Я сел в кресло, где только что сидела Сюзанна, и попросил по телефону ее секретаршу соединить меня с лейтенантом Бастианом. Через минуту он ответил, и я передал ему все, что рассказала мне Сюзанна Дрю.
Сюзанна вошла в комнату уже в конце нашего разговора.
— Ты не теряешь времени зря, — сказала она, когда я повесил трубку.
— Твои показания очень важны.
— Я рада, но боюсь, что это все, чем я могла тебе помочь.
Она все еще была бледна и шла ко мне так, словно пол у нее под ногами качался.
— Отвезешь меня домой?
Жила она на бульваре Беверли-Хиллз, в мезонине, который выходил во внутренний дворик. На стенах в доме висели африканские маски. Она попросила меня приготовить нам обоим выпить, и мы сели, заговорив о Кэрол, а затем о Томе Хиллмане. Видимо, история Тома ее заинтересовала.
Старое чувство к Сюзанне опять проснулось во мне. Сидя перед ней, вглядываясь в ее лицо, я спрашивал себя, смогу ли при моих физических, финансовых и моральных возможностях жениться на женщине со всеми ее африканскими масками.
Чертов телефон зазвонил в соседней комнате. Она положила левую руку мне на колено и встала. Я услышал, как она сказала:
— Так это ты? Что тебе сейчас нужно от меня? Она закрыла дверь, и больше я ничего не слышал.
Вернулась она через пять минут, но лицо ее уже изменилось: вместо грусти в ее глазах стояла злость, как будто она узнала что-то похуже, чем смерть.
— Кто это, Сюзанна?
— Ты никогда не узнаешь об этом.
Я выехал в город в горьком настроении и поругался со своим другом Колтоном, следователем прокуратуры штата: я просил его запросить Сакраменто, нет ли в их списках Гарольда или Майкла Харлея или еще какого-нибудь Харлея. В ожидании ответа я спустился по лестнице к газетному киоску и купил вечернюю газету. На первой же странице сообщалось об убийстве и похищении, но ничего нового для меня там не было, за исключением сведений о том, что Харлей был военно-морским летчиком, что он имеет воинские награды, а позже служил на гражданских линиях. Ему также приписывалось миллионное состояние.
Я сидел перед кабинетом Колтона и пытался отделаться от мысли, что Бастиан отпихнул меня куда-то на задворки этого происшествия. Это ощущение усилилось, когда из Сакраменто пришел ответ, что ни Гарольда, ни Майкла Харлея нет ни в калифорнийских списках, ни даже в списках дорожных нарушителей. Я уже засомневался, иду ли я по следу реального человека.
Вместе с потоками вечернего транспорта я вернулся на Стрип. Были уже почти сумерки, когда я добрался до своего офиса. Не зажигая света, я уселся у окна и стал наблюдать, как зеленое небо постепенно теряет свой цвет. Отчетливо стали видны звезды и неоновый свет рекламы. Самолет — целая груда звездочек — сделал вираж и стал удаляться в сторону Санта-Моники.
Я закрыл окна с венецианскими стеклами — препятствием, могущим поставить в тупик любого снайпера, включил настольную лампу и просмотрел дневную почту. Она состояла из трех официальных постановлений и предложения от Института мотелей в Сент-Луисе. Институт предлагал работу управляющего за двадцать тысяч долларов в год.
Все, что я должен был сделать, — это заполнить регистрационную анкету и отправить ее в Институт регистратору. Если у меня есть жена, следовало послать и ее данные.
Я сидел, забавляясь мыслью о том, не заполнить ли в самом деле анкету, но потом решил сначала пойти пообедать. И еще я принял одно чрезвычайно важное решение: позвонить Сюзанне Дрю и пригласить ее пообедать со мной, объяснив, что это сугубо по делу.
В телефонной книге ее номера не было. Я запросил справочную. Но и в их списках этот номер не значился. Она оказалась недостижимой.
Но прежде, чем выйти на улицу, я проверил свою справочную службу. Сюда и передала для меня Сюзанна свой номер.
— Я все время пытался разыскать тебя, — сказал я.
— А я все время была у себя.
— Я хочу сказать — все время до тех пор, пока не узнал, что ты специально передала свой номер.
— Вот как? Что это тебе взбрело в голову?
— Институт мотелей из Сент-Луиса сделал прекрасное предложение для супружеской пары.
— Это достойно внимания. Мне всегда так хотелось уехать и заведовать мотелем.
— Прекрасно. Тогда пойдем пообедаем и обсудим наши намерения. Поскольку тебе это по сердцу, телевидение оставим. Так же как и все эти авангардистские движения.
— Извини меня, Лью, я с удовольствием пообедаю с тобой, но только в другой вечер, не сегодня. Но я очень благодарна, что ты подумал обо мне сегодня днем. Мне было очень плохо.
— Боюсь, что я же и был виной этому.
— Нет. Просто у меня сейчас паршивая жизнь. А ты и твои фотографии сыграли роль своеобразного катализатора.
— Тогда не можешь ли ты принять меня у себя? Я принесу обед из кулинарии. И куплю тебе гардении.
— Нет. Сегодня я не хочу тебя видеть.
— Ты еще не изменила решения ничего не говорить мне о своем сегодняшнем телефонном разговоре?
— Нет. В моей жизни есть кое-что, о чем тебе совсем не обязательно знать.
— А я предположил, что именно это и навело тебя на мысль оставить мне свой номер. Если не это, то что же?
— Я обнаружила кое-что для тебя: фотографию Кэрол, сделанную в сорок пятом году.
— Я приеду за ней. Ты ведь так и не рассказала, как вы встретились. Ты знаешь, о чем я говорю.
— Пожалуйста, не приходи. Я пришлю с посыльным.
— Ну, если ты настаиваешь... Я буду у себя в конторе. — Я дал адрес.
— Лью? — она говорила почти шепотом, с особым напряжением в голосе. — Ты ведь не начнешь действовать, а? Стараться выведать мои собственные секреты? Ты ведь не играешь сейчас?
— Это не игра, — ответил я.
— Тем более. Благодарю тебя.
Я сидел и еще и еще раз вспоминал наш разговор. Я подумал, что ей сильно досадил мужчина или мужчины. В конце концов я не пошел обедать и рассердился на самого себя. Так я сидел и растравлял себя, пока не появился посыльный от Сюзанны.
Это был молодой негр в форме, говоривший так, словно он окончил колледж. Он вручил мне запечатанный конверт, который я тут же вскрыл.
В нем находилась одна-единственная глянцевая фотография, положенная между двумя листами плотной гофрированной бумаги. Фотография юной блондинки, одетой в парик пажа и купальник. Объяснить ее красоту было непросто. Она заключалась в ее чистом лбе, и в гармоничной линии щек, и в совершенной округлости подбородка, и в ее абсолютной женственности, светившейся в глазах.
Из праздного любопытства я перевернул отпечаток, надеясь увидеть имя фотографа. На обратной стороне красными чернилами при помощи резинового штампа было выдавлено: Фотопредприятие «Гарольд „Хар“ Харлей», отель «Барселона».
— Я больше не нужен? — спросил посыльный.
— Нет. — Я дал ему десять долларов.
— Это слишком много.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66