– Из-за эмбарго мы вынуждены покупать его через третьи страны и платить им больше.
Мы все молились, чтобы налет не повторился. Радио обнадеживало Муди, что так и будет, что священные войска шиитов достигнут быстрого и эффективного перевеса над американскими марионетками.
Город перешел на военное положение. Электростанции были уничтожены. Всем рекомендовалось как можно меньше расходовать электроэнергии.
Наступили ночи страха и напряжения. В течение нескольких недель налеты повторялись через каждые две-три ночи, а потом и каждую ночь. По вечерам, с наступлением темноты, Махтаб жаловалась, что у нее болит живот. Много времени мы проводили вместе в ванной, молясь, плача и дрожа. Спали мы в столовой на полу под большим столом. Пледы, свисающие по бокам, должны были защитить нас от разлетающихся осколков стекла. Мы страдали от недосыпания. Налет бомбардировщиков был самым страшным, что я видела в своей жизни.
Однажды после лекций мы, как всегда, пошли за хлебом. В тот день мы хотели купить барбари – испеченный на дрожжах хлеб в форме овальных булок длиной в два фута. Такой хлеб, свежий, еще теплый, намного вкуснее лаваша. Мы ждали в очереди в пекарне более получаса, присматриваясь к уже знакомому нам процессу. Группа мужчин работала быстро, отмеряя порции теста, формуя и откладывая в сторону, чтобы оно подошло. Когда тесто уже было готово, один из них придавал ему окончательный продолговатый вид. Пекарь отправлял буханки в нагретую печь и вынимал их с помощью плоской лопаты.
Через некоторое время закончился запас теста. Один из мужчин бригады начал готовить новое. Он вложил конец шланга в большую бочку и открыл кран. Зная, что бочка будет наполняться долго, пекарь сделал перерыв и пошел в туалет. Когда он входил туда и потом, когда выходил, оттуда доносился смрад.
Мне было интересно, помоет ли он руки, прежде чем приступить к работе. В поле зрения не было ни одного умывальника. Я почувствовала приступ тошноты, когда пекарь вернулся к бочке и помыл руки в воде, предназначенной для приготовления теста.
Внезапно раздался звук сирены, предупреждающий о воздушной тревоге. Через несколько секунд мы услышали рев приближающихся бомбардировщиков.
Разные мысли проносились у меня в голове, разум пытался бороться с паникой. Что делать: спрятаться здесь или бежать домой? Я решила показать Муди, что мы сумеем справиться с любой ситуацией, тогда и в дальнейшем он будет разрешать нам выходить одним.
– Беги, Махтаб! – крикнула я. – Мы должны добраться домой!
– Мамочка, я боюсь, – заплакала Махтаб.
Я подхватила ребенка на руки. Какое-то чувство подсказывало мне, что нужно бежать с улицы Шариата. Я бросилась в лабиринт бесконечных переулков и мчалась так быстро, как только могла. А рядом мы слышали залпы противовоздушной артиллерии, взрывы бомб, стоны и крики гибнущих людей.
Осколки артиллерийских снарядов сыпались вокруг нас. Мы продолжали бежать.
Махтаб спрятала лицо у меня на груди. Ее пальчики впивались мне в спину.
– Ой, мамочка, я боюсь, мне страшно! – всхлипывала она.
– Все будет хорошо, – говорила я, перекрикивая шум. – Молись, Махтаб, молись!
Наконец мы и вбежали в калитку. Муди выглядывал уже в ожидании. Он открыл дверь и втащил нас в дом. Мы столпились в коридоре первого этажа, опираясь спинами о бетонную стену, и так стояли до конца налета.
Как-то я взяла Махтаб и Амира в колясочке в парк. Наш путь лежал мимо волейбольной площадки, где как раз проходил матч.
Махтаб качалась на качелях, когда я вдруг услышала громкие голоса. Посмотрев в ту сторону, я увидела четыре или пять белых полугрузовых машин марки «ниссан», блокирующих вход в парк. «Пасдары! Ищут здесь кого-то», – подумала я.
Я проверила, все ли в порядке в моей одежде. Пальто было застегнуто, платок на своем месте. И все-таки у меня не было желания встречаться с пасдарами, поэтому я решила вернуться домой и позвала Махтаб.
Толкая перед собой колясочку с Амиром и держа Махтаб за руку, я шла в сторону ворот. Когда мы приблизились к волейбольной площадке, я убедилась, что сегодня мишенью для пасдаров были парни. С помощью карабинов их погрузили в машины. Они молча повиновались.
Что с ними будет? Я поспешила домой, подгоняемая страхом. Настроение было испорчено.
Эссей открыла дверь. Я рассказала ей и Резе об увиденном.
– Это, вероятно, потому, что они собрались группой, – предположил Реза. – Нельзя собираться без разрешения.
– Что с ними будет? – спросила я. Реза пожал плечами.
– Не знаю, – сказал он безразличным тоном. Муди, по-своему прокомментировал инцидент:
– Напрасно пасдары не будут брать.
Иначе прореагировала Азар, когда я на следующий день в школе рассказала ей эту историю.
– Когда они видят группу ребят, то хватают их и отправляют на войну, – сообщила она с грустью. – То же самое делают в школах. Иногда подъезжают на грузовиках к школе для мальчиков и забирают учеников на фронт. Родители их никогда уже не увидят.
Как же я ненавидела войну! Она так бессмысленна. Я не могла понять людей, столь жаждущих убивать и до такой степени готовых умереть. Для Маммаля и Насерин жизнь, в том числе и их собственная, не имела большой ценности. Смерть – явление ординарное. Что человек может совершить без веры в Аллаха? Если даже случится худшее, то не было ли оно неизбежным? Их бравада во время бомбардировок не была притворной. Такая философия формирует мучеников-террористов.
Со всей силой это продемонстрировалось в пятницу пополудни, когда, как обычно, мы собрались в доме уже вернувшейся Амми Бозорг, где домочадцы бесконечно молились по случаю праздника. По телевизору шла трансляция проповеди. Я не обращала на это внимания до тех пор, пока не услышала возбужденных голосов Муди и Маммаля. Амми Бозорг вторила им стонами.
– Бомбят службу! – возмутился Маммаль.
Телевидение в прямом эфире показывало толпу правоверных, собравшихся на площади. Камеры были направлены в небо и отсняли иракские самолеты. Разрывы бомб образовали в толпе ямы, заполненные убитыми и ранеными.
– Там Баба Наджи! – вспомнил Муди. – Он всегда посещает моленья по пятницам.
Смятение охватило нижний Тегеран. Сообщалось о жертвах с обеих сторон, но хорошо спланированный налет свидетельствовал о явном перевесе Ирака.
Встревоженная семья ждала возвращения Баба Наджи. Часы пробили два, потом половину третьего. Баба Наджи никогда не возвращался с молений по пятницам позже.
Амми Бозорг приняла образ плакальщицы и, завывая, рвала на себе волосы. Она сменила цветную чадру на белую и уселась на полу, напевно декламируя Коран.
– С ума сошла, – сказал Муди сестре. – Ты должна дождаться, мы же ничего не знаем.
Родственники по очереди выбегали на улицу, высматривая патриарха рода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Мы все молились, чтобы налет не повторился. Радио обнадеживало Муди, что так и будет, что священные войска шиитов достигнут быстрого и эффективного перевеса над американскими марионетками.
Город перешел на военное положение. Электростанции были уничтожены. Всем рекомендовалось как можно меньше расходовать электроэнергии.
Наступили ночи страха и напряжения. В течение нескольких недель налеты повторялись через каждые две-три ночи, а потом и каждую ночь. По вечерам, с наступлением темноты, Махтаб жаловалась, что у нее болит живот. Много времени мы проводили вместе в ванной, молясь, плача и дрожа. Спали мы в столовой на полу под большим столом. Пледы, свисающие по бокам, должны были защитить нас от разлетающихся осколков стекла. Мы страдали от недосыпания. Налет бомбардировщиков был самым страшным, что я видела в своей жизни.
Однажды после лекций мы, как всегда, пошли за хлебом. В тот день мы хотели купить барбари – испеченный на дрожжах хлеб в форме овальных булок длиной в два фута. Такой хлеб, свежий, еще теплый, намного вкуснее лаваша. Мы ждали в очереди в пекарне более получаса, присматриваясь к уже знакомому нам процессу. Группа мужчин работала быстро, отмеряя порции теста, формуя и откладывая в сторону, чтобы оно подошло. Когда тесто уже было готово, один из них придавал ему окончательный продолговатый вид. Пекарь отправлял буханки в нагретую печь и вынимал их с помощью плоской лопаты.
Через некоторое время закончился запас теста. Один из мужчин бригады начал готовить новое. Он вложил конец шланга в большую бочку и открыл кран. Зная, что бочка будет наполняться долго, пекарь сделал перерыв и пошел в туалет. Когда он входил туда и потом, когда выходил, оттуда доносился смрад.
Мне было интересно, помоет ли он руки, прежде чем приступить к работе. В поле зрения не было ни одного умывальника. Я почувствовала приступ тошноты, когда пекарь вернулся к бочке и помыл руки в воде, предназначенной для приготовления теста.
Внезапно раздался звук сирены, предупреждающий о воздушной тревоге. Через несколько секунд мы услышали рев приближающихся бомбардировщиков.
Разные мысли проносились у меня в голове, разум пытался бороться с паникой. Что делать: спрятаться здесь или бежать домой? Я решила показать Муди, что мы сумеем справиться с любой ситуацией, тогда и в дальнейшем он будет разрешать нам выходить одним.
– Беги, Махтаб! – крикнула я. – Мы должны добраться домой!
– Мамочка, я боюсь, – заплакала Махтаб.
Я подхватила ребенка на руки. Какое-то чувство подсказывало мне, что нужно бежать с улицы Шариата. Я бросилась в лабиринт бесконечных переулков и мчалась так быстро, как только могла. А рядом мы слышали залпы противовоздушной артиллерии, взрывы бомб, стоны и крики гибнущих людей.
Осколки артиллерийских снарядов сыпались вокруг нас. Мы продолжали бежать.
Махтаб спрятала лицо у меня на груди. Ее пальчики впивались мне в спину.
– Ой, мамочка, я боюсь, мне страшно! – всхлипывала она.
– Все будет хорошо, – говорила я, перекрикивая шум. – Молись, Махтаб, молись!
Наконец мы и вбежали в калитку. Муди выглядывал уже в ожидании. Он открыл дверь и втащил нас в дом. Мы столпились в коридоре первого этажа, опираясь спинами о бетонную стену, и так стояли до конца налета.
Как-то я взяла Махтаб и Амира в колясочке в парк. Наш путь лежал мимо волейбольной площадки, где как раз проходил матч.
Махтаб качалась на качелях, когда я вдруг услышала громкие голоса. Посмотрев в ту сторону, я увидела четыре или пять белых полугрузовых машин марки «ниссан», блокирующих вход в парк. «Пасдары! Ищут здесь кого-то», – подумала я.
Я проверила, все ли в порядке в моей одежде. Пальто было застегнуто, платок на своем месте. И все-таки у меня не было желания встречаться с пасдарами, поэтому я решила вернуться домой и позвала Махтаб.
Толкая перед собой колясочку с Амиром и держа Махтаб за руку, я шла в сторону ворот. Когда мы приблизились к волейбольной площадке, я убедилась, что сегодня мишенью для пасдаров были парни. С помощью карабинов их погрузили в машины. Они молча повиновались.
Что с ними будет? Я поспешила домой, подгоняемая страхом. Настроение было испорчено.
Эссей открыла дверь. Я рассказала ей и Резе об увиденном.
– Это, вероятно, потому, что они собрались группой, – предположил Реза. – Нельзя собираться без разрешения.
– Что с ними будет? – спросила я. Реза пожал плечами.
– Не знаю, – сказал он безразличным тоном. Муди, по-своему прокомментировал инцидент:
– Напрасно пасдары не будут брать.
Иначе прореагировала Азар, когда я на следующий день в школе рассказала ей эту историю.
– Когда они видят группу ребят, то хватают их и отправляют на войну, – сообщила она с грустью. – То же самое делают в школах. Иногда подъезжают на грузовиках к школе для мальчиков и забирают учеников на фронт. Родители их никогда уже не увидят.
Как же я ненавидела войну! Она так бессмысленна. Я не могла понять людей, столь жаждущих убивать и до такой степени готовых умереть. Для Маммаля и Насерин жизнь, в том числе и их собственная, не имела большой ценности. Смерть – явление ординарное. Что человек может совершить без веры в Аллаха? Если даже случится худшее, то не было ли оно неизбежным? Их бравада во время бомбардировок не была притворной. Такая философия формирует мучеников-террористов.
Со всей силой это продемонстрировалось в пятницу пополудни, когда, как обычно, мы собрались в доме уже вернувшейся Амми Бозорг, где домочадцы бесконечно молились по случаю праздника. По телевизору шла трансляция проповеди. Я не обращала на это внимания до тех пор, пока не услышала возбужденных голосов Муди и Маммаля. Амми Бозорг вторила им стонами.
– Бомбят службу! – возмутился Маммаль.
Телевидение в прямом эфире показывало толпу правоверных, собравшихся на площади. Камеры были направлены в небо и отсняли иракские самолеты. Разрывы бомб образовали в толпе ямы, заполненные убитыми и ранеными.
– Там Баба Наджи! – вспомнил Муди. – Он всегда посещает моленья по пятницам.
Смятение охватило нижний Тегеран. Сообщалось о жертвах с обеих сторон, но хорошо спланированный налет свидетельствовал о явном перевесе Ирака.
Встревоженная семья ждала возвращения Баба Наджи. Часы пробили два, потом половину третьего. Баба Наджи никогда не возвращался с молений по пятницам позже.
Амми Бозорг приняла образ плакальщицы и, завывая, рвала на себе волосы. Она сменила цветную чадру на белую и уселась на полу, напевно декламируя Коран.
– С ума сошла, – сказал Муди сестре. – Ты должна дождаться, мы же ничего не знаем.
Родственники по очереди выбегали на улицу, высматривая патриарха рода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97