геологии, метеорологии, зоологии и ботаники, смешанных в медленно закипающем гимне природе и краскам. Создавая картину, она пела песню кобальта и окислов, кадмия и умбры. При этом она вслух называла пигменты, подобно тому, как послушник в монастыре может декламировать имена святых: например, «вандейковский коричневый» – святой покровитель дешевых сигар, «розовая марена» – покровительница разгневанных цветочниц.
Она то пела, то насвистывала, то пританцовывала. Она то подмигивала, то прищуривалась, то высовывала язык, то глуповато ухмылялась или хмурилась, то почесывала промежность (ее трусики по-прежнему болтались на рычаге переключения скоростей в водительской кабине индейкомобиля). Она ляпала краску себе на локти и волосы (те были цвета желтой охры – святого покровителя китайцев Тулсы, – и на их фоне шлепки краски еще долго оставались незаметны). Она шлепала, царапала, ударяла и поглаживала холст кистями, растворяясь без остатка в головокружительной трансцендентальности, испытывая блаженство, какое ведомо разве что бродяге, который уносит из города ноги, чтобы снова отправиться в путь.
Законченный продукт? Видите ли, это вам не грубый ломоть реальности и не безобидное облачко фантазии, а нечто среднее. В унылых и однообразных поверхностях голых скал Эллен Черри разглядела яркое колесо капризных эмоций, тогда как в облачках, которые наверняка лучились врожденным непостоянством, она обнаружила безысходность, способную повергнуть в ужас любого специального уполномоченного ООН. Тем не менее она не стала понапрасну тратить время на то, чтобы любоваться законченным продуктом, а тотчас принялась наводить после себя порядок. Однако стоило ей прервать акт творения, как к ней снова подкралось чувство вины. Эллен Черри поспешила вернуться к мужу и тем самым совершила основной смертный грех художника: плохо промыла кисти.
Что касается самого Бумера, то он уже ни в какой спешке не нуждался, поскольку безмятежно спал, навалившись грудью на руль, подобно коврику из медвежьей шкуры. Эллен Черри нежно потрясла его.
Бумер заморгал, и на его лице появилось растерянное выражение, словно акт пробуждения ото сна был для него в новинку, а сама идея пробуждения неподвластна его разумению.
– Зачем ты меня разбудила? – проворчал он.
По какой-то не ясной ей самой причине Эллен Черри не хватило духу сказать правду – что уже второй час ночи, что они занимают сразу четыре места в драйв-ине, затерявшемся где-то в глубинке штата Монтана, что сеанс закончился и все остальные машины разъехались, что шумный вульгарный ветер плюется снежинками, совсем как какой-нибудь арбуз-альбинос – семечками, что служители кинотеатра не осмеливаются стучать в окна гротескного, похожего на индейку автомобиля и скорее всего в эту самую минуту спорят о том, стоит или нет вызвать по телефону шерифа. По какой-то непонятной причине Эллен Черри не осмелилась сказать все это мужу. И поэтому сказала следующее:
– Потому что ты храпел.
Бумер покачал головой. Он не мог поверить собственным ушам.
– Я не храпел, – возмутившись, ответил он. – Я был на задании.
Когда рядом с механической индейкой остановился полицейский автомобиль, Эллен Черри все еще продолжала прокручивать в уме слова мужа, словно, поняв их верно, смогла бы узнать, действительно ли она его любит или все-таки нет.
* * *
Слово «Финикия» означает «страна пурпура». Что за этим кроется? Виноград? Глициния? Обыкновенное словоблудие? Лиловая дымка над холмами? Нет, финикийские купцы славились по всему Средиземноморью исключительно своими выкрашенными в красно-фиолетовый цвет товарами.
Хотите верьте, хотите нет, но источником фиолетового красителя служили тамошние раковины, вернее, морские животные, обитавшие в раковинах, подобной той, что сидит сейчас в трудный час испытаний рядом со мной. Финикийцы устроили настоящую охоту за такими раковинами для получения из них фиолетового красителя. Чтобы извлечь ее обитателя, саму раковину обычно разбивали, чем и объясняется тот факт, почему крупный и невредимый образец вроде присутствующего здесь нашего товарища был относительно редок.
В известном смысле краситель, получаемый из раковин, стал символом Финикии. Финикийский язык был родственен древнееврейскому, на этом языке говорил царь Ахав. Кроме того, евреев и финикийцев связывали и тесные культурные связи. Но несмотря на это, Иезавель все равно тосковала по своей далекой родине. Мисс Раковина служила ей утешением, напоминая не только об Астарте, но и о сонных, окруженных пальмами прибрежных городах, где не только дома и улицы, но и руки их жителей были вечно перепачканы красновато-фиолетовым красителем. Что касается царицы, то, финикиянка до мозга костей, мисс Раковина стала талисманом главного святилища Богини в Самарии. Укутанная в пурпурного цвета папирус, она часто прижималась к царственной груди.
Пурпурная страна. Признайтесь, есть в этих словах своя поэзия. Родина пурпура, подарившая миру фиолетово-бордовый цвет. Вот и наш мистер Носок тоже фиолетового цвета, задумайтесь над этим; фиолетовы круги под глазами мафиози. Фиолетово также клеймо, которое санитарная служба ставит на свежее мясо, разрешая его к продаже. Я борюсь с искушением спросить, почем пошел бы мистер Носок на финикийском рынке. О-оп! Нет, нельзя смеяться. Иначе мой соус выплеснется наружу.
* * *
– Слава Богу, – сказала Пэтси. – Кажется, Бад уехал в хорошем настроении.
– А с какой стати ему быть в дурном?
– А я и не говорю, что в дурном. Как раз наоборот, в хорошем.
– С ним явно что-то случилось, пока он тут дремал после ужина. Наверняка что-то такое особенное. Или Господь Бог разговаривал с ним во сне, или что-то в этом роде. Нам с тобой этого никогда не понять. Пути Господних чудес неисповедимы.
– Это точно, – согласилась Пэтси и вернулась к своему вязанью. Верлин продолжил попытки развернуть дорожную карту. – Хотя знаешь, дорогой, все эти дела с восстановлением Храма – тебе не кажется, что тут что-то неладно?
– Первый раз об этом слышу. И что тут неладного?
– Видишь ли, сегодня так много проповедников слова Божьего, которые алчут славы и денег.
– Ха! Бад не из их числа. Это уж точно!
– Пока еще не из их числа.
– Неужели ты сама настолько безгрешна, Пэт, что готова бросить в него камень?
– Пожалуй, что не безгрешна, – вздохнула Пэтси и замолчала, задумавшись над своими прегрешениями, и даже попыталась сравнить их с теми, которыми мысленно наделила Бадди Винклера: слабость плоти против тщеславия. Эти размышления ни к чему хорошему, разумеется, не привели, и Пэтси в конце концов бросила это занятие. Она улыбнулась, однако поспешила укрыть эту свою фаталистическую улыбку за вязаньем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
Она то пела, то насвистывала, то пританцовывала. Она то подмигивала, то прищуривалась, то высовывала язык, то глуповато ухмылялась или хмурилась, то почесывала промежность (ее трусики по-прежнему болтались на рычаге переключения скоростей в водительской кабине индейкомобиля). Она ляпала краску себе на локти и волосы (те были цвета желтой охры – святого покровителя китайцев Тулсы, – и на их фоне шлепки краски еще долго оставались незаметны). Она шлепала, царапала, ударяла и поглаживала холст кистями, растворяясь без остатка в головокружительной трансцендентальности, испытывая блаженство, какое ведомо разве что бродяге, который уносит из города ноги, чтобы снова отправиться в путь.
Законченный продукт? Видите ли, это вам не грубый ломоть реальности и не безобидное облачко фантазии, а нечто среднее. В унылых и однообразных поверхностях голых скал Эллен Черри разглядела яркое колесо капризных эмоций, тогда как в облачках, которые наверняка лучились врожденным непостоянством, она обнаружила безысходность, способную повергнуть в ужас любого специального уполномоченного ООН. Тем не менее она не стала понапрасну тратить время на то, чтобы любоваться законченным продуктом, а тотчас принялась наводить после себя порядок. Однако стоило ей прервать акт творения, как к ней снова подкралось чувство вины. Эллен Черри поспешила вернуться к мужу и тем самым совершила основной смертный грех художника: плохо промыла кисти.
Что касается самого Бумера, то он уже ни в какой спешке не нуждался, поскольку безмятежно спал, навалившись грудью на руль, подобно коврику из медвежьей шкуры. Эллен Черри нежно потрясла его.
Бумер заморгал, и на его лице появилось растерянное выражение, словно акт пробуждения ото сна был для него в новинку, а сама идея пробуждения неподвластна его разумению.
– Зачем ты меня разбудила? – проворчал он.
По какой-то не ясной ей самой причине Эллен Черри не хватило духу сказать правду – что уже второй час ночи, что они занимают сразу четыре места в драйв-ине, затерявшемся где-то в глубинке штата Монтана, что сеанс закончился и все остальные машины разъехались, что шумный вульгарный ветер плюется снежинками, совсем как какой-нибудь арбуз-альбинос – семечками, что служители кинотеатра не осмеливаются стучать в окна гротескного, похожего на индейку автомобиля и скорее всего в эту самую минуту спорят о том, стоит или нет вызвать по телефону шерифа. По какой-то непонятной причине Эллен Черри не осмелилась сказать все это мужу. И поэтому сказала следующее:
– Потому что ты храпел.
Бумер покачал головой. Он не мог поверить собственным ушам.
– Я не храпел, – возмутившись, ответил он. – Я был на задании.
Когда рядом с механической индейкой остановился полицейский автомобиль, Эллен Черри все еще продолжала прокручивать в уме слова мужа, словно, поняв их верно, смогла бы узнать, действительно ли она его любит или все-таки нет.
* * *
Слово «Финикия» означает «страна пурпура». Что за этим кроется? Виноград? Глициния? Обыкновенное словоблудие? Лиловая дымка над холмами? Нет, финикийские купцы славились по всему Средиземноморью исключительно своими выкрашенными в красно-фиолетовый цвет товарами.
Хотите верьте, хотите нет, но источником фиолетового красителя служили тамошние раковины, вернее, морские животные, обитавшие в раковинах, подобной той, что сидит сейчас в трудный час испытаний рядом со мной. Финикийцы устроили настоящую охоту за такими раковинами для получения из них фиолетового красителя. Чтобы извлечь ее обитателя, саму раковину обычно разбивали, чем и объясняется тот факт, почему крупный и невредимый образец вроде присутствующего здесь нашего товарища был относительно редок.
В известном смысле краситель, получаемый из раковин, стал символом Финикии. Финикийский язык был родственен древнееврейскому, на этом языке говорил царь Ахав. Кроме того, евреев и финикийцев связывали и тесные культурные связи. Но несмотря на это, Иезавель все равно тосковала по своей далекой родине. Мисс Раковина служила ей утешением, напоминая не только об Астарте, но и о сонных, окруженных пальмами прибрежных городах, где не только дома и улицы, но и руки их жителей были вечно перепачканы красновато-фиолетовым красителем. Что касается царицы, то, финикиянка до мозга костей, мисс Раковина стала талисманом главного святилища Богини в Самарии. Укутанная в пурпурного цвета папирус, она часто прижималась к царственной груди.
Пурпурная страна. Признайтесь, есть в этих словах своя поэзия. Родина пурпура, подарившая миру фиолетово-бордовый цвет. Вот и наш мистер Носок тоже фиолетового цвета, задумайтесь над этим; фиолетовы круги под глазами мафиози. Фиолетово также клеймо, которое санитарная служба ставит на свежее мясо, разрешая его к продаже. Я борюсь с искушением спросить, почем пошел бы мистер Носок на финикийском рынке. О-оп! Нет, нельзя смеяться. Иначе мой соус выплеснется наружу.
* * *
– Слава Богу, – сказала Пэтси. – Кажется, Бад уехал в хорошем настроении.
– А с какой стати ему быть в дурном?
– А я и не говорю, что в дурном. Как раз наоборот, в хорошем.
– С ним явно что-то случилось, пока он тут дремал после ужина. Наверняка что-то такое особенное. Или Господь Бог разговаривал с ним во сне, или что-то в этом роде. Нам с тобой этого никогда не понять. Пути Господних чудес неисповедимы.
– Это точно, – согласилась Пэтси и вернулась к своему вязанью. Верлин продолжил попытки развернуть дорожную карту. – Хотя знаешь, дорогой, все эти дела с восстановлением Храма – тебе не кажется, что тут что-то неладно?
– Первый раз об этом слышу. И что тут неладного?
– Видишь ли, сегодня так много проповедников слова Божьего, которые алчут славы и денег.
– Ха! Бад не из их числа. Это уж точно!
– Пока еще не из их числа.
– Неужели ты сама настолько безгрешна, Пэт, что готова бросить в него камень?
– Пожалуй, что не безгрешна, – вздохнула Пэтси и замолчала, задумавшись над своими прегрешениями, и даже попыталась сравнить их с теми, которыми мысленно наделила Бадди Винклера: слабость плоти против тщеславия. Эти размышления ни к чему хорошему, разумеется, не привели, и Пэтси в конце концов бросила это занятие. Она улыбнулась, однако поспешила укрыть эту свою фаталистическую улыбку за вязаньем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155