, затем двинулся к двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Она молча смотрела на него, как на смертельно больного, с печалью и
страхом.
- Я же сказал, спи, - повторил Эван, и его взгляд словно пронзил ее
череп вплоть до мозга.
Она внутренне содрогнулась от этого выражения в его глазах. Она
видела что-то похожее раньше, когда он проснулся и сказал, что будет
несчастный случай и они могут покалечиться. У красного грузовика трейлера
с надписью "АЛЛЕН ЛАЙНЗ" откажут тормоза, и его вынесет на середину дороги
по направлению к ним. Но нет, этот взгляд был еще хуже, и поэтому напугал
ее до самой глубины души. Он казался пустым и затравленным, освещенным
внутренним огнем, казалось, он пытается заглушить тот ужасный озноб,
который пронизывал его кости.
- Спи, - шепнул Эван.
Она начала говорить, но передумала и положила голову на подушку. В
окно светила луна, и ей показалось в это мгновение, что луна...
ухмыляется.
- Боже мой, - тихо сказал Эван. - Ох, Боже мой. - Он снова улегся,
его сердце колотилось в груди, как кувалда. Нечего было ждать сна; в эту
ночь он прошел мимо него, отбросив, как треснувший бесполезный контейнер.
Он откинул в сторону простыни, пытаясь охладить пот, выступивший на лбу;
Кэй рядом с ним пошевельнулась, но не дотронулась до него и не осмелилась
заговорить.
Эти глаза жгли его мозг; прикрыв веки, он снова увидел их огненные
сферы где-то в районе лба.
Теперь, после своего второго сна, он все понял. И устрашился ужасного
знания.
Что-то в мирной деревеньке Вифаниин Грех подкрадывалось к нему.
Поступало все ближе.
И пока они лежали, как незнакомцы, полные страха, июнь превратился в
июль.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ИЮЛЬ
12. НОЧЬ НА УЛИЦЕ КИНГЗ-БРИДЖ-РОУД
- Мы закрываемся, уважаемый, - сказала женщина с пучком волос,
крашенных в белый цвет.
Нили Эймс уставился на нее из-за своих стаканов и кивнул, и она
отвернулась, возвращаясь назад от его столика к бару. Свет отражался на
янтарном стекле четырех пустых пивных бутылок, беспорядочно нагроможденных
перед ним, еще одна, наполовину осушенная, стояла на полу, рядом с его
стулом. Он смотрел, как женщина - как она сказала, ее зовут? Джинджер? -
возвращается за стойку и начинает считать деньги в кассовом аппарате. Он
пробренчал несколько аккордов на лежащей у него на коленях обветшавшей
двенадцатиструнной гиббсоновской гитаре. Джинджер, подняв глаза, одарила
его мимолетным подобием улыбки и затем продолжила прерванные подсчеты.
Вик, буфетчик, здоровенный детина с рыжеватой бородой, держа на фут перед
собой шланг, мыл пивные кружки и подносы и слушал игру молодого человека.
Это были старые песни, но ни Джинджер, ни Вик, конечно, никогда их
раньше не слыхали, потому что их написал сам Нили. Некоторые из них были
лирическими, одни были завершенными, другие только отрывками, но каждая из
них имела свои особенности, тесно связанные с определенным событием или
чувством в его жизни. Они зарождались внутри него, в печенках, и наконец
вырвались наружу с большой болью и даже смущением через кончики пальцев,
голос и эту гитару. Он хорошо играл; несколько лет назад он оставил дом в
Небраске, присоединившись к группе музыкантов под именем "Миднайт
Рэмблерс", "Полночные гуляки", но вместе у них ничего толкового не
получилось и, в конце концов, их пути разошлись. Какое-то время он
зарабатывал неплохие деньги, играя в клубах и придорожных заведениях вроде
этого, но он плохо знал новые популярные песни, и люди явно предпочитали
пить, а не слушать. В основном он наигрывал пару своих мелодий для
владельцев клубов, а они пожимали плечами и смущенно говорили, что такая
музыка не пользуется особым спросом. Это, конечно, так и было, но он давно
решил, что будет играть либо свое, либо ничего, и за этот несколько
рискованный обет расплачивался случайными заработками, подобными тому, чем
он занимался в Вифаниином Грехе. Однако они приносили ему деньги, так что
жаловаться не было причин.
Время от времени, сидя в темном баре и глядя перед собой на
пепельницу, заполненную окурками, и пустые бутылки, выстроившиеся перед
ним, как друзья, которые приходят и уходят, - Нили мысленно возвращался в
прошлое. Голоса, образы, вкусы и запахи заставляли его сознание скользить
назад. Назад, через годы, через прожитые дни. Он вспоминал своего отца,
рослого компанейского мужчину, который предпочитал носить красные
ковбойские рубашки, игравшего на гитаре в джазовом оркестре под названием
"Тритоны" на деревенских карнавалах. От него Нили и узнал о музыке и
страданиях. Отец был алкоголиком, он пил по ночам и выл на луну, как
раненый пес; его мать, изящная и интеллигентная женщина, дочь священника,
стала почти что пьяницей и, одновременно, бродячей религиозной фанатичкой,
распространяющей брошюры о спасительной милости Христа. Нили помнил ее
молящейся рядом с мужем, свесившим голову в лужу рвоты, вонявшей в лунном
сиянии. Но и мать тоже отступалась, отказываясь от почти невозможной
задачи подсадить его в машину, ползущую наудачу через борозды в его
сторону. Они по-настоящему любили друг друга.
И теперь Нили иногда казалось, что пьянство помогало пробудить к
жизни его творческие соки. Он не был алкоголиком, он не был привязан к
этому, но, Боже правый, пьянство облегчало ему некоторые скверные
воспоминания, помогало коротать одинокие ночи и, главное, позволяло забыть
тот день, когда его тетя и дядя приехали за ним и забрали мать с отцом в
один из этих госпиталей с белыми стенами, где глаза у всех выглядят как
дырки, просверленные в черепе прямо до мозга. Он рано повзрослел;
подтянутый и сообразительный, он выучил уроки, которые ни одна школа не
смогла бы ему преподать. Иногда, когда он пил неразбавленный виски, что
случалось не часто, ему казалось, что он видит то же, что, должно быть,
видел его отец: настоящая жизнь начнется завтра, дальше по дороге, за
следующим поворотом. Настоящая жизнь ждет впереди.
Еще через несколько минут Нили взял свою гитару за деку и встал.
Пивные бутылки дрожали, и отблеск света от них вытанцовывал джигу.
Джинджер опять улыбнулась ему, и Нили попытался представить, что бы
случилось, если бы он попросил ее пойти домой вместе с ним. Она была,
вероятно, лет на десять постарше его, но какого черта? Нет, нет. Не стоит
делать этого. Может быть, она жена буфетчика; он видел пару раз за этот
вечер, как Вик обнимал ее за талию. Он еще примерно мгновение смотрел на
нее, затем двинулся к двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103