Она будет танцевать в три часа дня, и те, кому хочется посмотреть на нее, пусть приходят и смотрят. А те, кому это не надо, пусть таращатся на свой футбол в холодном дворе или дома, лежа на диване, обмакивая морковные палочки в чашку с липкой субстанцией, чуть более приятной на вид и вкус, чем баба-гануг. Кто-то из жертв этой злополучной дилеммы решил, что ему следует все хорошенько просчитать.
– Кажется, братцы, мы с вами кое-что недоглядели, – заявила эта светлая голова. – Я хочу сказать, как долго будет длиться этот Танец Семи Покрывал? Минут двадцать? От силы полчаса, вот увидите. Так что мы с вами еще успеем полакомиться сладким. По крайней мере некоторые из нас. Лично я сначала гляну на танец, а потом выскочу на улицу и еще успею посмотреть три четверти игры плюс хаф-тайм. Кстати, я заплатил доктору Фаруку, чтобы он придержал для меня место.
Детектив Шафто сардонически усмехнулся.
– Думаешь, ты один такой умный? Небось решил, что первым до этого додумался? Да твой Фарук уже давно смылся. Он продал свое место как минимум доброй дюжине таких идиотов, как ты. Вижу, дружище, ты забыл, из какой части мира он родом. Уж твой Фарук отлично знает, что этот танец может длиться часами. А ты, голубчик, как только начнешь смотреть, так уже не оторвешься, пока все не закончится. Даже не мечтай.
– Но ради Суперкубка…
Шафто вновь рассмеялся.
– Держи карман шире. Что ты смыслишь в футболе? Я, например… – Детектив внезапно умолк и уставился себе под ноги.
* * *
В пятницу выступление Саломеи было ниже среднего. Вся какая-то вялая и отрешенная, она танцевала без настроения и даже дважды уронила свой бубен. Она то и дело оглядывалась на настенную роспись у себя за спиной, но, увы, та не вселяла в нее ни уверенности в себе, ни вдохновения. В субботу вечером – тем самым вечером, когда Новый Орлеан, Нью-Йорк и по крайней мере еще один американский город превратились в один гигантский Суперпраздник, – она вообще не явилась на выступление.
– У нее повышенная температура, – пояснил руководитель ансамбля.
– У этой девчонки всегда такой вид, будто у нее повышенная температура, – сказал Абу Спайку. – В этом вся ее прелесть.
Среди посетителей ресторана в тот вечер оказалась одна знаменитость, певица Бонни Рейт. Она поднялась с места и принялась развлекать публику, исполняя под ближневосточные ритмы блюзовые мелодии. Чем привела в восторги консервативных жителей пригородов, и продвинутых представителей модной нью-йоркской тусовки, а заодно и туристов. Однако завсегдатаи ресторанчика ушли домой рано, бормоча себе под нос упреки в адрес Саломеи.
– А если она не придет и завтра? Вдруг она испугалась и передумала? Или подхватила грипп?
Все дружно повернулись к Шафто, но тот, как назло, был нем как рыба.
* * *
В воскресенье солнце взошло как инженерный проект, поднятое на высоту с немалым скрипом по шатким лесам ледяных облаков. Оно казалось таким огромным и плоским, таким шершавым и бледным, словно стена недавно возведенной дамбы, позади которой, пытаясь вырваться на свободу, плевалась и корчилась снежная Амазонка.
Пэтси заменяла для Эллен Черри будильник. Она неизменно просыпалась ровно в семь утра и, не залеживаясь в постели, тотчас бралась выполнять комплекс упражнений, разработанных Джейн Фонда. Затем она принимала душ, накладывала косметику (правда, при этом занятии ее неизменно посещала мысль о том, что Верлин наверняка ворочается в фобу), готовила завтрак и будила дочь.
В это утро Эллен Черри, закончив с утренним туалетом, села за стол, где ее ждали поджаристые тосты, и увидела, как Пэтси листает «Желтые страницы», пытаясь обнаружить в их районе баптистскую церковь. И была вынуждена признать, что это тоже сила привычки, как и все остальное.
– Брось ты, мама. Если тебе в следующее воскресенье захочется посетить службу, мы подыщем для тебя церковь. Но сегодня у нас в ресторане особенный день. То есть совершенно особенный – полгорода будут стремиться в него попасть. Я поеду туда пораньше, сразу после завтрака. Поедем вместе, тем более что там наверняка понадобится помощь. И вообще тебе будет интересно. Вот увидишь.
Хотя Эллен Черри и предполагала увидеть, как народ будет ломиться в «И+И», такого столпотворения, такого ажиотажа она никак не ожидала. Когда она, волоча за собой Пэтси, подошла к ресторану, очередь уже выстроилась на весь квартал, а хвост ее загибался на Восточную Сорок девятую улицу. Тех, кто стоял в очереди ради Суперкубка, с первого взгляда можно было отличить от тех, кто пришел сюда ради пресловутого Танца: первые пожаловали сюда порядком подшофе и неряшливо одетые во что попало. Вторых же отличали приличные манеры и платье, хотя и в их рядах также чувствовалось праздничное настроение. Третья, самая малочисленная группа, казалась растерянной, притихшей, словно чем-то напуганной. Это были те, кто еще не решил для себя, к какой партии им примкнуть.
Под прикрытием охранников Эллен Черри и Пэтси прошмыгнули в проулок, а оттуда – во внутренний двор. Тот уже преобразился в открытое кафе, поверх которого был натянут полосатый тент – в цветовой гамме нью-йоркской команды. Повсюду натужно гудели обогреватели, моментально испепеляя снежинки, изредка залетавшие сюда подобно мотылькам на огонь. Огромных размеров экран был уже включен, словно тоже разогреваясь перед игрой. Пэтси и Эллен Черри на мгновение замешкались, чтобы взглянуть на него. Там в данный момент передавали нечто вроде обзора событий. Это был предварительный просмотр зрелищного хаф-тайма, который, по словам диктора, в этом году был задуман как своеобразное приветствие для растущего числа американских граждан латиноамериканского происхождения.
– Черт меня подери! – воскликнула Эллен Черри. – Но это же вылитый Рауль! Наш бывший швейцар.
Спайк увеличил громкость, и на экране смуглый красавчик в плотно облегающем серебристом комбинезоне, подпоясанном красным пуэрториканским кушаком (как две капли воды похожий на Рауля Ритца, с той единственной разницей, что на голове у него не было пресловутой шапочки-таблетки), запел в окружении нескольких десятков танцоров и рок-музыкантов:
Мое сердце – страна третьего мира.
Твоя любовь – швейцарский турист.
Не доверяй стране,
Где в автобус
Не пускают пернатую живность.
Нет, никогда не доверяй стране,
Где в автобус не пускают пернатую живность.
На кухне Роланд Абу Хади уже успел засучить рукава. Пиджак от его строгого, в тонкую полоску костюма болтался на крючке. Одной рукой Абу молол горох, другой – нарезал огурцы. Ему помогала его жена Набила. Пэтси похлопала обоих по спине и, схватив нож, присоединилась к их компании.
– Уж если что и умеет делать наша сестра-южанка, так это шинковать овощи, – заявила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
– Кажется, братцы, мы с вами кое-что недоглядели, – заявила эта светлая голова. – Я хочу сказать, как долго будет длиться этот Танец Семи Покрывал? Минут двадцать? От силы полчаса, вот увидите. Так что мы с вами еще успеем полакомиться сладким. По крайней мере некоторые из нас. Лично я сначала гляну на танец, а потом выскочу на улицу и еще успею посмотреть три четверти игры плюс хаф-тайм. Кстати, я заплатил доктору Фаруку, чтобы он придержал для меня место.
Детектив Шафто сардонически усмехнулся.
– Думаешь, ты один такой умный? Небось решил, что первым до этого додумался? Да твой Фарук уже давно смылся. Он продал свое место как минимум доброй дюжине таких идиотов, как ты. Вижу, дружище, ты забыл, из какой части мира он родом. Уж твой Фарук отлично знает, что этот танец может длиться часами. А ты, голубчик, как только начнешь смотреть, так уже не оторвешься, пока все не закончится. Даже не мечтай.
– Но ради Суперкубка…
Шафто вновь рассмеялся.
– Держи карман шире. Что ты смыслишь в футболе? Я, например… – Детектив внезапно умолк и уставился себе под ноги.
* * *
В пятницу выступление Саломеи было ниже среднего. Вся какая-то вялая и отрешенная, она танцевала без настроения и даже дважды уронила свой бубен. Она то и дело оглядывалась на настенную роспись у себя за спиной, но, увы, та не вселяла в нее ни уверенности в себе, ни вдохновения. В субботу вечером – тем самым вечером, когда Новый Орлеан, Нью-Йорк и по крайней мере еще один американский город превратились в один гигантский Суперпраздник, – она вообще не явилась на выступление.
– У нее повышенная температура, – пояснил руководитель ансамбля.
– У этой девчонки всегда такой вид, будто у нее повышенная температура, – сказал Абу Спайку. – В этом вся ее прелесть.
Среди посетителей ресторана в тот вечер оказалась одна знаменитость, певица Бонни Рейт. Она поднялась с места и принялась развлекать публику, исполняя под ближневосточные ритмы блюзовые мелодии. Чем привела в восторги консервативных жителей пригородов, и продвинутых представителей модной нью-йоркской тусовки, а заодно и туристов. Однако завсегдатаи ресторанчика ушли домой рано, бормоча себе под нос упреки в адрес Саломеи.
– А если она не придет и завтра? Вдруг она испугалась и передумала? Или подхватила грипп?
Все дружно повернулись к Шафто, но тот, как назло, был нем как рыба.
* * *
В воскресенье солнце взошло как инженерный проект, поднятое на высоту с немалым скрипом по шатким лесам ледяных облаков. Оно казалось таким огромным и плоским, таким шершавым и бледным, словно стена недавно возведенной дамбы, позади которой, пытаясь вырваться на свободу, плевалась и корчилась снежная Амазонка.
Пэтси заменяла для Эллен Черри будильник. Она неизменно просыпалась ровно в семь утра и, не залеживаясь в постели, тотчас бралась выполнять комплекс упражнений, разработанных Джейн Фонда. Затем она принимала душ, накладывала косметику (правда, при этом занятии ее неизменно посещала мысль о том, что Верлин наверняка ворочается в фобу), готовила завтрак и будила дочь.
В это утро Эллен Черри, закончив с утренним туалетом, села за стол, где ее ждали поджаристые тосты, и увидела, как Пэтси листает «Желтые страницы», пытаясь обнаружить в их районе баптистскую церковь. И была вынуждена признать, что это тоже сила привычки, как и все остальное.
– Брось ты, мама. Если тебе в следующее воскресенье захочется посетить службу, мы подыщем для тебя церковь. Но сегодня у нас в ресторане особенный день. То есть совершенно особенный – полгорода будут стремиться в него попасть. Я поеду туда пораньше, сразу после завтрака. Поедем вместе, тем более что там наверняка понадобится помощь. И вообще тебе будет интересно. Вот увидишь.
Хотя Эллен Черри и предполагала увидеть, как народ будет ломиться в «И+И», такого столпотворения, такого ажиотажа она никак не ожидала. Когда она, волоча за собой Пэтси, подошла к ресторану, очередь уже выстроилась на весь квартал, а хвост ее загибался на Восточную Сорок девятую улицу. Тех, кто стоял в очереди ради Суперкубка, с первого взгляда можно было отличить от тех, кто пришел сюда ради пресловутого Танца: первые пожаловали сюда порядком подшофе и неряшливо одетые во что попало. Вторых же отличали приличные манеры и платье, хотя и в их рядах также чувствовалось праздничное настроение. Третья, самая малочисленная группа, казалась растерянной, притихшей, словно чем-то напуганной. Это были те, кто еще не решил для себя, к какой партии им примкнуть.
Под прикрытием охранников Эллен Черри и Пэтси прошмыгнули в проулок, а оттуда – во внутренний двор. Тот уже преобразился в открытое кафе, поверх которого был натянут полосатый тент – в цветовой гамме нью-йоркской команды. Повсюду натужно гудели обогреватели, моментально испепеляя снежинки, изредка залетавшие сюда подобно мотылькам на огонь. Огромных размеров экран был уже включен, словно тоже разогреваясь перед игрой. Пэтси и Эллен Черри на мгновение замешкались, чтобы взглянуть на него. Там в данный момент передавали нечто вроде обзора событий. Это был предварительный просмотр зрелищного хаф-тайма, который, по словам диктора, в этом году был задуман как своеобразное приветствие для растущего числа американских граждан латиноамериканского происхождения.
– Черт меня подери! – воскликнула Эллен Черри. – Но это же вылитый Рауль! Наш бывший швейцар.
Спайк увеличил громкость, и на экране смуглый красавчик в плотно облегающем серебристом комбинезоне, подпоясанном красным пуэрториканским кушаком (как две капли воды похожий на Рауля Ритца, с той единственной разницей, что на голове у него не было пресловутой шапочки-таблетки), запел в окружении нескольких десятков танцоров и рок-музыкантов:
Мое сердце – страна третьего мира.
Твоя любовь – швейцарский турист.
Не доверяй стране,
Где в автобус
Не пускают пернатую живность.
Нет, никогда не доверяй стране,
Где в автобус не пускают пернатую живность.
На кухне Роланд Абу Хади уже успел засучить рукава. Пиджак от его строгого, в тонкую полоску костюма болтался на крючке. Одной рукой Абу молол горох, другой – нарезал огурцы. Ему помогала его жена Набила. Пэтси похлопала обоих по спине и, схватив нож, присоединилась к их компании.
– Уж если что и умеет делать наша сестра-южанка, так это шинковать овощи, – заявила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155