В доме у нее был беспорядок, но кухня – радовала глаз. Помогая ей готовить, я сразу же отметила, что холодильник был заполнен наилучшим образом: мясо и овощи, очищенные, порезанные, готовые к употреблению, были старательно упакованы в пластмассовые коробки. Эссей планировала меню на месяц вперед и вывешивала его на кухне. Блюда были продуманы и приготовлены в соответствии с требованиями гигиены. Много времени мы проводили за очисткой риса.
Как это было странно, что возможность выбрать насекомых из крупы пробуждала во мне такую энергию! На протяжении двух месяцев я поняла, как была избалована, как терзалась из-за каких-то пустяков. Здесь все было иначе. Я объяснила себе, что нельзя допустить, чтобы мелочи повседневной жизни одержали верх над важнейшими делами. Если в рисе были черви, следовало его перебрать. Если ребенок испачкал ковер, следует ковер почистить. Если муж пожелал раньше уйти из парка, следует пойти с ним.
Зухра привезла Амми Бозорг к нам в гости. У нее был для нас подарок – подушка, и это сразу же испортило Муди настроение. Он объяснил, что такой подарок вручается тому, кто уезжает. Намек был явным. Амми Бозорг не считала наше пребывание у Резы и Эссей временным. Она была оскорблена тем, что мы пренебрегли ее гостеприимством.
Не было времени рассуждать по этому поводу. Зухра поблагодарила за чай, который хотела подать Эссей.
– Нам нужно уходить. Я везу маму в хамам, – сказала она.
– Самое время, – проворчал Муди. – Мы здесь уже полтора месяца, а она впервые собирается вымыться.
В тот же вечер позвонила Зухра.
– Да'иджан, прошу тебя, приезжай. Мама заболела.
Реза сразу же пошел к своей сестре Ферри, которая жила в нескольких кварталах отсюда, одолжить машину. Муди гордился тем, что появится в родном доме как врач.
Однако вернувшись поздно ночью домой, Муди стал жаловаться на сестру. Амми Бозорг, утомленная ванной, сразу легла в постель, заявив, что у нее болят кости. Она велела Зухре смешать хну с водой и смазать ей лоб и руки. Муди застал ее закутанной в несколько слоев одежды и накрытой одеялами, чтобы выпарить из себя демона. Он сделал ей обезболивающий укол.
– Она вовсе не больна, – проворчал он, – хотела только баню представить как величайшее зло.
Реза по отношению ко мне был необыкновенно предупредителен. Когда я выставила его из нашего дома в Корпус Кристи, он посылал в мой адрес разные проклятия. Однако он явно забыл о наших давних конфликтах, а кроме того, хотя был сторонником иранской революции, все-таки сохранил приятные воспоминания об Америке.
В один из вечеров, желая придать нашей жизни какой-нибудь американский акцент, он пригласил нас на пиццу. Мы с Махтаб были взволнованы и голодны, но, когда перед нами поставили эту пиццу, у нас пропал аппетит. Основой ее был лаваш – сухой тонкий блин, очень популярный в Иране. На него вылили пару ложечек томата и бросили несколько кусочков колбасы из баранины. Сыра не было вообще. И все же мы съели, сколько смогли, и я была благодарна Резе за этот жест.
Племянник Муди наслаждался своей щедростью и гордился глубоким знанием западной культуры. После ужина он внес предложение, которое отвечало моим планам:
– Я хочу, чтобы ты научила Эссей готовить по-американски.
Но чтобы приготовить жаркое или пюре из картофеля, нужно было прежде всего совершить далекие прогулки по магазинам в поисках редких компонентов. Я сразу же согласилась выполнить это задание. Муди не стал возражать, но все последующие дни во время длительных походов на иранские базары он сопровождал нас, как сторожевой пес. Я старалась быть бдительной и училась ориентироваться в городе. Я поняла, как пользоваться такси оранжевого цвета вместо дорогих, которые можно вызвать только по телефону. Водителем такси оранжевого цвета может быть каждый владелец автомобиля, который хочет подзаработать несколько десятков риалов и снует по главным улицам с дюжиной пассажиров. Эти такси курсируют достаточно регулярно, как автобусы.
Присутствие Муди во время наших поездок за покупками было для меня нежелательно. Я надеялась, что его бдительность в конце концов ослабеет и он позволит нам с Эссей совершать их самостоятельно. А может быть, он разрешит даже выходить нам с Махтаб. Это предоставило бы мне шанс вновь связаться с посольством, чтобы узнать, есть ли у Хелен какие-нибудь письма для меня и удалось ли Департаменту штата что-нибудь для нас сделать.
Муди по натуре был ленивым. Я знала, что если мне удастся убедить его, что я привыкаю к жизни в Тегеране, он придет к выводу, что сопровождение нас в подобных походах слишком обременительно для него. Но для этого надо было время, а уже в конце второй недели нашего пребывания у Резы я поняла, что его у меня как раз-то и нет. Каждый день появлялось все больше сигналов о том, что хозяева тяготятся нами. Мариам была эгоистичным ребенком и не хотела делиться с Махтаб своими игрушками. Эссей старалась быть гостеприимной, но я видела, что наше присутствие нежелательно. Реза тоже пытался быть добросердечным, но, когда он возвращался после долгого рабочего дня, я замечала на его лице недовольство из-за безделья Муди. Роли поменялись. В Америке Реза жил за счет Муди. Здесь же ему было не по душе помогать дорогому дядюшке. Приглашение в дом было лишь жестом вежливости.
Муди бесило, что у Резы такая короткая память, но предпочитал уступить, вместо того чтобы воспользоваться своим авторитетом в семейной иерархии.
– Нам не следует здесь оставаться, – сказал он мне. – Мы переехали лишь на короткое время, чтобы ты почувствовала себя лучше. Не надо ранить чувства моей сестры. Мы должны вернуться.
Мной овладела паника. Я умоляла Муди, чтобы он не возвращал меня в тот страшный, омерзительный дом Амми Бозорг, но он был непреклонен. Новость потрясла также и Махтаб. Хотя она постоянно ссорилась с Мариам, этот дом был для нее намного милее, и ей хотелось остаться здесь. Вечером мы снова молились вместе в ванной, чтобы Бог вступился за нас.
И так случилось. Не знаю, может быть, Муди, видя нашу подавленность, поговорил с Маммалем и Насерин. Во всяком случае они спустились к нам, чтобы предложить новое решение. Я была удивлена, что Насерин хорошо говорит по-английски: до сего времени она скрывала это от меня.
– Маммаль целый день на работе, а я во второй половине дня хожу на занятия, – сказала Насерин, – и нам нужно присмотреть за ребенком.
Махтаб даже запрыгала от радости. Амир, годовалый сын Насерин, милый, спокойный ребенок, и Махтаб любила с ним играть.
В Америке я возненавидела Маммаля еще больше, чем Резу. Насерин относилась ко мне с презрением, но возможность перейти к ним наверх была значительно привлекательнее, чем возвращение к Амми Бозорг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97