Она очень чувствительная женщина, по крайней мере, была такой. Ты ведь ее знаешь.
— Она всегда была такой, да ведь и Ралф очень чувствительный мужчина.
— И тогда он был таким же.
Чтобы проверить ее честность, я задал ей вопрос:
— Кроме визита Эллен Хиллман, у тебя были еще причины уйти от Ралфа?
— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — сказала она, не выдержав проверки на честность, хотя, возможно, ей изменила память.
— Откуда Эллен Хиллман узнала о тебе?
— Ах, это! — Стыд выплеснулся из глубины ее души наружу. Это было видно по ее лицу. — Полагаю, Эллен Хиллман рассказала тебе? — почти пролепетала она.
— Она упомянула о фотографии.
— Она показала ее тебе?
— Для этого она слишком хорошо воспитана.
— Это мерзкая острота!
— Я другое имел в виду. Ты становишься параноиком.
— Да, доктор. Не использовать ли мне этот удачный случай и не рассказать ли тебе о своих миражах?
— Думаю, этот случай может найти лучшее применение.
— Не сейчас, — сказала она быстро.
— Не сейчас.
Прояснив темные события ее прошлого, мы ощутили какую-то близость, по крайней мере, взаимопонимание.
— Мне очень неприятно, что я был вынужден поднять весь этот мусор со дна памяти.
— Знаю. Я знаю о тебе очень много. Даже знаю, что у тебя есть еще вопросы.
— Кто сделал фотографию? Отто Сайп?
— Он присутствовал при этом. Я слышала его голос.
— Ты не видела его?
— Я спрятала лицо, — сказала она. — Когда сверкнула лампа вспышки, мне показалось, что весь мир рухнул. — Она закрыла лицо руками. — Я думаю, что в дверях стоял еще один человек, который и сделал снимок.
— Гарольд Харлей?
— Должно быть. Я не видела его.
— Когда это точно было?
— Этот день я помню всегда. 1 апреля 1945 года. Какое это имеет значение?
— Мир не может рухнуть. Все наши жизни связаны воедино. Все связано. Главное, обнаружить связь.
— И в этом твоя жизненная миссия, да? — проговорила она с иронией в голосе. — Люди тебя не интересуют, интересуют только их связи?
Я засмеялся. Она тоже слегка улыбнулась, но глаза ее оставались грустными.
— Есть еще одна связь, в которой нам предстоит разобраться. Но она касается уже не людей, а телефона.
— Ты имеешь в виду этот звонок Ралфа?
— Он хотел, чтобы ты сохранила его в полной тайне. Почему?
Она смутилась и, чтобы скрыть это, переменила позу, подобрав под себя ноги.
— Я не хотела оставлять его одного в трудную минуту. Я многим ему обязана.
— Пожалуйста, оставь эти сентиментальные рассуждения, ближе к делу.
— Зачем ты оскорбляешь меня?
— Прошу прощения. Не обращай внимания.
— Хорошо. Он узнал, что ты виделся со мной, и заявил, что нам необходимо договориться и отвечать на твои вопросы одно и то же. Он сказал тебе, что никогда не встречался с Кэрол, но он знал ее. Когда был арестован Майкл Харлей, она обратилась к нему за помощью. Тогда он сделал для нее все, что мог. Я не должна была говорить тебе, что Кэрол его очень заинтересовала.
— Он заинтересовался Кэрол?
— Не так, как ты предполагаешь, — сказала она, подняв голову. — Я была его девушкой. Ему просто не понравилось, что такая очаровательная девочка, как Кэрол, живет совсем одна в «Барселоне», и он просил меня взять ее себе под крыло. Под мое надломленное крыло, что я и сделала.
— Все это звучит очень наивно.
— Но так и было. Клянусь тебе. Кроме того, Кэрол очень нравилась мне. В то лето в Бербанке у меня было ощущение, что ребенок, которого она ждала, принадлежит нам обеим.
— У тебя был когда-нибудь ребенок?
Она горько покачала головой.
— И теперь уже никогда не будет. Однажды мне показалось, что я забеременела, той самой весной, о которой я говорила, но врач сказал, что ничего нет, просто мое ощущение вызвано слишком большим желанием иметь ребенка.
— Когда Кэрол жила у тебя, врач осматривал ее?
— Да, я сама водила ее. Естественно, она ходила к тому же врачу. Его фамилия была Вайнтрауб.
— Он принимал ее ребенка?
— Не знаю. Помню, что в то время она ушла от меня и вернулась к Майклу. А с доктором Вайнтраубом я больше не встречалась, слишком это неприятные воспоминания.
— Он сам показался тебе неприятным?
— Нет, я имею в виду воспоминания о Хиллмане. Это он послал меня к нему. Думаю, на флоте они были приятелями.
Лицо Вайнтрауба снова возникло у меня в памяти, и я тут же вспомнил, где видел его, более молодого, и тоже сегодня. Вайнтрауб был среди группы летчиков, снятых на палубе авианосца, и снимок этот висит сейчас на стене в библиотеке Хиллмана.
— Смешно, — сказала Сюзанна, — как имя человека, о котором ты не вспоминала 17 или 18 лет, вдруг за какие-нибудь два часа всплывает снова и снова. Так это произошло с Вайнтраубом.
— Его имя всплыло еще в каком-нибудь контексте?
— Да, сегодня днем в офисе. У меня был очень странный телефонный разговор, а потом и посетитель. Я хотела рассказать тебе о нем, но за всеми делами это совершенно вылетело из головы. Этот человек тоже интересовался доктором Вайнтраубом. Он не хотел называться, но, когда я поднажала, сказал, что фамилия его Джексон.
— Сэм Джексон?
— Имени он не назвал.
— Сэм Джексон, негр средних лет, с очень светлой кожей, который выглядит и разговаривает так, как джазовые музыканты, когда у них нет ни гроша.
— У этого юноши тоже, видимо, не было ни гроша, это точно, но это определенно не Сэм. Может быть, это сын Сэма? Ему не больше восемнадцати.
— Опиши его.
— Тонкое лицо, очень приятные черты, крайне возбужденные темные глаза, настолько возбужденные, что он даже испугал меня. Он мог бы показаться интеллигентным, если бы не был так напряжен.
— Чем он был возбужден? — спросил я, чувствуя, что и сам начал волноваться.
— Думаю, смертью Кэрол. Он не сказал об этом прямо, но спрашивал, не знала ли я Кэрол в сорок пятом году. Видимо, он прошел весь мой путь, начиная от Бербанка, пытаясь разыскать меня. Он был даже у старого секретаря «Уорнеров», с которым я до сих пор поддерживаю связь, и использовал имя Кэрол. Он хотел узнать все о ребенке Харлея и, когда я ничего не смогла ему рассказать, спросил, к какому врачу обращалась Кэрол. Я назвала ему доктора Вайнтрауба, и это его удовлетворило. Я успокоилась только тогда, когда отделалась от него.
— Очень жаль, что ты отделалась.
Она удивленно посмотрела на меня.
— Ты предполагаешь, что это мог быть сын Харлея?
Я не ответил, достал свою коллекцию фотографий и развернул ее веером. Руки мои мелко дрожали.
— Разве он не умер, Лью? — испуганно спросила Сюзанна.
Я протянул ей одну фотографию.
— Лью, я не хочу больше смотреть на фотографии мертвецов.
— Здесь живой человек. По крайней мере, я надеюсь, что живой. — Я показал ей фотографию Тома Хиллмана.
— Да, именно он разговаривал со мной, только одет был намного хуже, чем здесь. Это ребенок Харлея?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
— Она всегда была такой, да ведь и Ралф очень чувствительный мужчина.
— И тогда он был таким же.
Чтобы проверить ее честность, я задал ей вопрос:
— Кроме визита Эллен Хиллман, у тебя были еще причины уйти от Ралфа?
— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — сказала она, не выдержав проверки на честность, хотя, возможно, ей изменила память.
— Откуда Эллен Хиллман узнала о тебе?
— Ах, это! — Стыд выплеснулся из глубины ее души наружу. Это было видно по ее лицу. — Полагаю, Эллен Хиллман рассказала тебе? — почти пролепетала она.
— Она упомянула о фотографии.
— Она показала ее тебе?
— Для этого она слишком хорошо воспитана.
— Это мерзкая острота!
— Я другое имел в виду. Ты становишься параноиком.
— Да, доктор. Не использовать ли мне этот удачный случай и не рассказать ли тебе о своих миражах?
— Думаю, этот случай может найти лучшее применение.
— Не сейчас, — сказала она быстро.
— Не сейчас.
Прояснив темные события ее прошлого, мы ощутили какую-то близость, по крайней мере, взаимопонимание.
— Мне очень неприятно, что я был вынужден поднять весь этот мусор со дна памяти.
— Знаю. Я знаю о тебе очень много. Даже знаю, что у тебя есть еще вопросы.
— Кто сделал фотографию? Отто Сайп?
— Он присутствовал при этом. Я слышала его голос.
— Ты не видела его?
— Я спрятала лицо, — сказала она. — Когда сверкнула лампа вспышки, мне показалось, что весь мир рухнул. — Она закрыла лицо руками. — Я думаю, что в дверях стоял еще один человек, который и сделал снимок.
— Гарольд Харлей?
— Должно быть. Я не видела его.
— Когда это точно было?
— Этот день я помню всегда. 1 апреля 1945 года. Какое это имеет значение?
— Мир не может рухнуть. Все наши жизни связаны воедино. Все связано. Главное, обнаружить связь.
— И в этом твоя жизненная миссия, да? — проговорила она с иронией в голосе. — Люди тебя не интересуют, интересуют только их связи?
Я засмеялся. Она тоже слегка улыбнулась, но глаза ее оставались грустными.
— Есть еще одна связь, в которой нам предстоит разобраться. Но она касается уже не людей, а телефона.
— Ты имеешь в виду этот звонок Ралфа?
— Он хотел, чтобы ты сохранила его в полной тайне. Почему?
Она смутилась и, чтобы скрыть это, переменила позу, подобрав под себя ноги.
— Я не хотела оставлять его одного в трудную минуту. Я многим ему обязана.
— Пожалуйста, оставь эти сентиментальные рассуждения, ближе к делу.
— Зачем ты оскорбляешь меня?
— Прошу прощения. Не обращай внимания.
— Хорошо. Он узнал, что ты виделся со мной, и заявил, что нам необходимо договориться и отвечать на твои вопросы одно и то же. Он сказал тебе, что никогда не встречался с Кэрол, но он знал ее. Когда был арестован Майкл Харлей, она обратилась к нему за помощью. Тогда он сделал для нее все, что мог. Я не должна была говорить тебе, что Кэрол его очень заинтересовала.
— Он заинтересовался Кэрол?
— Не так, как ты предполагаешь, — сказала она, подняв голову. — Я была его девушкой. Ему просто не понравилось, что такая очаровательная девочка, как Кэрол, живет совсем одна в «Барселоне», и он просил меня взять ее себе под крыло. Под мое надломленное крыло, что я и сделала.
— Все это звучит очень наивно.
— Но так и было. Клянусь тебе. Кроме того, Кэрол очень нравилась мне. В то лето в Бербанке у меня было ощущение, что ребенок, которого она ждала, принадлежит нам обеим.
— У тебя был когда-нибудь ребенок?
Она горько покачала головой.
— И теперь уже никогда не будет. Однажды мне показалось, что я забеременела, той самой весной, о которой я говорила, но врач сказал, что ничего нет, просто мое ощущение вызвано слишком большим желанием иметь ребенка.
— Когда Кэрол жила у тебя, врач осматривал ее?
— Да, я сама водила ее. Естественно, она ходила к тому же врачу. Его фамилия была Вайнтрауб.
— Он принимал ее ребенка?
— Не знаю. Помню, что в то время она ушла от меня и вернулась к Майклу. А с доктором Вайнтраубом я больше не встречалась, слишком это неприятные воспоминания.
— Он сам показался тебе неприятным?
— Нет, я имею в виду воспоминания о Хиллмане. Это он послал меня к нему. Думаю, на флоте они были приятелями.
Лицо Вайнтрауба снова возникло у меня в памяти, и я тут же вспомнил, где видел его, более молодого, и тоже сегодня. Вайнтрауб был среди группы летчиков, снятых на палубе авианосца, и снимок этот висит сейчас на стене в библиотеке Хиллмана.
— Смешно, — сказала Сюзанна, — как имя человека, о котором ты не вспоминала 17 или 18 лет, вдруг за какие-нибудь два часа всплывает снова и снова. Так это произошло с Вайнтраубом.
— Его имя всплыло еще в каком-нибудь контексте?
— Да, сегодня днем в офисе. У меня был очень странный телефонный разговор, а потом и посетитель. Я хотела рассказать тебе о нем, но за всеми делами это совершенно вылетело из головы. Этот человек тоже интересовался доктором Вайнтраубом. Он не хотел называться, но, когда я поднажала, сказал, что фамилия его Джексон.
— Сэм Джексон?
— Имени он не назвал.
— Сэм Джексон, негр средних лет, с очень светлой кожей, который выглядит и разговаривает так, как джазовые музыканты, когда у них нет ни гроша.
— У этого юноши тоже, видимо, не было ни гроша, это точно, но это определенно не Сэм. Может быть, это сын Сэма? Ему не больше восемнадцати.
— Опиши его.
— Тонкое лицо, очень приятные черты, крайне возбужденные темные глаза, настолько возбужденные, что он даже испугал меня. Он мог бы показаться интеллигентным, если бы не был так напряжен.
— Чем он был возбужден? — спросил я, чувствуя, что и сам начал волноваться.
— Думаю, смертью Кэрол. Он не сказал об этом прямо, но спрашивал, не знала ли я Кэрол в сорок пятом году. Видимо, он прошел весь мой путь, начиная от Бербанка, пытаясь разыскать меня. Он был даже у старого секретаря «Уорнеров», с которым я до сих пор поддерживаю связь, и использовал имя Кэрол. Он хотел узнать все о ребенке Харлея и, когда я ничего не смогла ему рассказать, спросил, к какому врачу обращалась Кэрол. Я назвала ему доктора Вайнтрауба, и это его удовлетворило. Я успокоилась только тогда, когда отделалась от него.
— Очень жаль, что ты отделалась.
Она удивленно посмотрела на меня.
— Ты предполагаешь, что это мог быть сын Харлея?
Я не ответил, достал свою коллекцию фотографий и развернул ее веером. Руки мои мелко дрожали.
— Разве он не умер, Лью? — испуганно спросила Сюзанна.
Я протянул ей одну фотографию.
— Лью, я не хочу больше смотреть на фотографии мертвецов.
— Здесь живой человек. По крайней мере, я надеюсь, что живой. — Я показал ей фотографию Тома Хиллмана.
— Да, именно он разговаривал со мной, только одет был намного хуже, чем здесь. Это ребенок Харлея?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66