В патрульной машине сидит полицейский, который прибыл сюда с места убийства.
– Чем это его ударило? – спрашивает детектив Шафто.
– Ложкой, – отвечает один из свидетелей происшествия. – Вот эта ложка упала на него прямо сверху.
– Вы это серьезно? – Шафто забирает у свидетеля ложечку. Она отлита из чистого серебра и довольно тяжелая. – Она упала или ее бросили?
Свидетель пожимает плечами. Шафто вылезает из машины и отходит на несколько шагов, чтобы посмотреть на самые верхние этажи «Ансонии». С этой стороны открыто только одно окно. Детектив пересчитывает ряды окон, чтобы определить, на каком этаже оно находится. Шафто – невысокого роста, крепкий, мускулистый мужчина, чернокожий, волосы седые. У него соколиные глаза и нос, который ломали чаще, чем профессиональный соблазнитель давал обещания женщинам. Он любит играть в футбол, хотя от Суперкубка его отделяет дистанция огромного размера.
– Кто живет в этой квартире? – задает он вопрос швейцару Пепе, указывая на открытое окно.
– Не уверен, но думаю, что миз Чарльз.
– Миз Чарльз, – повторяет Рауль. Это первые слова, которые он произносит, и они звучат так, будто доносятся из панталон старой монахини. Медики пытаются убедить его, что ему необходимо в больницу для более тщательного медицинского осмотра, однако Рауль отвечает отказом. Врачи советуются с полицией.
– С твердолобым спорить бесполезно, – говорит Шафто. – Ладно, пусть поступает как знает. Вам непременно надо, чтобы в Бельвью тратили драгоценное время и деньги налогоплательщиков на то, чтобы посмотреть, что там в черепушке у этого парня? И вообще, кому захочется, чтобы потом по всему городу растрезвонили, что тебя сбила с ног какая-то там фитюлька-ложечка. – Шафто усмехается, и улыбки тут же вспыхивают на лицах остальных зевак.
– У вас есть ключи от этой квартиры? – спрашивает Шафто у Пепе. – Хорошо. Тогда я поднимусь наверх. – Полицейский поворачивается к Раулю, который уже стоит на ногах. – Не хочешь составить мне компанию?
Рауль стряхивает с себя головную боль.
– Да, чувак, пожалуй, я тоже схожу взгляну. Миз Чарльз так разозлилась на меня, что я уехал в Лос-Анджелес и не трахнул ее, что начала швырять в меня всякой всячиной.
– Ты это серьезно? – спрашивает Шафто.
– Думаю, что ее дома нет, – произносит Пепе. – Двадцать минут назад она ушла на работу.
– Вы уверены, что именно двадцать минут назад? Пепе прав, в квартире никого нет.
– Отсюда никто ничего не мог выбросить, – говорит Шафто. – Тот, кто бросил ложку, вполне мог закрыть окно.
У Рауля расстроенный вид, особенно после того, как детектив проверяет кухонные шкафчики и не находит столового серебра, комплектного со злополучной ложечкой.
Они уже собираются уйти, но тут Шафто, который сам по воскресеньям любит посидеть за мольбертом в Центральном парке, поворачивает один из холстов Эллен Черри. Ему хочется сравнить свои творения с работами неизвестной ему художницы. Когда его взору предстает портрет Ложечки – точь-в-точь такой же, как та, которую он в данный момент держит в руке, – он издает протяжный, задумчивый свист и усаживается на диван.
По пути в «И+И» сидящий за рулем патрульный полицейский произносит:
– Ничего не понимаю. Этот парень получает по башке чайной ложкой. С ним все в порядке, ему даже не наложили швов. А ты собираешься по этому поводу начать целое расследование.
– Что-то есть в этом деле такое… необычное, – отвечает ему Шафто. – Что-то очень и очень странное.
– Послушай-ка, сержант, это же Нью-Йорк, а не какое-нибудь захолустное Огайо. Кроме того, всему найдется простое объяснение, даже в этом городе. Бабенка оставляет ложку на подоконнике. Та соскальзывает вниз и ударяет этого парня прямо по тыкве. Ну и что из того, что она и этот парняга знают друг друга? Совпадение!
– А что ты скажешь о картинах этой малышки? – спрашивает Шафто, размахивая в воздухе серебряной ложечкой. – Чего только стоит портрет жестянки с бобами? Что, если кто-то другой получит по кумполу, теперь уже консервной банкой? Какой-нибудь парень, на которого она точит зуб, потому что он ее не трахнул? Что ты скажешь на это, дружище?
Сидящий на заднем сиденье Рауль осторожно прикасается к больной голове.
– Там были и другие картины, на них еще носки нарисованы, – возражает патрульный. – Носком-то никого не оглушишь. Да и вообще бабенка-то сейчас на работе.
– А где работает эта барышня? В самом опасном ресторане Нью-Йорка. В заведении, в котором вечно вертится прорва самого разного ближневосточного политического отребья. Нет, говорю тебе, дружище, во всем этом какая-то… странность. Чем-то тут таким непонятным пахнет!
– Весна, – произносит полицейский.
Шафто ничего не говорит, поглаживая, вернее, энергично потирая серебряную Ложечку. Выскочи из нее сейчас всамделишный джинн, первым делом детектив Шафто попросил бы его рассказать Ложечкину историю. Нет, нет, это не в его духе. Первым делом он попросил бы, чтобы джинн вернул ему возможность играть в мяч. Ну а потом: может быть, мир во всем мире, а может, и лекарство от СПИДа. Третье… впрочем, это не важно. Шафто оборачивается на заднее сиденье.
– Эта твоя мисс Чарльз, что она за человек?
– Она художница, чувак, – отвечает Рауль.
– Ты это серьезно?
Перед входом в «И+И» водитель выпускает Шафто и Рауля из автомобиля.
– Ты бронежилет надел? – спрашивает он своего коллегу.
– Не-а, – отвечает Шафто, похлопывая себя по груди. – Если что, придется увертываться. Насколько мне известно, кормят здесь у них на редкость дерьмово.
И вся компания входит в ресторан; бар расположен полевую руку, зал со столиками – по правую. Зал от бара отделяет низкая, обшитая бамбуком перегородка высотой не более метра. Эстрада – как ей и надлежит быть – размещается в глубине бара, однако полностью видна и доступна слуху тех, кто сидит в зале за столиками. Метрдотель Тедди усаживает детектива Шафто и Рауля Ритца за столик, поскольку зал практически пуст, тогда как куда более тесный бар забит почти до отказа. Та часть зала, которую обслуживает Эллен Черри, находится рядом с баром, так что она не только не обслуживает Шафто и Рауля, но им еще приходится выворачивать шеи, чтобы разглядеть ее.
– Чувак, она просто потрясно выглядит, – шепчет Рауль.
– Волосы у нее что надо, – изумляется Шафто.
Затем их внимание переключается на эстраду, на которой стоит молодая девушка; руководитель оркестра только что представил ее посетителям ресторана. Когда оркестр снова начинает играть, девушка смачно ударяет в бубен и начинает танец. В то же самое мгновение Шафто понимает, каким было бы его третье желание, а головная боль Рауля улетучивается через его широко открытый рот. Все разговоры в «И+И» разом смолкают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
– Чем это его ударило? – спрашивает детектив Шафто.
– Ложкой, – отвечает один из свидетелей происшествия. – Вот эта ложка упала на него прямо сверху.
– Вы это серьезно? – Шафто забирает у свидетеля ложечку. Она отлита из чистого серебра и довольно тяжелая. – Она упала или ее бросили?
Свидетель пожимает плечами. Шафто вылезает из машины и отходит на несколько шагов, чтобы посмотреть на самые верхние этажи «Ансонии». С этой стороны открыто только одно окно. Детектив пересчитывает ряды окон, чтобы определить, на каком этаже оно находится. Шафто – невысокого роста, крепкий, мускулистый мужчина, чернокожий, волосы седые. У него соколиные глаза и нос, который ломали чаще, чем профессиональный соблазнитель давал обещания женщинам. Он любит играть в футбол, хотя от Суперкубка его отделяет дистанция огромного размера.
– Кто живет в этой квартире? – задает он вопрос швейцару Пепе, указывая на открытое окно.
– Не уверен, но думаю, что миз Чарльз.
– Миз Чарльз, – повторяет Рауль. Это первые слова, которые он произносит, и они звучат так, будто доносятся из панталон старой монахини. Медики пытаются убедить его, что ему необходимо в больницу для более тщательного медицинского осмотра, однако Рауль отвечает отказом. Врачи советуются с полицией.
– С твердолобым спорить бесполезно, – говорит Шафто. – Ладно, пусть поступает как знает. Вам непременно надо, чтобы в Бельвью тратили драгоценное время и деньги налогоплательщиков на то, чтобы посмотреть, что там в черепушке у этого парня? И вообще, кому захочется, чтобы потом по всему городу растрезвонили, что тебя сбила с ног какая-то там фитюлька-ложечка. – Шафто усмехается, и улыбки тут же вспыхивают на лицах остальных зевак.
– У вас есть ключи от этой квартиры? – спрашивает Шафто у Пепе. – Хорошо. Тогда я поднимусь наверх. – Полицейский поворачивается к Раулю, который уже стоит на ногах. – Не хочешь составить мне компанию?
Рауль стряхивает с себя головную боль.
– Да, чувак, пожалуй, я тоже схожу взгляну. Миз Чарльз так разозлилась на меня, что я уехал в Лос-Анджелес и не трахнул ее, что начала швырять в меня всякой всячиной.
– Ты это серьезно? – спрашивает Шафто.
– Думаю, что ее дома нет, – произносит Пепе. – Двадцать минут назад она ушла на работу.
– Вы уверены, что именно двадцать минут назад? Пепе прав, в квартире никого нет.
– Отсюда никто ничего не мог выбросить, – говорит Шафто. – Тот, кто бросил ложку, вполне мог закрыть окно.
У Рауля расстроенный вид, особенно после того, как детектив проверяет кухонные шкафчики и не находит столового серебра, комплектного со злополучной ложечкой.
Они уже собираются уйти, но тут Шафто, который сам по воскресеньям любит посидеть за мольбертом в Центральном парке, поворачивает один из холстов Эллен Черри. Ему хочется сравнить свои творения с работами неизвестной ему художницы. Когда его взору предстает портрет Ложечки – точь-в-точь такой же, как та, которую он в данный момент держит в руке, – он издает протяжный, задумчивый свист и усаживается на диван.
По пути в «И+И» сидящий за рулем патрульный полицейский произносит:
– Ничего не понимаю. Этот парень получает по башке чайной ложкой. С ним все в порядке, ему даже не наложили швов. А ты собираешься по этому поводу начать целое расследование.
– Что-то есть в этом деле такое… необычное, – отвечает ему Шафто. – Что-то очень и очень странное.
– Послушай-ка, сержант, это же Нью-Йорк, а не какое-нибудь захолустное Огайо. Кроме того, всему найдется простое объяснение, даже в этом городе. Бабенка оставляет ложку на подоконнике. Та соскальзывает вниз и ударяет этого парня прямо по тыкве. Ну и что из того, что она и этот парняга знают друг друга? Совпадение!
– А что ты скажешь о картинах этой малышки? – спрашивает Шафто, размахивая в воздухе серебряной ложечкой. – Чего только стоит портрет жестянки с бобами? Что, если кто-то другой получит по кумполу, теперь уже консервной банкой? Какой-нибудь парень, на которого она точит зуб, потому что он ее не трахнул? Что ты скажешь на это, дружище?
Сидящий на заднем сиденье Рауль осторожно прикасается к больной голове.
– Там были и другие картины, на них еще носки нарисованы, – возражает патрульный. – Носком-то никого не оглушишь. Да и вообще бабенка-то сейчас на работе.
– А где работает эта барышня? В самом опасном ресторане Нью-Йорка. В заведении, в котором вечно вертится прорва самого разного ближневосточного политического отребья. Нет, говорю тебе, дружище, во всем этом какая-то… странность. Чем-то тут таким непонятным пахнет!
– Весна, – произносит полицейский.
Шафто ничего не говорит, поглаживая, вернее, энергично потирая серебряную Ложечку. Выскочи из нее сейчас всамделишный джинн, первым делом детектив Шафто попросил бы его рассказать Ложечкину историю. Нет, нет, это не в его духе. Первым делом он попросил бы, чтобы джинн вернул ему возможность играть в мяч. Ну а потом: может быть, мир во всем мире, а может, и лекарство от СПИДа. Третье… впрочем, это не важно. Шафто оборачивается на заднее сиденье.
– Эта твоя мисс Чарльз, что она за человек?
– Она художница, чувак, – отвечает Рауль.
– Ты это серьезно?
Перед входом в «И+И» водитель выпускает Шафто и Рауля из автомобиля.
– Ты бронежилет надел? – спрашивает он своего коллегу.
– Не-а, – отвечает Шафто, похлопывая себя по груди. – Если что, придется увертываться. Насколько мне известно, кормят здесь у них на редкость дерьмово.
И вся компания входит в ресторан; бар расположен полевую руку, зал со столиками – по правую. Зал от бара отделяет низкая, обшитая бамбуком перегородка высотой не более метра. Эстрада – как ей и надлежит быть – размещается в глубине бара, однако полностью видна и доступна слуху тех, кто сидит в зале за столиками. Метрдотель Тедди усаживает детектива Шафто и Рауля Ритца за столик, поскольку зал практически пуст, тогда как куда более тесный бар забит почти до отказа. Та часть зала, которую обслуживает Эллен Черри, находится рядом с баром, так что она не только не обслуживает Шафто и Рауля, но им еще приходится выворачивать шеи, чтобы разглядеть ее.
– Чувак, она просто потрясно выглядит, – шепчет Рауль.
– Волосы у нее что надо, – изумляется Шафто.
Затем их внимание переключается на эстраду, на которой стоит молодая девушка; руководитель оркестра только что представил ее посетителям ресторана. Когда оркестр снова начинает играть, девушка смачно ударяет в бубен и начинает танец. В то же самое мгновение Шафто понимает, каким было бы его третье желание, а головная боль Рауля улетучивается через его широко открытый рот. Все разговоры в «И+И» разом смолкают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155