В те уик-энды, когда он должен был дежурить у телефона, я отправлялась в Детройт и оставалась у него.
Поцелуи Муди действовали на меня так, что я забывала обо всем. Он был нежным любовником, заботился, чтобы мне было приятно так же, как и ему. Никогда до того я не чувствовала такого сильного физического влечения. Мы просто не могли насладиться друг другом.
Наша жизнь, полная напряжения, текла, однако, благословенно. Муди хорошо заменял отца моим сыновьям. Мы брали Джо и Джона в зоопарк, на пикники, а нередко и на праздники разных национальных групп в Детройте, где мы знакомились с восточной культурой.
Муди научил меня готовить свои традиционные блюда. Моим сыновьям, друзьям и мне самой понравилась такая еда. Я начала понемногу заботиться о Муди. Мне доставляло удовольствие убирать у него, готовить, делать для него покупки. Его холостяцкое жилище нуждалось в женской руке.
У него была целая коллекция книг с анекдотами и описанием различных фантастических фокусов. Он постепенно становился душой всех компаний.
Как-то он познакомил меня с некоторыми основами ислама. На меня произвел впечатление тот факт, что эта вера по многим философским толкованиям совпадала с иудейско-христианскими традициями. Аллах для мусульман – это то же высшее существо, которого я и мои единоверцы из костела Свободных Методистов считаем своим Богом. Мусульмане верят, что Моисей был посланным Богом пророком и что Ветхий Завет – это закон Божий, объявленный евреям. Они верят, что Иисус также был пророком и что Новый Завет – святая книга. Магомет в их представлении был последним и самым важным из пророков, избранным непосредственно Богом. Его Коран, как последняя из объявленных святых книг, главенствует над Ветхим и Новым Заветом.
Муди объяснил мне, что ислам делится на многие секты. Подобно тому как христианин может быть баптистом, католиком или лютеранином, так и ряд законов, руководящих жизнью какого-нибудь мусульманина, может отличать его от других верующих. Семья Муди принадлежала к секте шиитов, малоизвестной западному миру. Как утверждал Муди, это были фанатичные фундаменталисты.
Хотя в Иране они представляли доминирующую секту, но не имели влияния среди представителей власти шаха. Муди перестал исповедовать экстремистское направление ислама. Правда, он по-прежнему не ел свинины, но любил побаловать себя рюмкой крепкого алкоголя. Редко случалось, чтобы он вытаскивал молитвенный коврик и исполнял религиозные обряды.
Вскоре после моего приезда в Детройт, как раз на день рождения Муди, в его квартире зазвонил телефон. После короткого разговора Муди сказал мне:
– Несчастный случай. Вернусь как только смогу.
Когда он вышел, я побежала к машине, чтобы внести складные стульчики, корзины с тарелками и рюмками, а также блюда с персидскими кушаньями, которые приготовила дома в Элсе.
Через несколько минут появился доктор Джеральд Уайт с женой. Они принесли специально заказанный мною торт, украшенный красно-бело-зеленым иранским флагом и поздравлением на персидском: «С наилучшими пожеланиями в день рождения!».
Пришли остальные гости, около тридцати человек. И когда Муди вернулся, все уже были в праздничном настроении.
– Сюрприз! – крикнули все хором.
Муди широко улыбнулся, и улыбка стала еще душевнее, когда мы запели «Нарру Birthday».
Ему исполнилось тридцать девять, но реагировал он на празднество с юношеским энтузиазмом.
– Как замечательно ты все это организовала! Я в восторге, что так все удалось! – радовался он.
Я почувствовала удовлетворение: осчастливила его.
Это уже становилось в значительной степени целью моей жизни. После двух лет более близкого знакомства я посвящала Муди все свои мысли. Моя работа с каждым днем теряла привлекательность. Ценными были только дни, проведенные с Муди.
Карьера моя также поблекла. Я получила должность, которую занимал прежде мужчина, но платили мне меньше. К тому же мне все больше надоедало отражать ухаживания одного из начальников.
Уик-энды с Муди были для меня необходимы, чтобы освободиться от стресса. Этот уик-энд оказался особенно приятным: я удивила не только Муди, но и саму себя. Я гордилась тем, что сумела организовать такой прием, что оказалась искусной хозяйкой.
Гости разошлись далеко за полночь. Когда дверь закрылась за последним из них, Муди обнял меня и сказал:
– Я тебя очень люблю.
В январе 1977 года он сделал мне предложение.
Три года назад я бы не приняла предложение ни Муди, ни кого-либо иного. Сейчас я уже знала, что в состоянии позаботиться о себе и своей семье. Я возненавидела клеймо разведенной женщины.
Я любила Муди и чувствовала, что он тоже любит меня. За три года мы ни разу не поссорились. Сейчас передо мной был выбор, шанс на новую жизнь: стать женой и матерью. Я безмерно радовалась, что буду исполнять роль идеальной хранительницы домашнего очага. Может быть, я закончу колледж. Может, у нас будет ребенок.
Семь лет спустя, в эту страшную бессонную ночь, когда я металась по постели рядом с дочуркой и мужчиной, которого когда-то любила, я оказалась крепка задним умом: ведь было столько сигналов, которые я проигнорировала.
Я понимала, что воспоминания о прошлом ничем мне уже не помогут. Мы здесь – я и Махтаб – заложницы в чужой стране. Реальность была ужасна.
Сколько дней, недель, месяцев нам придется выдержать? Нет, Муди не поступит с нами так, не сможет. Он заметит наконец грязь, которая его окружает, ему станет противно. Он поймет, что все его профессиональное будущее связано с Америкой, а не с этим темным народом, которому следует еще только учиться азам гигиены и социальной справедливости. Он одумается. Он увезет нас домой.
После того как Муди заявил, что мы остаемся в Иране, прошло несколько дней в каком-то страшном расплывчатом кошмаре.
Мне как-то удалось сохранить ясность ума, и я еще в первую ночь подсчитала свои материальные возможности. Муди забрал у меня чековую книжку, но ему не пришло в голову поинтересоваться, есть ли у меня наличные деньги. Вытряхнув сумочку, я нашла целое сокровище – деньги, о которых мы оба забыли в суматохе сборов. У меня было почти двести тысяч риалов и сто долларов в американской валюте. Риалы равнялись двум тысячам долларов, а американскую валюту можно было бы многократно умножить, если бы мне удалось произвести обмен на черном рынке. Я спрятала свое богатство в кровати под тонким матрасом. Каждое утро, когда Муди и все семейство молились, я вынимала деньги и прятала под многочисленными слоями своей одежды на тот случай, если бы на протяжении дня представилась какая-нибудь оказия. В этих деньгах была вся моя сила, мой спасательный круг. Я не знала, что я могла сделать с их помощью, но, может быть, они помогут мне купить свободу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Поцелуи Муди действовали на меня так, что я забывала обо всем. Он был нежным любовником, заботился, чтобы мне было приятно так же, как и ему. Никогда до того я не чувствовала такого сильного физического влечения. Мы просто не могли насладиться друг другом.
Наша жизнь, полная напряжения, текла, однако, благословенно. Муди хорошо заменял отца моим сыновьям. Мы брали Джо и Джона в зоопарк, на пикники, а нередко и на праздники разных национальных групп в Детройте, где мы знакомились с восточной культурой.
Муди научил меня готовить свои традиционные блюда. Моим сыновьям, друзьям и мне самой понравилась такая еда. Я начала понемногу заботиться о Муди. Мне доставляло удовольствие убирать у него, готовить, делать для него покупки. Его холостяцкое жилище нуждалось в женской руке.
У него была целая коллекция книг с анекдотами и описанием различных фантастических фокусов. Он постепенно становился душой всех компаний.
Как-то он познакомил меня с некоторыми основами ислама. На меня произвел впечатление тот факт, что эта вера по многим философским толкованиям совпадала с иудейско-христианскими традициями. Аллах для мусульман – это то же высшее существо, которого я и мои единоверцы из костела Свободных Методистов считаем своим Богом. Мусульмане верят, что Моисей был посланным Богом пророком и что Ветхий Завет – это закон Божий, объявленный евреям. Они верят, что Иисус также был пророком и что Новый Завет – святая книга. Магомет в их представлении был последним и самым важным из пророков, избранным непосредственно Богом. Его Коран, как последняя из объявленных святых книг, главенствует над Ветхим и Новым Заветом.
Муди объяснил мне, что ислам делится на многие секты. Подобно тому как христианин может быть баптистом, католиком или лютеранином, так и ряд законов, руководящих жизнью какого-нибудь мусульманина, может отличать его от других верующих. Семья Муди принадлежала к секте шиитов, малоизвестной западному миру. Как утверждал Муди, это были фанатичные фундаменталисты.
Хотя в Иране они представляли доминирующую секту, но не имели влияния среди представителей власти шаха. Муди перестал исповедовать экстремистское направление ислама. Правда, он по-прежнему не ел свинины, но любил побаловать себя рюмкой крепкого алкоголя. Редко случалось, чтобы он вытаскивал молитвенный коврик и исполнял религиозные обряды.
Вскоре после моего приезда в Детройт, как раз на день рождения Муди, в его квартире зазвонил телефон. После короткого разговора Муди сказал мне:
– Несчастный случай. Вернусь как только смогу.
Когда он вышел, я побежала к машине, чтобы внести складные стульчики, корзины с тарелками и рюмками, а также блюда с персидскими кушаньями, которые приготовила дома в Элсе.
Через несколько минут появился доктор Джеральд Уайт с женой. Они принесли специально заказанный мною торт, украшенный красно-бело-зеленым иранским флагом и поздравлением на персидском: «С наилучшими пожеланиями в день рождения!».
Пришли остальные гости, около тридцати человек. И когда Муди вернулся, все уже были в праздничном настроении.
– Сюрприз! – крикнули все хором.
Муди широко улыбнулся, и улыбка стала еще душевнее, когда мы запели «Нарру Birthday».
Ему исполнилось тридцать девять, но реагировал он на празднество с юношеским энтузиазмом.
– Как замечательно ты все это организовала! Я в восторге, что так все удалось! – радовался он.
Я почувствовала удовлетворение: осчастливила его.
Это уже становилось в значительной степени целью моей жизни. После двух лет более близкого знакомства я посвящала Муди все свои мысли. Моя работа с каждым днем теряла привлекательность. Ценными были только дни, проведенные с Муди.
Карьера моя также поблекла. Я получила должность, которую занимал прежде мужчина, но платили мне меньше. К тому же мне все больше надоедало отражать ухаживания одного из начальников.
Уик-энды с Муди были для меня необходимы, чтобы освободиться от стресса. Этот уик-энд оказался особенно приятным: я удивила не только Муди, но и саму себя. Я гордилась тем, что сумела организовать такой прием, что оказалась искусной хозяйкой.
Гости разошлись далеко за полночь. Когда дверь закрылась за последним из них, Муди обнял меня и сказал:
– Я тебя очень люблю.
В январе 1977 года он сделал мне предложение.
Три года назад я бы не приняла предложение ни Муди, ни кого-либо иного. Сейчас я уже знала, что в состоянии позаботиться о себе и своей семье. Я возненавидела клеймо разведенной женщины.
Я любила Муди и чувствовала, что он тоже любит меня. За три года мы ни разу не поссорились. Сейчас передо мной был выбор, шанс на новую жизнь: стать женой и матерью. Я безмерно радовалась, что буду исполнять роль идеальной хранительницы домашнего очага. Может быть, я закончу колледж. Может, у нас будет ребенок.
Семь лет спустя, в эту страшную бессонную ночь, когда я металась по постели рядом с дочуркой и мужчиной, которого когда-то любила, я оказалась крепка задним умом: ведь было столько сигналов, которые я проигнорировала.
Я понимала, что воспоминания о прошлом ничем мне уже не помогут. Мы здесь – я и Махтаб – заложницы в чужой стране. Реальность была ужасна.
Сколько дней, недель, месяцев нам придется выдержать? Нет, Муди не поступит с нами так, не сможет. Он заметит наконец грязь, которая его окружает, ему станет противно. Он поймет, что все его профессиональное будущее связано с Америкой, а не с этим темным народом, которому следует еще только учиться азам гигиены и социальной справедливости. Он одумается. Он увезет нас домой.
После того как Муди заявил, что мы остаемся в Иране, прошло несколько дней в каком-то страшном расплывчатом кошмаре.
Мне как-то удалось сохранить ясность ума, и я еще в первую ночь подсчитала свои материальные возможности. Муди забрал у меня чековую книжку, но ему не пришло в голову поинтересоваться, есть ли у меня наличные деньги. Вытряхнув сумочку, я нашла целое сокровище – деньги, о которых мы оба забыли в суматохе сборов. У меня было почти двести тысяч риалов и сто долларов в американской валюте. Риалы равнялись двум тысячам долларов, а американскую валюту можно было бы многократно умножить, если бы мне удалось произвести обмен на черном рынке. Я спрятала свое богатство в кровати под тонким матрасом. Каждое утро, когда Муди и все семейство молились, я вынимала деньги и прятала под многочисленными слоями своей одежды на тот случай, если бы на протяжении дня представилась какая-нибудь оказия. В этих деньгах была вся моя сила, мой спасательный круг. Я не знала, что я могла сделать с их помощью, но, может быть, они помогут мне купить свободу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97