– Я не знаю, кто такой Ван Гог, – ответила девушка, – и перестаньте мне выкать.
– Как вас зовут?
– Катя.
– Что же вы, Катя, такая темная, мировой живописью не интересуетесь?
– Я, пожалуй, пойду! – она двинулась к двери.
– Не слушай его, он еще маленький! – остановил ее художник. – Шурик, скажи, что ты не будешь ее обижать!
– Не скажу, – честно ответил мальчик, – я никогда не даю ложных обещаний. Как некоторые, которые клялись неделю назад, что, пока он не встанет на ноги, ни одна женщина не переступит порог этой комнаты.
– Это не женщина, это чрезвычайное происшествие. Я виноват перед ней. И я плачу свои долги. Разве не понятно?
– Когда я орал – не вмешивайся, почему ты вмешался? Если б не твое дебильное вмешательство, никто лишний тут не поселился бы! – завопил Шурик.
– Слушай, я тебя сейчас в милицию сдам.
– Нет, это я тебя сдам! Ты со свистом отсюда вылетишь, и никто о тебе не пожалеет, даже эта умалишенная.
– Мальчик, ты меня почему умалишенной считаешь? Вас что, обоих милиция разыскивает? – не поняла Катя.
– Обоих, обоих! – заверил Шурик радостно. – Оставайся с нами, третьей будешь!
– Я не могу, мне надо к Глебу.
– Вот к этому ужасу? – хихикнул Шурик
– Почему это он ужас? Он талант, – заявила влюбленная Катя. – Он будущая звезда. Эти деньги я везла ему на клип. У Глеба уникальный голос. Я распродала все и никогда об этом не пожалею. Потому что ради искусства я готова на все.
– Я ж говорил, что ты привел в дом сумасшедшую! – резюмировал мальчик.
– Это твой брат? – спросила Катя у художника.
– Это мой ученик. Я прошу за него прощения.
Катя села и сказала:
– Глеб любил меня, но искусство ему дороже. И это правильно. Теперь, без денег, я ему не нужна. Но он мне нужен.
– Нет, – сказал Шурик, – вас не вылечить!
По телевизору шла передача «Путь в звезды». На экране пел не кто иной, как сам Глеб. О голосе говорить не приходится, а вот пафосу было море! Но Катя смотрела заворожено. Художник из вежливости кивал. Шурик от нечего делать стал за спиной у Кати изображать движения Глеба. Да так точно и ловко, что художник не выдержал, прыснул со смеху. Она резко обернулась и, увидев смеющегося Феликса, но не заметив кривляний мальчика, зло сказала:
– Издеваешься! Да если б мне было куда пойти, я б с вами ни секунды не осталась!
– Катя! – художник схватил ее за руку. – Прости, это так, вырвалось.
– А тебе как? – обернулась Катя к мальчику.
– Класс! Талант! Гений! – прикинулся дурачком Шурик.
– Правда? – обрадовалась девушка.
– Ага!
– Ты добрый, – сказала Катя, – иди сюда, дай руку.
– Это еще зачем? – не понял мальчик.
– Погадаю! Я профессионально гадаю. У меня бабушка гадалкой была.
– Не, я в такие дела не играю!
– А я играю! – сказал художник и протянул Кате ладонь.
– Ты будешь жить долго, – вздохнула Катя, глядя на большую ладонь художника. – У тебя будет много детей. Ты никогда не разбогатеешь. Но это неважно. Тебя полюбит женщина. Красивая. И ты ее тоже полюбишь.
– Я знаю, – тихо сказал художник. – Я даже знаю, какой она будет.
– А ну, посмотри, меня женщина полюбит? – протянул свою ладошку Шурик.
– Тебе еще рано, – миролюбиво сказала Катя.
– Шел бы ты, Шурик, спать, уже поздно, – попросил художник.
– Одно поздно, другое рано. Не пойду, вдруг он еще споет! – кивнул Шурик на экран.
– Нет, не споет. В его репертуаре пока только одна песня, – пояснила Катя, – но только пока!
– Кать, а Кать, – спросил мальчик, – вот скажи, правда можно так любить, как ты любишь этого Глеба?
– Правда, – вздохнула она тихо.
– Мой прадед так влюбился в мою прабабку, – сказал вдруг Феликс и начал рассказывать: – Он был бедный, а она богатая. Он пришел к ней в дом и говорит ее отцу и братьям, хочу, мол, посвататься. Они над ним час смеялись, а потом и условие поставили – купи ковров, сервизов и всякого там барахла, тогда и приходи.
– А он? – одновременно спросили Катя и мальчик.
– Он был пастухом, жил в горах. Овец в большом стаде никто не считал, он и продал полстада. Принес, что надо.
– А они? – опять спросили оба.
…Феликс достал большой плюшевый альбом, показал фотографию сурового человека в национальной одежде.
– Они, конечно, ее не отдали. Но он не успокоился, подкараулил ее, когда она шла к роднику. С ним были друзья…
Теперь на фотографии прадед стоял в окружении таких же суровых молодых людей. Все они держались за кинжалы.
– Она и охнуть не успела – он ее в мешок.
– Молодец! – одобрил Шурик. – Настоящий мужик!
– Ужас какой-то, – прошептала Катя.
– Так она его через мешок укусила, за палец.
– Во дает! – сказал Шурик.
– Молодец! – сказала Катя.
– Палец зажил, потом у них было восемь детей!
На фотографии мужчина и женщина стоят, окруженные детьми.
– Это вот, – показал художник, – моя бабушка. Тут все мои предки. – Он с гордостью листал альбом. – А здесь, – он показал на последнюю пустую страницу, – здесь моя семья будет. Я, моя жена и мои дети.
– И это скоро? – поинтересовалась Катя.
– Как только деньги научусь зарабатывать. – Феликс захлопнул альбом.
– Пора вернуться к нашим баранам, – вздохнул Шурик. – Хорошо бы поесть, а деньги на исходе. Он пошарил по пустым кастрюлям и плошкам. – Если ты за восемь лет жизни в Москве не научился зарабатывать, то никто на свете, кроме меня, уже не сможет научить тебя этому!
В телевизоре во весь маленький экранчик появилась фотография Шурика, диктор снова повторила информацию.
– Ой, – изумилась Катя, – это ж ты!
– Тут ничего интересного. – Шурик попытался загородить собою экран.
– Ну-ка, ну-ка, – отодвинула его Катя, с интересом слушая сюжет про исчезновение сына крупного бизнесмена. – Значит, ты беглый?
– Никто, кроме меня, повторяю, не даст вам возможности обрести желанные дензнаки, – будто не слыша ее, заявил Шурик. – Есть еще вопросы?
Они стояли в маленьком продуктовом магазине у прилавка. Феликс пересчитывал мелочь на ладошке.
– Что вам? – лениво спросила толстая продавщица.
– Колбасы докторской, грамм триста. Нет, двести. Нет, сто пятьдесят! А вот хвостик нам не нужен, нам нужна серединка.
– Может, кубиками нарезать? – с издевкой взглянула на него продавщица.
– Я всегда говорил, стыдно быть бедным, – сказал Шурик.
– Стыдно быть только дураком, – ответил Феликс и вежливо повторил: – Кубиками не надо, надо ломтиками, сто пятьдесят грамм.
– Может, сто сорок девять? – продолжала издеваться наглая продавщица.
– Вам скандал нужен, а мне еда, – миролюбиво ответил Феликс. – Я же просил хвостики не класть, отрежьте серединку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63