И это ему помогло. Плохой художник, взявшись живописать ужасы войны, сам, на мой взгляд, совершает не меньшее преступление. Или взять, к примеру, Рубенса, его пышные, розовые, радостные телеса. Разве это не протест против войны? Разве их смысл отличен от кровавого месива тел Гойи? Рубенс говорит жизни «Да!». И мне кажется, что любой, кто говорит жизни «Да!», автоматически говорит «Нет!» войне.
И Спайк взял ее официанткой. Когда же он рассказал о ней Абу, тот предложил повысить ее до метрдотеля утренней смены. Сказано – сделано.
Спустя всего неделю Эллен Черри вновь оказалась без работы. Вот что она сказала по телефону, позвонив родителям в Колониал-Пайнз:
– Если за этим стоит Дядюшка Бадди, пусть гонит мне мои деньги.
– Твой отец говорит, что Бад ни за что на свете не пошел бы на такие крайности, – ответила Пэтси. – По его мнению, это дело рук террористов.
– А что говорит моя мама?
– Ха! Можно подумать, ее кто-то слушает! На нее обращают внимание лишь тогда, когда она предлагает жареного цыпленка или сама знаешь что.
– Что сама знаешь что?
– Ладно, какая разница!
– Так все-таки что?
– Цыц. Все равно не скажу.
На первый взгляд Эллен Черри не слишком переживала по поводу потери работы. Было это в июне, когда она все еще надеялась, что у них с Бумером все наладится. И вот теперь, когда развод ударил ей в нос, как испорченный скунсом воздух, ей срочно нужны были деньги. Бумер обещал ей приличную сумму отступных, если выставка его пройдет успешно, но Эллен Черри решила, что скорее продаст свои волосы музею естественной истории, нежели согласится принять хотя бы крошку этого дурно пахнущего пирога. Когда на нее находила тоска, она представляла себе свои волосы, выставленные в музейной витрине по соседству с косматым мамонтом. В музей на экскурсии будут приходить школьники, которые затем в своих сочинениях будут сравнивать эти два экспоната и пугать преувеличенными подробностями своих младших братьев и сестер. «В ледниковый период было так холодно, что волосы у всех стояли дыбом!» – станут пояснять они, размахивая аляповатыми открытками.
Эллен Черри была в числе немногих, кто вернулся в «Исаак и Исмаил» в его новой реинкарнации. Остальные подыскали себе работу в других местах л ибо обзавелись личными бомбоубежищами. По мере того как на церемонию вторичного открытия съезжалась новая обслуга, Эллен Черри поняла, что в их рядах нет ни одного профессионала общественного питания. Главным образом это были юные идеалисты. Некоторые из них подались на работу в «И+И», поскольку это прибавляло им веса в их собственных глазах. Другие, подозревала она, просто имели суицидальные наклонности.
– Мистер Коэн, мне проверить, все ли готово?
– Нет, нет, не беспокойтесь. Об этом позаботится Тедди. – Тедди был метрдотелем вечерней смены. – Пока отдыхайте. Выпейте чего-нибудь.
– Я заметила, что вы обратили внимание на мои ноги, сэр. Скажите, эти туфли… несколько здесь неуместны?
– Нет-нет, что вы, наоборот. Очень красивые туфли. «Кассини». Надеюсь, вам удалось купить их со скидкой. Знаете, вам нужно еще несколько пар этой марки. Я мог бы помочь вам приобрести их по оптовым ценам. – Спайк протянул Эллен Черри пустой бокал и кивнул в сторону ведерка со льдом. – Кстати, ваши туфельки бросаются в глаза не меньше, чем рубильник Хади.
Эллен Черри вежливо рассмеялась шутке и наполнила бокал. Это была та же самая марка шампанского, каким ее угощал Бумер в кинотеатре для автомобилистов в Монтане. Эллен Черри даже поморщилась. Сентиментальные воспоминания были подобны сосульками из сахарной воды. Неужели всю оставшуюся жизнь она обречена терпеть их уколы в собственное сердце?
Снаружи, на площади перед штаб-квартирой ООН, вода была мягче, но зато какая-то кислая. Цветом и вкусом дождь напоминал пот старой жабы и зачастил еще с самого утра. Вот уже несколько часов он поливал своими уксусными струями автобусы телевизионщиков, которые уже начинали вести сражения за места на стоянке неподалеку от угла Сорок девятой улицы.
Средства массовой информации уделили повторному открытию заведения даже больше внимания, нежели его дебюту. Еще бы, ведь если ресторан, открытый во имя еврейско-арабского братства, тянет на хороший тематический материал, то ресторан, который прямо у вас на глазах взрывом может разнести на маковые зерна, – это уже сенсация.
Одновременно с репортерами, словно по некоему заранее отрежиссированному плану, появились и протестующие: разношерстные группировки упертых сионистских и палестинских фанатиков.
Полиция проследила за тем, чтобы развести их в разные стороны; но когда на намокших плакатах потекла краска, только головные уборы позволяли точно сказать, кто есть кто.
– Ты только обрати внимание – у тех и у других на ногах одинаковые ботинки, – заметил Спайк.
– Точно, – согласился Абу. Он вышел на шум из кухни. – Для птицы в воздухе это миски против кухонных полотенец. А для жука на тротуаре – вообще никакой разницы.
Затем, буквально за считанные минуты до того, как ресторан распахнул двери, к месту действия подъехал автобус, из которого высыпала смесь вполне прилично одетых евреев и арийцев – те и другие почти поголовно в плащах фирмы «Бэрбери». Эти были вооружены мегафонами, а лозунги на их плакатах, требующие немедленного возмездия, выполнены водостойкими красками.
Эллен Черри показалось, что даже сквозь запотевшие от дождя окна она узнала Дядюшку Бадди. Этот человек раздавал указания, кому и где занять позицию, и болтал с полицейскими. Тощий и изможденный, словно. военнопленный, он скорее походил на пугало, которому никакой плащ фирмы «Бэрбери» не в состоянии придать внушительный вид. Нет, это может быть только преподобный Бадди Винклер. Когда же он заговорил в мегафон, отчего его трубный глас прокатился по всему кварталу – а благодаря микрофонам теле– и радиорепортеров и по всей стране, – ошибиться было невозможно. Глас этот одновременно и будоражил, и убаюкивал, его тяжелые аккорды медленно подрагивали, перекатываясь под дождем, словно итальянский жеребец в постели.
Встав подальше от входа, дабы не попасться дядюшке на глаза, Эллен Черри тем не менее внимательно слушала его речи. Бадди призывал применить наконец силу и изгнать мусульман с иерусалимской Храмовой горы, чтобы тем самым ускорить второе пришествие Мессии. Эллен Черри почти ничего не поняла из того, что он здесь вещал, однако голос его подействовал на нее, вернее, на ту ее часть, что расположена между ног, так возбуждающе, что Эллен Черри, скрестив их, принялась пританцовывать на месте, точь-в-точь как маленькая девочка, которой ужасно хочется писать.
Что касается Египта, то Эллен Черри имела о нем весьма смутное представление, например, она была почти уверена, что Рамзес II – это джазовый пианист.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
И Спайк взял ее официанткой. Когда же он рассказал о ней Абу, тот предложил повысить ее до метрдотеля утренней смены. Сказано – сделано.
Спустя всего неделю Эллен Черри вновь оказалась без работы. Вот что она сказала по телефону, позвонив родителям в Колониал-Пайнз:
– Если за этим стоит Дядюшка Бадди, пусть гонит мне мои деньги.
– Твой отец говорит, что Бад ни за что на свете не пошел бы на такие крайности, – ответила Пэтси. – По его мнению, это дело рук террористов.
– А что говорит моя мама?
– Ха! Можно подумать, ее кто-то слушает! На нее обращают внимание лишь тогда, когда она предлагает жареного цыпленка или сама знаешь что.
– Что сама знаешь что?
– Ладно, какая разница!
– Так все-таки что?
– Цыц. Все равно не скажу.
На первый взгляд Эллен Черри не слишком переживала по поводу потери работы. Было это в июне, когда она все еще надеялась, что у них с Бумером все наладится. И вот теперь, когда развод ударил ей в нос, как испорченный скунсом воздух, ей срочно нужны были деньги. Бумер обещал ей приличную сумму отступных, если выставка его пройдет успешно, но Эллен Черри решила, что скорее продаст свои волосы музею естественной истории, нежели согласится принять хотя бы крошку этого дурно пахнущего пирога. Когда на нее находила тоска, она представляла себе свои волосы, выставленные в музейной витрине по соседству с косматым мамонтом. В музей на экскурсии будут приходить школьники, которые затем в своих сочинениях будут сравнивать эти два экспоната и пугать преувеличенными подробностями своих младших братьев и сестер. «В ледниковый период было так холодно, что волосы у всех стояли дыбом!» – станут пояснять они, размахивая аляповатыми открытками.
Эллен Черри была в числе немногих, кто вернулся в «Исаак и Исмаил» в его новой реинкарнации. Остальные подыскали себе работу в других местах л ибо обзавелись личными бомбоубежищами. По мере того как на церемонию вторичного открытия съезжалась новая обслуга, Эллен Черри поняла, что в их рядах нет ни одного профессионала общественного питания. Главным образом это были юные идеалисты. Некоторые из них подались на работу в «И+И», поскольку это прибавляло им веса в их собственных глазах. Другие, подозревала она, просто имели суицидальные наклонности.
– Мистер Коэн, мне проверить, все ли готово?
– Нет, нет, не беспокойтесь. Об этом позаботится Тедди. – Тедди был метрдотелем вечерней смены. – Пока отдыхайте. Выпейте чего-нибудь.
– Я заметила, что вы обратили внимание на мои ноги, сэр. Скажите, эти туфли… несколько здесь неуместны?
– Нет-нет, что вы, наоборот. Очень красивые туфли. «Кассини». Надеюсь, вам удалось купить их со скидкой. Знаете, вам нужно еще несколько пар этой марки. Я мог бы помочь вам приобрести их по оптовым ценам. – Спайк протянул Эллен Черри пустой бокал и кивнул в сторону ведерка со льдом. – Кстати, ваши туфельки бросаются в глаза не меньше, чем рубильник Хади.
Эллен Черри вежливо рассмеялась шутке и наполнила бокал. Это была та же самая марка шампанского, каким ее угощал Бумер в кинотеатре для автомобилистов в Монтане. Эллен Черри даже поморщилась. Сентиментальные воспоминания были подобны сосульками из сахарной воды. Неужели всю оставшуюся жизнь она обречена терпеть их уколы в собственное сердце?
Снаружи, на площади перед штаб-квартирой ООН, вода была мягче, но зато какая-то кислая. Цветом и вкусом дождь напоминал пот старой жабы и зачастил еще с самого утра. Вот уже несколько часов он поливал своими уксусными струями автобусы телевизионщиков, которые уже начинали вести сражения за места на стоянке неподалеку от угла Сорок девятой улицы.
Средства массовой информации уделили повторному открытию заведения даже больше внимания, нежели его дебюту. Еще бы, ведь если ресторан, открытый во имя еврейско-арабского братства, тянет на хороший тематический материал, то ресторан, который прямо у вас на глазах взрывом может разнести на маковые зерна, – это уже сенсация.
Одновременно с репортерами, словно по некоему заранее отрежиссированному плану, появились и протестующие: разношерстные группировки упертых сионистских и палестинских фанатиков.
Полиция проследила за тем, чтобы развести их в разные стороны; но когда на намокших плакатах потекла краска, только головные уборы позволяли точно сказать, кто есть кто.
– Ты только обрати внимание – у тех и у других на ногах одинаковые ботинки, – заметил Спайк.
– Точно, – согласился Абу. Он вышел на шум из кухни. – Для птицы в воздухе это миски против кухонных полотенец. А для жука на тротуаре – вообще никакой разницы.
Затем, буквально за считанные минуты до того, как ресторан распахнул двери, к месту действия подъехал автобус, из которого высыпала смесь вполне прилично одетых евреев и арийцев – те и другие почти поголовно в плащах фирмы «Бэрбери». Эти были вооружены мегафонами, а лозунги на их плакатах, требующие немедленного возмездия, выполнены водостойкими красками.
Эллен Черри показалось, что даже сквозь запотевшие от дождя окна она узнала Дядюшку Бадди. Этот человек раздавал указания, кому и где занять позицию, и болтал с полицейскими. Тощий и изможденный, словно. военнопленный, он скорее походил на пугало, которому никакой плащ фирмы «Бэрбери» не в состоянии придать внушительный вид. Нет, это может быть только преподобный Бадди Винклер. Когда же он заговорил в мегафон, отчего его трубный глас прокатился по всему кварталу – а благодаря микрофонам теле– и радиорепортеров и по всей стране, – ошибиться было невозможно. Глас этот одновременно и будоражил, и убаюкивал, его тяжелые аккорды медленно подрагивали, перекатываясь под дождем, словно итальянский жеребец в постели.
Встав подальше от входа, дабы не попасться дядюшке на глаза, Эллен Черри тем не менее внимательно слушала его речи. Бадди призывал применить наконец силу и изгнать мусульман с иерусалимской Храмовой горы, чтобы тем самым ускорить второе пришествие Мессии. Эллен Черри почти ничего не поняла из того, что он здесь вещал, однако голос его подействовал на нее, вернее, на ту ее часть, что расположена между ног, так возбуждающе, что Эллен Черри, скрестив их, принялась пританцовывать на месте, точь-в-точь как маленькая девочка, которой ужасно хочется писать.
Что касается Египта, то Эллен Черри имела о нем весьма смутное представление, например, она была почти уверена, что Рамзес II – это джазовый пианист.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155